Макс же слушал, не двигаясь, замерев на месте. Его огромная горбатая тень протянулась через пол на стену и выше – до середины сводчатого потолка пещеры.
Спиро рассказывал медленно, на лице его все явственней проступали следы утомления и подавленности. Почему-то я совершенно не помню, на каком языке он говорил: то ли он хорошо владел английским, то ли Макс и Адони переводили по ходу дела – подозреваю, что, скорее всего, второе. Но как бы там ни было, рассказ струился живо и образно, наливаясь яркими красками в этом темном погребе, где светила тусклая лампа и пахло табачным дымом, с которым смешивалось слабое благоухание, исходившее от шелкового халата Джулиана Гейла, а два юноши свернулись калачиком на груде одеял и подушек.
Наверное, эта странная, непривычная обстановка, поздний час, усталость и недавний эмоциональный всплеск, связанный с Максом, каким-то образом обострили мое восприятие, но впоследствии вся эта сцена всегда казалась мне всего лишь сном. И в этом сне я обнаружила вдруг, что полностью поверила в вину Годфри и хотела теперь только услышать, как именно он совершил свое преступление. Наверное, завтра, при свете дня, дело обретет другой оттенок, однако теперь чудилось, что самое невероятное может обернуться правдой, даже теория старого актера, будто эта пещера – келья Просперо и здесь, на этом грубом полу, неаполитанские лорды ждали, чтобы услышать историю давно утонувшего герцога, как я сейчас ждала услышать историю Спиро.
Он сказал, что в том ночном плавании ничто не показалось ему странным или необычным. Разве только слегка удивило, что небо было не совсем ясным и, судя по сообщениям радио, на рассвете могло заштормить. Он сообщил об этом Годфри, но тот ответил – пожалуй, излишне резко, – что еще распогодится. Они вывели лодку и вышли в море незадолго до двенадцати. Как и предвидел Спиро, ночь была темной и ветреной, но он не стал больше указывать на это Годфри, который оставался в каюте, сославшись на необходимость заняться камерой и оборудованием.
– Он казался таким же, как всегда? – спросил Макс.
Спиро нахмурился, обдумывая вопрос.
– Не могу сказать, – ответил он наконец. – Он был молчалив и, возможно, немного резок со мной, когда я возразил насчет погоды, но он весь день был такой. Я решил, он все еще сердится на меня за то, что утром я без разрешения зашел в эллинг посмотреть яхту, поэтому я ничего не сказал и ничего такого не подумал. Он платит мне, и дело с концом.
– Все равно это может оказаться интересным, – медленно произнес Макс. – Но пока давай продолжай. Вы вышли в пролив, и ночь была темной.
Спиро сделал быструю затяжку и неловко оглянулся – нога стесняла его движения, – собираясь стряхнуть пепел на пол. Адони вытащил из-под пустой кофейной чашки блюдце и поставил его так, чтобы Спиро было удобно дотягиваться.
– По моим подсчетам, мы были примерно на полпути, – продолжил Спиро, – в проливе между Коулоурой и материком. А когда приблизились к Перистеройским островам, море довольно сильно разгулялось – видны были белые барашки на волнах. Я спросил мистера Мэннинга, не лучше ли нам ненадолго лечь в дрейф с подветренной стороны и подождать, пока не прояснится – ветер дул порывами и время от времени в разрывах между облаками виднелись звезды, – но он сказал, нет, плывем дальше. Ну, мы поплыли и проплыли еще, по моим подсчетам, мили две. Тогда он вышел из каюты и послал меня приготовить кофе. – Паренек покосился на Макса из-под густых бровей. – Камера лежала там, на столе, но не думаю, что он и вправду ее осматривал, потому что свет не горел, только слабая штормовая лампа. В то время я об этом как-то не подумал – когда мы выезжали ночью фотографировать, то, само собой, всегда плыли без света. Но потом, все это время, пока я валялся в постели и мне было больше нечего делать, кроме как думать и гадать... вот тогда-то я вспомнил все, что показалось мне странным в тот вечер. Странно, что мы вышли фотографировать в такую темную ночь; странно, что он солгал насчет камеры; а страннее всего то, что произошло дальше.
Адони усмехнулся:
– Знаю, мотор заглох. И что в этом странного после того, как утром ты разобрал его на куски, мой маленький гений?
Спиро в первый раз улыбнулся и произнес по-гречески что-то, что никто не удосужился мне перевести.
– Если бы такое случилось, – добавил он с восхитительной простотой, – это было бы и впрямь очень странно. Но этого не произошло.
– Но ты же сам говорил...
– Я сказал, что мотор остановился. Я не говорил, что он заглох. С мотором было все в порядке.
Макс зашевелился.
– Ты, разумеется, в этом полностью уверен.
Юноша кивнул.
– Не нужно быть гением по части моторов, чтобы понять, что там ничего плохого не произошло. Даже ты, – ехидный взгляд в сторону Адони, – даже ты разобрался бы, мой красавчик. – Он увернулся от тычка Адони и засмеялся. – Ну давай, ударь меня, уж сейчас-то это у тебя получится.
– Я подожду, – пообещал Адони.
Спиро снова повернулся к Максу.
– Нет, мотор был в полном порядке. Слушайте дальше. Мотор, значит, замолчал, а потом мистер Мэннинг окликнул меня. Я высунул голову в дверь и закричал, что сейчас посмотрю, в чем дело – моторный люк, сами знаете, находится под лесенкой к каюте. Но он сказал: «Не думаю, Спиро, что дело в самом моторе. Скорее всего, что-то намоталось на винт и остановило его. Ты не взглянешь?» Я пошел на корму. Он стоял там же, у румпеля, и сказал: «Осторожней, мальчик, яхту здорово качает. Давай я тебе посвечу». Я протянул ему фонарик и нагнулся проверить, не намоталось ли что-нибудь на винт. Палубу качало, поручень был мокрый, но я крепко держался. Со мной ничего бы не случилось.
Юноша замолк и заворочался на постели – похоже, его сильно донимала боль в сломанной ноге. Адони соскользнул на пол, подошел к ящику, на котором стояла бутылка и два пустых стакана, налил в один из них немного вина – оно напоминало с виду тот темный сладкий напиток, который в Греции называют demetrica, – и сунул его другу, а потом вопросительно покосился на Макса. Тот покачал головой. Адони поставил бутылку на место и вернулся на кровать, с кошачьей грацией приспособившись к новому положению больного.
– Все произошло очень быстро. Яхта резко качнулась, как будто мистер Мэннинг слишком быстро развернул ее против ветра. Меня швырнуло на перила, но я не выпал, потому что хорошо держался. И тут что-то вдруг ударяет меня сзади по голове. Я не оглушен, но, кажется, пытаюсь повернуться и поднять руку, а тут яхту снова подбрасывает, и не успеваю я понять, что происходит, как уже лечу в воду. Хочу ухватиться за поручень, а тот выскальзывает. Что-то бьет меня по руке, вот сюда, и я падаю. Тут же оказываюсь в воде. Выныриваю. Яхта еще близко, и я вижу на корме мистера Мэннинга, который высматривает меня во мгле. Тогда я закричал – не громко, сами понимаете, потому что наглотался воды, замерз и ловил ртом воздух. Но он должен был услышать меня.
Спиро метнул на Макса очередной взгляд – неожиданно живой и пламенный, полный неприкрытой ненависти.
– А если и не слышал, то все равно увидел. Он включил фонарик и высветил меня в воде.
– Да? – произнес Макс.
Голос его был лишен какого бы то ни было выражения, но мне показалось, будто в подвале повеяло холодом. Адони тоже это почувствовал. Глаза его молниеносно скользнули по Максу и снова вернулись к Спиро.
– Я не боялся, сами понимаете, – продолжил Спиро, – во всяком случае, мистера Мэннинга. До меня еще не дошло, что это он меня ударил. Я думал, все вышло случайно. Нет, я не боялся. Я хороший пловец, и, хотя мотор не работал, яхту несло волнами прямо ко мне. Я снова закричал и поплыл туда. Я видел, что он сжимает в руке ручку от мотора, но еще не понимал зачем. А потом, когда я подплыл поближе, он наклонился и снова ударил меня. Но яхту качало, ему надо было держаться за поручень, и он не мог как следует посветить себе. Удар меня задел, но теперь я успел заметить и увернуться, так что он пришелся не по голове, а по руке. Должно быть, мистер Мэннинг почувствовал, что попал, но не видел куда, потому что фонарик погас, а меня подхватила и унесла большая волна. Сами понимаете, на этот раз я не сопротивлялся. Свет снова зажегся, но я не издал ни звука и позволил волне нести меня дальше в темноту. Потом я услышал, как завелся мотор. – Юноша осушил стакан и посмотрел на Макса. – Мистер Мэннинг некоторое время продолжал поиски, но течение быстро уносило меня, а волны прятали. А еще через некоторое время он уплыл на яхте и оставил меня там, в море.
Наступила тишина. Никто не двигался. Что до меня, то я все еще чувствовала себя словно во сне. Казалось, в пещере стало темнее, в ней слышался шум моря, рокот удаляющейся яхты, плеск бесконечных волн, катящихся вдаль под порывами ночного ветра.
– Но святой Спиридион был с тобой, – заметил Адони, и глубокое человеческое удовлетворение в его голосе рассеяло сгустившиеся тени.
Пещера вновь стала теплой и уютной, залитой мягким светом английской викторианской лампы.
Спиро протянул пустой стакан Адони, поудобнее завернулся в одеяло и кивнул:
– Да, он был со мной. Хочешь услышать остальное, кирие Макс? Ты ведь уже знаешь.
– Я хочу, чтобы мисс Люси послушала. Давай, только покороче. Ты устал, и уже поздно.
Конец рассказа был совершенно классическим и предсказуемым. Ему придавали правдоподобия добрых полсотни других историй, от Одиссея до святого Павла.
Убийце не повезло, что в ту ночь ветер гнал сильное течение к албанскому берегу. Спиро был хорошим пловцом, а Ионическое море очень соленое, но даже при всем при этом ему вряд ли удалось бы выжить, не попади он в основную струю. Теперь же сила течения и отчаянные усилия Спиро помогли ему продержаться на плаву, пока перед самым рассветом течение не выкинуло его на берег.
К тому времени он был уже в полном изнеможении, вся энергия уходила лишь на то, чтобы держаться на воде, так что бедняге оставалось только отдаться на милость волн. Он даже не сознавал, что берег близко, но, когда очередной вал жестоко швырнул его на прибрежные скалы, Спиро хватило сил уцепиться за них и удерживаться против обратного потока раз, другой, третий, пока он не сумел выбраться из полосы прибоя и отползти чуть дальше по скользкой скале.
И тут удача покинула его. Должно быть, святой Спиридион, увидев, что его подопечный благополучно выбрался на берег, причем за пределами Корфу, резко оставил его. Спиро поскользнулся, упал на острый обломок скалы, подвернул под себя сломанную ногу и потерял сознание.
У него не осталось никаких воспоминаний о том, как его нашел старый пастух, спускавшийся с утеса за удравшей овцой. Когда Спиро очнулся, он лежал в кровати, грубой, зато сухой и теплой, в пастушеской хижине, и, похоже, пастух обладал какими-то примитивными познаниями в хирургии, потому что нога Спиро была вправлена и покоилась в лубке. Старуха протянула больному питье, от которого тот снова заснул, а когда проснулся во второй раз, боль стала гораздо меньше и он смог вспоминать и думать...
– Остальное вы знаете.
Он внезапно зевнул, душераздирающе, как зверек, и откинулся на подушку.
– Да, остальное мы знаем. – Макс, потягиваясь, поднялся на ноги. – Что ж, тебе надо поспать. Утром – господи, уже через три часа! – я собираюсь увезти тебя отсюда. Не спрашивай как, но уж как-нибудь сумею обвести мистера Мэннинга вокруг пальца. Хочу убедиться, что твоя нога вправлена как следует, и еще хочу, чтобы потом ты рассказал свою историю властям.
Юноша поднял глаза. Усталость и недоумение придали его лицу угрюмое, тяжелое выражение.
– Властям? Полиции? Ты хочешь сказать, что обвинишь кириос Мэннинга в том, что он пытался меня утопить? На основании лишь моих слов? Они тебя засмеют.
– Проблема не только в том, чтобы обвинить мистера Мэннинга в попытке выбросить тебя за борт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50