– Знаете, я, кажется, верю вам насчет бабушки, сомневаюсь, что вы намеренно хотели причинить ей вред. Во-первых, вас, похоже, не волнует, что она могла написать… Хотя вы могли проверять письма, но сомневаюсь, что вы так делали, тем более, что она свободно общалась с жителями деревни и носильщиками, которые доставляли еду. Вы, очевидно, никогда не видели последнего письма, в котором она приглашала Чарльза в гости, и письма Хамфри Форда тоже. – Я почти хотела, чтобы он спросил меня, о чем я говорю, но он не стал, смотрел, не отводя взгляда. – Я склонна отбросить и Джона Летмана, но как насчет слуг? Вы абсолютно уверены, что Халида не могла желать убрать старую леди с дороги?
– Нет, нет, это ерунда. Ваша бабушка иногда была со слугами очень темпераментной, они имеют склонность вообще ничего не делать, если на них не давить, но ей нравилась девушка.
– Это не совсем то, что я предполагала.
– И Халида преданно за ней ухаживала. Я говорил, что с вашей бабушкой бывало трудно, и полночные бдения на самом деле существовали. Девушка иногда уставала так, что еле держалась на ногах. – Он махнул рукой. – Эти комнаты так заброшены только со времени смерти леди Харриет, вы должны это понимать. Мы несколько грубо в них убирались, выкидывали самый очевидный мусор, только потому, что собирались их использовать – состояние центральных комнат лучше, чем у всех остальных, но просто не было времени убрать их как следует, прежде, чем вы их увидите. Мы радовались темноте более, чем по одной причине. Нет, здесь давно уже все ветхое, и ей нравилось жить в суете и суматохе, но тут было чисто при ее жизни… Боже мой, да иначе было бы невозможно! Но предположить, что Халида ненавидела вашу бабушку достаточно, чтобы… Нет, мисс Мэнсел.
Он остановился на середине фразы потому, что вошла Халида с подносом. Она поставила его на стол рядом со мной почта без стука, потом, ни на кого не глядя и не говоря ни слова, удалилась на комнаты. Она воспользовалась моими словами и принесла только кофе. Он был слабым, но горячим и свежим. Я налила чашку, выпила немного и почувствовала себя лучше.
– Более того, – сказал Генри Графтон, – у Халиды, Джона и меня есть общая причина, чтобы предпочитать живую леди Харриет мертвой.
– Вы имеете в виду, что они участвуют в вашем рэкете?
– Можно сформулировать и так.
– Бабушка оставила завещание? – спросила я резко.
Он улыбнулся.
– Она их писала по одному в неделю. Это развлечение стояло у нее на втором месте после кроссвордов.
– Это я знаю, иногда мы получали копии. Что случилось с ними всеми?
– Где-нибудь лежат. – Его это нисколько не волновало. – Она имела обыкновение прятать их в самые неожиданные углы. Боюсь, что здесь не слишком легко искать, но можете попробовать.
Я удивилась.
– Вы разрешите мне ходить, где угодно?
– Естественно. В действительности возможно, что собственность теперь принадлежит вам или, что более вероятно, вашему кузену.
– Или Джону Летману?
– Не исключено. Она была очень к нему привязана.
– Еще одно проявление эксцентричности?
– Очень распространенное. Но, боюсь, здесь не осталось ничего ценного. Могут обнаружиться какие-нибудь сувениры, которые вы захотите вырыть из общего хаоса, если угодно, можете попробовать.
– Например, кольцо Халиды?
Он выглядел удивленным.
– Гранатовое? Вам оно нравится? Оно действительно было ее любимым, и она всегда его носила, но я понял, что она подарила его Халиде… Но, конечно… Возможно, Халиде все равно…
– Доктор Графтон, не думайте, что я наглею, жадничаю и собираюсь нарушать волю покойных родственников, но кольцо имеет, я бы сказала, «сентиментальную ценность», и я уверена, что семья будет биться за то, чтобы получить его обратно. Кроме того, бабушка обещала отдать его мне. Если она отдала его Халиде, то действительно совсем уже сошла с ума, ни один суд такого подарка не признает.
– Оно такое ценное?
– Ничего не знаю о ценности гранатов, – сказала я абсолютно честно, – но можете поверить, что это не безделушка для горничной, какой бы преданной она ни была. Это кольцо принадлежало моей прабабушке, и я хочу получить его обратно.
– Значит, и должны. Я поговорю с Халидой.
– Скажите ей, что я куплю ей что-нибудь взамен, или она может что-нибудь выбрать из того, что осталось.
Я поставила чашку. Наступила пауза. Какое-то большое насекомое, жук, пролетело в дверь, покружилось по комнате и улетело. Я неожиданно почувствовала, что очень устала, разговор ускользал от меня. Я поверила ему… А раз так, все остальное ведь не имеет никакого значения?
– Хорошо, – сказала я, – итак, мы дошли до того, что происходило после ее смерти. Но прежде чем продолжить, покажите, где она.
Он встал.
– Да, конечно. Она покоится в саду принца, как и хотела. – Он провел меня через маленький двор мимо сухого фонтана, через солнце и тень, между клумбами, на которых ранней весной растут тюльпаны и ирисы. С высокой стены свисал белый жасмин, а рядом каскад желтых роз образовал сияющий занавес. Великолепный запах. В тени цветов лежал плоский белый неотесанный камень, в изголовье возвышался каменный тюрбан, как у мертвого мусульманина.
Я смотрела на него минуту, потом спросила:
– Это ее могила?
– Да.
– Без имени?
– На это не было времени.
– Вы так же, как и я, знаете, что это – мужская могила.
Он неожиданно резко двинулся, сразу начал себя контролировать, но я уже опять напряглась и испугалась. Это именно тот человек, который жестоко обращался со мной в машине, это он играет со мной в какую-то мерзкую игру здесь, где у него так много преимуществ… Где-то недалеко от поверхности, прямо под потной кожей, за масляно-черными глазами скрывалось что-то не такое приятное и мягкое, как старался мне внушить доктор Генри Графтон.
Но когда он ответил, в его голосе звучало всего-навсего приглушенное веселье.
– Нет, действительно, ни к чему вам подозревать меня в чем-то еще! Вы же знаете, что она одевалась как мужчина, да и вела себя соответственно. Полагаю, это давало ей свободу, которой женщины в арабских странах не обладают. Когда она была моложе, арабы называли ее принцем, из-за того, как она ездила верхом, каких держала коней и штат. Она запланировала это, – жест в сторону могильного камня, – еще при жизни. Это явно часть той же фантазии.
Я молча смотрела на стройную колонну, увенчанную тюрбаном. Из всего, что я видела, это казалось самым враждебным, самым иноземным символом. Я думала о могильных камнях в старом церковном дворе дома, больших дубах, о грачах, пролетающих мимо. Душ желтых лепестков полился на камень, промелькнула ящерица, замерла на секунду, посмотрела на нас и скрылась.
– Я приобрела замечательный могильный камень.
– Что? – спросил Генри Графтон.
– Извините, не осознала, что сказала вслух. Вы правы, это то, что она хотела. И, по крайней мере, она с друзьями.
– Друзьями?
– В следующем саду. Собаки, я видела их могилы. – Я отвернулась, чувствуя себя все более усталой. Тяжелая, насыщенная запахами жара, жужжание пчел, а может, остатки действия инъекции и напряженный день тяжело давили на меня.
– Надо вам уйти с солнца. – Темные глаза так и ввинчивались в меня. – С вами все в порядке?
– Прекрасно. Немного все кружится, но это не неприятно. Это был только пентотал?
– И все. Вы заснули не надолго, и это совершенно безвредно. Пойдемте.
После раскаленного сада комната показалась прохладной. Я с облегчением села в лакированное кресло и откинулась назад. Углы комнаты утопали в тени. Генри Графтон поднял со стола стакан и налил в него воды.
– Выпейте это. Лучше? Еще одну сигарету, вам это поможет.
Я взяла ее автоматически, он дал мне прикурить и отодвинулся на своем стуле из столба солнечного света. Я положила ладони на ручки кресла. Почему-то изменился тон разговора, его докторская забота обо мне сразу сделала его главнее меня – пациентки. Через наплывающую усталость я попыталась снова атаковать и холодно обвинять.
– Хорошо, доктор Графтон. Первая часть расследования окончена. На какое-то время я принимаю вашу версию о естественной смерти бабушки и верю, что вы сделали все возможное. Теперь перейдем к тому, почему вам нужно было все это скрывать, устраивать маскарад и… делать то, что вы сделали со мной. Вам осталось объяснить еще очень многое. Продолжайте.
Минуту он разглядывал свои ладони, лежащие на коленях, потом поднял голову.
– Когда вы позвонили ко мне домой и узнали, что я уехал, вам что-нибудь рассказывали обо мне?
– Ничего конкретного, но выразительно молчали. Я подумала, что у вас неприятности.
– Действительно, они у меня были, поэтому я исчез, пока обстоятельства позволяли. Могу перечислить массу мест, которые предпочитаю ливанской тюрьме.
– Так плохо?
– Даже весьма. Маленькое дело о незаконной покупке и продаже медикаментов. Здесь к убийству относятся легче.
– Вас не могли просто депортировать?
– Вряд ли это помогло бы. Так получилось, что я гражданин Турции, а наказания там даже еще хуже. Поверьте мне на слово, я должен был исчезнуть, причем быстро, прежде, чем меня схватят. Но у меня в стране были вложены средства, и будь я проклят, если собирался уехать, не реализовав их. Естественно, я боялся, что однажды это может случиться, поэтому кое-что подготовил. Дар Ибрагим был моим центром и, можно сказать, складом уже какое-то время, а за последние несколько месяцев мне удалось заинтересовать Джона. Поэтому мое исчезновение прошло достаточно гладко. Я доехал до аэропорта, прошел таможенный контроль, потом кое-кто другой взял мой билет и улетел. Если вы видели здешний аэропорт, то представляете, что это может быть сделано. Джон ждал меня у аэропорта и сразу отвез сюда задней дорогой, по ней я и вас вез сегодня. Ваша бабушка ожидала меня. Естественно, я не сказал ей правды, преподнес какую-то историю про аборт и бесплатные лекарства для пациента из низшего класса. Как и женщина Стенхоуп, она крайне не одобряла законов этой страны, поэтому приняла меня и держала это в секрете. Она была слишком довольна появлением личного врача и так любила поговорить, что почти не задавала вопросов и не интересовалась другими людьми. Что касается слуг… Халида положила глаз на Джона, как на единственную возможность уехать из Салька, а ее брат уже работал на меня. Молчание Яссима практически не нужно покупать, нужна практика, чтобы понимать у него хотя бы одно слово из двенадцати, и в любом случае он слишком глуп, чтобы осознавать, что происходит. Поэтому я здесь очень мило устроился, с хорошей базой для работы и помощью Джона, как внешнего агента, и приступил к ликвидации своих вложений. Все шло как во сне, никаких подозрений, равномерно, как часы, предстояло появиться деньгам, а мне – окончательно уехать в конце лета…
Он остановился. Я наклонилась, чтобы стряхнуть пепел в блюдце, но промахнулась и добавила новый оттенок к имеющейся пыли.
Он продолжал.
– Потом всего две недели назад умерла леди Харриет. Бог мой, и вы еще думаете, что я ее убил! Я девять часов не отходил от ее кровати и бился за ее жизнь, как тигрица. Вот такая ситуация. Она умерла, ее смерть должна широко распахнуть двери и бросить меня в пасть львам. В конце концов мы решили не поднимать шума и держать ее смерть в секрете. Мы надеялись, что удастся растянуть это на несколько недель, необходимых, чтобы завершить начатую операцию. Я не надеялся на больший срок, риск слишком велик. Оставалось согласиться с неизбежными потерями и с бешеной скоростью подготовить план отступления, и нам это удалось. Но мы не рассчитывали на ваше появление. Ни одно слово вашей бабушки не заставляло предположить, что существует преданная семья, способная ломиться в двери. Но тут, в самый неподходящий момент, появились вы.
Солнце почти село, его последние лучи легли у моих ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40