- Границы эти определила война. Мы -
это те, кто не воевал, но хорошо помнит войну. Мы - люди рождения с
двадцать восьмого года по тридцать седьмой. Мы твердо знаем, что
воевавшие, такие, как ты, Санька, спасли нас. И сознаем это не разумом, не
логическими построениями, а звериным ощущением тех лет. Эмоциональной
памятью о пустом желудке, привычке опасности бомбардировок, о желтом
язычке коптилки, о сыпном тифе на вокзалах, о вокзалах, набитых бабами с
детьми, неизвестно куда едущими и когда уезжающими. Я помню, Саня, время
вашего возвращения. Именно тогда вошла в нас вина за то, что вернулись
немногие из вас. Разница между нами и вами от двух до десяти лет, но эта
граница решила все. Вы - мужчины, солдаты, мы - пацаны. На всю жизнь -
робость перед вами и вина. И это - беда наша. Мы навсегда остались
мальчишками, боявшимися, не из-за трусости, нет, из-за беспредельного
благоговения перед вами, сделать самостоятельный решающий шаг,
определяющий историческую значимость того или иного поколения. И не
сделавшие этого шага. Поэтому мы, по серьезному счету, взрослые, созревшие
для реальных действий люди, никаких действий не совершили, проигрывая по
очереди год пятьдесят третий, год пятьдесят шестой...
- Выходит, мы во всем виноваты, - иронизируя, пробубнил Смирнов.
- Не во всем, но виноваты. Скорее даже не вы, а война. Она приучила
вас к мысли, что приказ командира - закон для подчиненного. И вы все эти
годы ждали приказа. А мы глядели на вас и ждали, что сделаете вы.
- Ты знаешь, Алька, почему самая любимая моя картина - "Зеркало"
Тарковского? - перебил его Казарян. - Вот из-за этого чувства неизбывной
вины. Вины за все: за прошлое, за настоящее, за будущее всех людей. Вина и
боль за то, что нам не дано ничего исправить в этой жизни. Ни ему, ни
тебе, ни мне.
- Пытаемся, Рома, пытаемся. Вы заметили, как авангард, яростно
бьющийся сегодня за перемены - люди нашего поколения. Мы еще пытаемся
сделать тот не сделанный тридцать лет тому назад шаг.
- Что же ты на днях орал, что вы выдохлись, что на пенсию пора? -
торжествующе уличил Алика Смирнов. - Тогда врал или сейчас врешь?
- Не врал тогда, не вру и сейчас. Конечно, поздно начинать второй
раз, в одну и ту же реку не войдешь дважды. Но кому-то надо начинать! Вы
одряхлели, как воспитано следующее поколение и кем, мы знаем.
- Вами, вами воспитанное! - уличил уязвленный замечанием о дряхлости
Смирнов.
- И нами тоже, - согласился Алик. - Еще одна наша вина...
Зазвонил телефон. Алик снял трубку:
- Тебя, Саня. Махов.
Смирнов взял трубку, долго слушал. Потом сказал озабоченно:
- Да, хреновато у нас с вами получается. Опаздываем. Пусть дома
спросит, по приятелям пройдется. - Опять стал слушать. - Ну, тогда пусть
по официальным каналам.
Положил трубку, растер ладонями лицо.
- Что там, Саня? - спросил Казарян.
- Водила, который, вероятнее всего, залил из бетоновоза подвал в
"Привале", пропал. В журнале диспетчера значится, что он из-за
испорченного мотора в ночь с двадцать первого на двадцать второе вынужден
был слить бетон на свалке. С ним бы задушевно про эту свалку поговорить, а
он пропал.
- Думаешь, они? - осторожно поинтересовался Казарян.
- А кто же еще! - раздраженно ответил Смирнов.
- Тогда вряд ли найдут.
- Вот именно! - Смирнов встал и вышел на балкон. "Привалом" еще раз
полюбовался. Опять зазвонил телефон.
- У меня зазвонил телефон. Кто говорит? Слон. Откуда? От верблюда, -
обратился к Чуковскому Казарян. Алик снял трубку и скорчил лицо: заткнись,
мол, Казарян.
- Да. Да. Да. Спасибо вам большое, - и положил трубку.
- Ну и что тебе сообщили от верблюда?
- Сообщили, что верблюд ждет нас в шесть часов. Санька, иди сюда! -
позвал Алик. Смирнов вернулся с балкона. - Греков приглашает нас к шести.
Смирнов глянул на часы и взвыл:
- Господи, еще три часа!
- Как раз неторопливо успеем пожрать.
- У меня жрать нечего, - предупредил Алик. - Вообще-то на рынок и в
магазин надо смотаться.
- Рынок, магазин отменяется. Все, как один, в "Узбекистан", -
возгласил Алик и поднялся.
- Лагманчика бы неплохо, - помечтал Алик, - но там очередь всегда.
- Это смотря для кого, - срезал Казарян. - Вперед, бойцы! И бойцы
двинулись вперед.

На обширной стоянке у тоскливого квадратного здания они выбрались из
казаряновской "восьмерки". Было без десяти шесть.
- А ты что делать будешь? - спросил Алик у Казаряна.
- Я-то? Вас подожду.
В это важное здание Смирнов и Алик проникли без пропуска: от самых
входных дверей их уважительно сопровождал молодой предупредительно
вежливый помощник Грекова.
Поднялись каким-то особым лифтом и прошли в отдельную коридорную
загогулину, в которой находился кабинет Грекова.
Все-таки жидковат современный интерьер: светлое дерево,
долженствующее придавать помещению легкость и праздничность, выглядело как
покрашенная картонка, которой поспешно и на короткий срок перегородили
необъятный нежилой сарай.
Греков, ожидая их в приемной, вяло перебрехивался с хорошенькой
секретаршей.
- Ну, здравствуйте, - сказал он, обнял Алика и Смирнова за плечи и
повел их в кабинет.
Как был одет Владлен Греков! Светлый, почти белый костюм,
ярко-голубая крахмальная рубашка без галстука, голубой замши легчайшие
мокасины - все, как влитое, сидело на ладном, ловком теле. Греков за свой
стол не сел. Все трое устроились в углу на креслах, у журнального столика.
- Так что же у вас там, братцы мои, произошло?
Братцы рассказали, что произошло. Точнее, один братец - Смирнов.
- Да... Как говорится, формально - прав, а по сути - издевательство.
Особенно эти угрозы насчет двадцати четырех часов. - Греков встал с
кресла, подошел к столу, сказал в селектор секретарше: - Светочка, с
Ларионовым соедини... Если он, конечно, на работе.
Ларионов на работе был.
- Греков. Ты что ж, Сергей Валентинович, заслуженных людей
обижаешь?.. Я Смирнова, Смирнова имею в виду... Так ведь боевой конь при
звуке трубы... Понимаю тебя, понимаю... Но эти твои угрозы... Учти, мы в
обиду наших ветеранов никому и никогда не дадим... Он не будет... - Греков
ладонью прикрыл микрофон и спросил у Смирнова: - Саня, не будешь?
- Буду, - голосом из подземелья отозвался Смирнов. Греков захохотал.
Отхохотался, снял ладошку с микрофона и сказал:
- Он больше не будет. У меня все.
Греков вернулся к журнальному столику, завалился в кресло:
- Я его не оправдываю, братцы, но его понять можно. Теперь страшнее
зверя, чем прокурорский надзор, нет. - Греков был строг, но справедлив в
оценках. Оценив все, решил покончить с делами: - В общем, Саня, живи
спокойно и спокойно действуй, но действуй в рамках дозволенного.
Договорились?
- Я всегда стараюсь действовать в дозволенных рамках, - противным
голосом начал Смирнов, но Греков, прерывая, положил руку на его плечо:
- Ну, ну, не ершись, Саня. Я сказал, все будет в порядке, значит, все
будет в порядке. По чашечке кофе? Света живо сварганит.
- Нас Роман в машине ждет, - подал голос Алик.
- То-то я смотрю: третьего мушкетера не хватает. Что ж с вами не
зашел?
- Счел неудобным, Влад.
- Вот, вот, так и живем! - Греков возмущенно переменил позу: была
правая нога перекинута на левую, теперь левую перекинул на правую. - Дела,
спешка, суета и условности, условности табели о рангах. Поэтому теряем
старые дружеские связи, видимся друг с другом только по необходимости.
Когда мы с тобой, Алик, последний раз по-человечески поговорить смогли? У
тебя на остоженском новоселье. Это ж года полтора тому назад. Я не
ошибаюсь?
- В апреле прошлого года, - уточнил Алик.
- Ребятки, - осенило Грекова, - приезжайте ко мне на дачу в это
воскресенье. Старое вспомним, посидим как следует. У меня дача на
водохранилище. Да ты же, Алька, у меня там был! Я сейчас один, семья на
Рижском взморье...
- Был. Три года тому назад. Спасибо за приглашение. Постараемся. -
Алик поднялся.
Встал и Смирнов. Греков провожал их до дверей. И у дверей его осенило
второй раз:
- А что, Саня, может, вернешься на преподавательскую работу. Дурацкие
и подлые наветы за Азию давно отметены. Твои же опыт, хватка,
принципиальность - бесценны и очень нужны сегодня, именно сегодня. Ну, как
ты, Саня?
- Я подумаю, - вежливо ответил Смирнов.
- Что ж, это твое право, - сказал Греков и сердечно пожал им руки.
В сопровождении помощника они спустились вниз.
- Ну что там? - полюбопытствовал Казарян, когда Смирнов и Алик
подошли к машине, не дотерпев, пока они обоснуются в салоне. Но они не
спеша устраивались, и только после этого Алик загадочно заявил:
- Нет, начальники - не чета нам, начальники - великие люди.
Непримиримо конфликтующие стороны остались при своих и в то же время
почему-то довольны донельзя. Если б начальников не было, все рухнуло бы в
ожесточенной борьбе.
- Ты конкретно о деле можешь говорить? - рассердился Казарян.
- Могу. Во всяком случае, в ближайшее время Саньку из Москвы не
вышлют.
- С паршивой овцы хоть файф-о-клок, - удовлетворенно заметил Казарян.
- Куда теперь, солдаты невидимого фронта?
- Подкинь меня в редакцию, - попросил Алик. - А сами решайте, чем
вечер занять.
Доставили Алика на Пушкинскую.
- Я дома буду к двенадцати, - сказал он, вылезая. - Ты доставь Саньку
к этому времени.

Казарян позвонил, и они поехали за Галочкой. Влетев на переднее
сиденье, она сообщила:
- Вас, Роман Суренович, на студии обыскались. Актив какой-то, на
котором вы должны были выступать.
- Не до активов мне сейчас, - сказал Казарян и вдруг обиделся: - И
вообще я в простое, что хочу, то и делаю. Могут не беспокоиться!
- А они уже не беспокоятся. Побеспокоились, побеспокоились и
успокоились.
- Вот и слава богу, - удовлетворился Казарян.
- Что физик? - бестактно спросил Смирнов, чтобы влезть в беседу.
- А что физик? - беспечно сказала Галочка. - В связи с какой-то
научной победой в лаборатории спирту нажрались, и он пришел домой в полных
кусках. Сейчас спит.
- Хорошо физикам, - позавидовал Смирнов.
- Чем займем вечерок? - спросил Казарян. - Думай, Галка.
- Кататься. Хочу кататься. Чтобы из Москвы уехать, чтобы скорость,
чтобы ветер. Одурела от жары, от каменных зданий.
- В Загорск давай, - предложил Смирнов. - И церкви посмотрим, и
трасса отличная.
- Не надоела тебе эта дорожка? - ехидно осведомился Казарян.
- Да иди ты...
- Только чур, после Окружной я за рулем! - хищно потребовала Галочка.
- Ехать так ехать! - Казарян решительно развернулся, и они понеслись
привычным путем.
Поселки, перелески, мосты. И ветер, желанный ветер. С ходу приступом
взяли пригородную горку и ворвались в Загорск.

С непривычки слегка обалдели от смены темпа, когда, припарковав
машину, они вышли на волю у монастыря. Неторопливо передвигались по
горбатым улицам прохожие, почтительно молчаливы были иностранные туристы,
дисциплинированным ручейком вливаясь в "Икарус", целеустремленно, но
благолепно ходили монашки по своим божеским делам.
- Одессуе - природа, богом благословенная, ошуе - храмы рукотворные.
Лепо, - перешел на церковнославянский Казарян.
В умиротворении походили по монастырю, а когда стало смеркаться -
около десяти - заторопились: хотели успеть поужинать в "Сказке".
- Осоловела от еды. Дремать буду, - решила Галочка и уступила руль
Казаряну. Казарян вел машину без Галочкиного взвинченного азарта,
уверенно, плавно, но на той же скорости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27