Никто, даже сам Мегрэ, не мог сказать, сколько времени это будет продолжаться, и сейчас в этом незнании не было ничего хорошего.
Кто-то, увидев однажды комиссара в таком состоянии, не слишком вежливо заметил:
— Он похож на большого больного зверя!
Глава 7
В которой Мегрэ не только чувствует себя нежеланным, но более того — к нему относятся с подозрением
Мегрэ поехал на метро, потому что времени у него было вполне достаточно и этой ночью он совершенно не собирался трогаться с места. Можно было подумать, что он специально ел слишком много, чтобы чувствовать себя еще более тяжелым. Когда он расстался с Люка на площади Дофина, тот собрался что-то сказать, даже открыл рот, но никак не решался начать, и комиссар подбодрил его взглядом.
— Нет… Ничего… — решил Люка.
— Скажи…
— Я собирался спросить вас, стоит ли мне ложиться спать.
Когда шеф бывал в таком настроении, это, как правило, означало, что осталось уже немного времени до того, как в стенах его кабинета разыграется последний акт драмы.
А это, как нарочно, происходило почти всегда по ночам, когда во всем остальном здании было темно, и иногда нескольким сотрудникам Мегрэ приходилось сменять друг друга напротив того человека — мужчины или женщины, — который входил в дом на набережной Орфевр как просто подозреваемый, чтобы через больший или меньший промежуток времени выйти оттуда в наручниках.
Мегрэ понял этот скрытый смысл слов Люка. Он не был суеверным, но не любил торопить события, а в такие моменты сомневался в своей правоте.
— Иди спать.
Было не жарко. Вчера утром он вышел из дому, уверенный, что в двенадцать дня вернется завтракать туда же, на бульвар Ришар-Ленуар. Только вчера? Ему казалось, что все это началось гораздо раньше.
Он вышел из метро на проспекте Елисейских полей, который сверкал всеми своими огнями. Поздняя осень выдалась такой теплой, что террасы и теперь были полны народа. Держа руки в карманах пиджака, Мегрэ свернул на проспект Георга Пятого. Перед знакомым отелем великан в форме удивленно посмотрел на него, когда увидел, как он толкает вращающуюся дверь.
Это был ночной портье, а служащие, которых Мегрэ видел накануне, были из дневной смены. И портье, разумеется, спрашивал себя, что собирается здесь делать этот хмурый человек, который не живет в отеле и у которого костюм помят в дороге.
Посыльный, стоявший на посту по другую сторону вращающейся двери, проявил такое же любопытство и удивление и едва не спросил у Мегрэ, чего тот хочет.
Около двадцати человек рассредоточились по всему вестибюлю. Большинство были одеты в смокинги или вечерние платья, на женщинах были норковые манто и бриллианты, и, выйдя из облака одних духов, Мегрэ сразу оказывался в облаке других.
Посыльный, не сводивший с него глаз, был готов пойти за ним и окликнуть незнакомого посетителя, если тот зайдет слишком далеко, и Мегрэ предпочел направиться к регистрационной стойке. Служащие в черных куртках, которых он увидел там, были ему незнакомы.
— Месье Жиль у себя в кабинете?
— У себя. Что вам надо?
Мегрэ часто замечал в гостиницах, что служащие ночной смены не так вежливы, как те, которые работают днем. Почти всегда можно было сказать, что это служащие второго сорта, которые злятся на весь мир за то, что он заставил их жить перевернутой жизнью — работать, когда все спят.
— Комиссар Мегрэ… — вполголоса представился он.
— Желаете подняться наверх?
— Возможно, поднимусь. Я только хочу предупредить вас, что намерен какое-то время ходить по вашему отелю. Ничего не бойтесь. Я постараюсь быть как можно менее заметным.
— Ключи от номеров 332 и 347 теперь не у консьержа.
Они здесь, у меня. По просьбе следователя эти номера оставили в том виде, в каком они были.
— Знаю…
Мегрэ засунул эти ключи в карман. Почувствовав себя неудобно в шляпе, он поискал, куда ее положить, и в конце концов положил в одно из кресел, а сам сел в другое, как делали те, кто ждал кого-то в вестибюле.
Со своего места он увидел, что регистратор въезжающих берет трубку телефона, и понял: этот человек сообщает директору о его приходе. Через несколько минут Мегрэ получил доказательство своей правоты: служащий в куртке подошел к нему.
— Я говорил по телефону с месье Жилем. Сейчас я дам указания служащим, чтобы они позволили вам ходить, где вам хочется. Но все же месье Жиль советует вам…
— Знаю! Знаю! Месье Жиль живет здесь, в отеле?
— Нет, у него особняк в Севре…
Чтобы опросить ночного консьержа, Лапуэнт должен был ехать в Жуанвиль. Бармен — Мегрэ это знал — жил еще дальше от Парижа, в долине Шеврез, сам ухаживал за довольно большим огородом, выращивал кур и уток.
Разве это не странно? Клиенты платят запредельные цены за то, чтобы спать в двух шагах от Елисейских полей, а служащие, по крайней мере те из них, кто может позволить себе эту роскошь, убегают отсюда в деревню, как только кончают работать.
Группы стоящих людей, и прежде всего одетых по-вечернему, состояли из тех, кто еще не обедал и ждал, пока их кружок соберется в полном составе, чтобы ехать к «Максиму», в «Серебряную башню» или еще в какой-нибудь ресторан того же класса. Такие люди были и в баре — эти выпивали последний коктейль перед тем, как перейти к самой важной для них части дня: обеду и послеобеденному отдыху.
Это же, видимо, происходило и позавчера, и картина была точно такая же. Продавщица цветов в своем киоске готовила бутоньерки. Театральный киоскер раздавал опаздывающим клиентам заказанные билеты. Консьерж объяснял, куда идти, тем, кто этого еще не знал.
Мегрэ после обеда выпил рюмку кальвадоса — из чувства противоречия, именно, потому, что должен был возвратиться туда, где никто никогда не пьет кальвадос и тем более бургундскую виноградную водку. Там пьют виски, шампанское, из коньяков — хороший «Наполеон».
Группа южноамериканцев приветствовала криками «браво» молодую женщину в норковой шубе палевого цвета, которая суетливо выпрыгнула из лифта и удачно обеспечила себе встречу на уровне кинозвезды.
Была ли она красива? О маленькой графине тоже говорили, что она удивительная женщина, но Мегрэ видел ее вблизи, без косметики, даже застал ее пьющей виски из горла — так отхлебнула бы большой глоток красного вина пьянчужка с набережных.
Почему уже несколько минут Мегрэ казалось, что он живет на корабле? Атмосфера этого вестибюля напомнила ему, как он ездил в Соединенные Штаты, когда один американский миллиардер — опять миллиардер! — очень просил его распутать одно дело. Он вспомнил, что рассказал ему полицейский комиссар корабля, когда они однажды ночью остались последними в салоне после в достаточной степени детских игр, которые там были устроены.
— Вы знаете, комиссар, что в первом классе три человека обслуживают одного пассажира?
Действительно, на мостиках, в салонах, в коридорах через каждые двадцать метров ему попадался навстречу человек в белой куртке или в форме, готовый оказать какую-то услугу.
Здесь то же самое. В спальнях было по три кнопки: вызов метрдотеля, горничной и лакея. И возле каждой кнопки был изображен силуэт — соответствующего слуги (разве не все клиенты умеют читать?).
У входной двери в желтоватом свете фонаря стояли по стойке «смирно», как у входа в казарму, носильщики в зеленых фартуках, а кроме них два или три портье и несколько водителей (швейцары и извозчики!). И во всех углах были еще люди в униформе, которые стояли навытяжку, глядя перед собой, и ожидали приказа.
— Хотите верьте, хотите нет, — говорил дальше корабельный комиссар, — но самое трудное на корабле — не поддерживать работу машин, не управлять его движением, не вести его в плохую погоду, не прибыть вовремя в Нью-Йорк или Гавр. Кормить столько людей, сколько живет в целом городском районе, и поддерживать порядок в спальнях, салонах и столовых тоже не самое трудное. Больше всего у нас хлопот… — Тут он помолчал, выдерживая паузу. — С тем, как развлечь пассажиров. Их нужно чем-то занимать с того момента, как они встают, до того, как они ложатся спать, а некоторые ложатся только на рассвете…
Вот почему, как только заканчивался первый завтрак, на мостике подавали бульон. Потом начинались игры, коктейли. Затем икра, гусиная печенка и горячие омлеты.
— По большей части это люди, которые все видели и перепробовали все развлечения, какие можно придумать, но мы все-таки должны во что бы то ни стало…
Чтобы не задремать, Мегрэ встал и отправился искать ампирную гостиную. В конце концов он ее нашел — слабо освещенную, торжественную и пустую в этот час, если не считать старого седого господина в смокинге, который спал в кресле, открыв рот и держа в руке потухшую сигарету. Немного дальше Мегрэ заметил столовую. Метрдотель, стоявший на страже у ее двери, смерил его с ног до головы внимательным взглядом и не предложил ему столик. Может быть, он понял, что Мегрэ не настоящий клиент?
Мегрэ заглянул внутрь столовой, несмотря на то что метрдотель, судя по выражению его лица, этого не одобрял. Около десяти расставленных под люстрами столиков были заняты.
У комиссара стала возникать идея, правда, она была не слишком оригинальной. Он прошел мимо лифта, рядом с которым стоял на посту светловолосый молодой человек в униформе оливкового цвета. Это был не тот лифт, в котором он ехал накануне с директором. Еще в одном месте Мегрэ обнаружил третий лифт.
Те, кто видел комиссара, провожали его взглядом.
У начальника службы приема вряд ли было столько времени, чтобы предупредить всех служащих; он, конечно, только дал знать начальникам остальных служб о присутствии Мегрэ в отеле.
У Мегрэ не спрашивали, чего он хочет, что ищет или куда идет, но он оказывался вне поля зрения недоверчивых глаз только в тот момент, когда переходил в другой сектор, который тоже был под наблюдением.
Его маленькая идея… Она была еще нечеткой, но Мегрэ все же чувствовал, что открыл для себя нечто важное.
Его открытие можно было коротко сформулировать так: эти люди — он имел в виду клиентов «Георга Пятого», Монте-Карло, Лозанны: Уордов, ван Меленое, графинь Пальмиери — в общем, всех тех, кто ведет этот образ жизни, — так вот, разве эти люди не будут чувствовать себя потерявшимися, беззащитными, как будто безоружными и голыми, бессильными, неловкими и хрупкими, как младенцы, если их вдруг погрузить в обычную жизнь?
Могли бы они, толкаясь, влезть в вагон метро, найти нужный поезд в железнодорожном расписании, спросить билет в кассе, нести чемодан?
С того момента, как они выходят из своего номера, до момента, когда вселяются в такой же номер в Нью-Йорке, Лондоне или Лозанне, им не нужно заботиться о своем багаже: он переходит из рук в руки как будто без ведома хозяина, и тот находит свои вещи на месте в ящиках мебели. И сами эти люди тоже переходят из рук в руки…
Что сказал ван Мелен о достаточно сильном интересе!
Кто-то, у кого есть достаточно сильный интерес, чтобы убить…
Мегрэ становилось ясно, что речь не обязательно могла идти о достаточно крупной сумме. Он даже начинал понимать разведенных американок, которые требовали, чтобы им дали до конца их дней вести тот образ жизни, который сделал для жены привычным ее бывший муж.
Он плохо представлял себе, как бы маленькая графиня вошла в бистро, заказала себе чашку кофе со сливками и позвонила из телефона-автомата.
Разумеется, это мелочи. Но разве не часто как раз мелочи и оказываются самым важным. Могла бы Луиза Пальмиери в своей квартире отрегулировать отопление, зажечь газовую плиту на кухне, приготовить себе яйца всмятку?
Идея комиссара была сложнее, чем эти мысли, была такой сложной, что ей не хватало четкости.
Сколько их в мире — тех, кто перелетает с места на место, уверенный, что везде найдет те же стены и вещи вокруг, ту же услужливую заботу о себе, можно сказать, тех же людей, которые вместо них занимаются мелочами жизни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20