Это была одна из самых изнурительных ночей в практике Мегрэ. Дважды он уходил в соседний кабинет, а на его место садился Лапуэнт. Под конец не осталось ни бутербродов, ни пива, и все трое походили на трех призраков, затерянных в пустынных кабинетах Дворца Правосудия, где уборщицы уже начали подметать коридоры.
— Вы не могли видеть, как эти двое мужчин проходили мимо вашей баржи.
— Разница между нами в том, что я был там, а вас там не было… — Но вы же слышали их показания?
— Все что-нибудь болтают.
— Учтите, я не обвиняю вас в преднамеренном акте…
— Это что такое?
— Я не утверждаю, что вы заранее решили его убить.
— Кого? Виллемса или того человека, которого я вытащил из воды? Ведь теперь их уже двое, верно? А завтра, может быть, окажется трое, четверо, пятеро… Вам ничего не стоит прибавить еще кого-нибудь.
В три часа ночи измученный Мегрэ решил прекратить допрос. Теперь уж все опротивело ему, Мегрэ, а не допрашиваемому.
— На сегодня хватит, — буркнул он, поднимаясь.
— Значит, я могу вернуться к жене?
— Пока нет… — Вы отправите меня ночевать в тюрьму?
— Вы будете спать здесь, в одном из кабинетов, на раскладушке.
Лапуэнт увел фламандца, а Мегрэ, выйдя из Дворца Правосудия, зашагал по пустынным улицам. Лишь возле Шатлэ ему удалось поймать такси.
Он тихонько вошел в спальню; мадам Мегрэ повернулась и сонным голосом спросила:
— Это ты?
Будто это мог быть кто-нибудь другой.
— Который час?
— Четыре…
— Он сознался?
— Нет.
— Но ты думаешь, что это все-таки он?
— Уверен.
— И пришлось его отпустить?
— Пока еще нет.
— Хочешь, я приготовлю тебе чего-нибудь поесть?
Мегрэ не хотел есть, но, перед тем как лечь спать, залпом осушил стакан вина. Впрочем, это не помешало ему добрых полчаса ворочаться без сна с боку на бок. Да, надолго он запомнит этого бельгийского речника!
Глава 8
Утром их сопровождал Торанс, так как Лапуэнту пришлось всю ночь пробыть на Набережной Орфевр. Но сначала Мегрэ по телефону связался с больницей.
— Уверен, что со вчерашнего дня больной находится в полном сознании, — подтвердил профессор. — Только прошу вас не утомлять его. Не забывайте, что он перенес тяжелое потрясение и придет в нормальное состояние лишь через несколько недель.
Втроем они зашагали по залитым солнцем набережным. Комиссар, Торанс и между ними — ван Гут. Их можно было принять за праздных гуляк, наслаждающихся прекрасным весенним утром.
Лицо ван Гута — он не догадался захватить бритву — заросло светлой щетиной, блестевшей на солнце.
Они зашли в бар напротив Дворца Правосудия и выпили по чашке кофе со сдобой. Фламандец с невозмутимым видом съел семь булочек.
Вероятно, ван Гут думал, что его ведут к мосту Мари, на место происшествия, и очень удивился, когда они свернули в мрачный двор больницы, а потом пошли по бесконечным больничным коридорам.
Порой ван Гут хмурился, но волнения не проявлял.
— Можно войти? — спросил Мегрэ у старшей сестры.
Та окинула любопытным взглядом его спутника и пожала плечами. Все эти вещи были выше ее понимания, так что она и не старалась понять.
В очной ставке фламандца с Келлером Мегрэ видел свой последний шанс.
Он первым вошел в палату. Взгляды всех больных, как и накануне, тотчас устремились на него. Широкие плечи Мегрэ заслоняли идущего следом за ним Жефа; шествие замыкал Торанс.
Безразлично, без всякого интереса Тубиб следил за их приближением. Даже появление речника не произвело на него никакого впечатления.
Что же касается Жефа, то он тоже держался абсолютно спокойно — вот так же, как и на протяжении всей ночи. Свесив руки, он равнодушно взирал на непривычное для него зрелище больничной палаты.
Реакции, которой так ждал Мегрэ, не последовало.
— Подойдите ближе, Жеф!
— Ну что еще вам нужно от меня?
— Подойдите сюда!
— Ладно… А что дальше?
— Вы узнаете его?
— Должно быть, этот тип тогда тонул, верно? Только в тот вечер у него была здоровая щетина…
— И все-таки вы узнаете его?
— Вроде бы так…
— А вы, мосье Келлер?
Мегрэ затаив дыхание впился взглядом в бродягу. Тубиб тоже пристально взглянул на комиссара и наконец, как бы решившись, медленно повернулся к речнику.
— Вы узнаете его?
Как знать: колебался ли Келлер? Комиссар был уверен, что да. Прошла томительная минута ожидания, затем врач из Мюлуза снова спокойно посмотрел на Мегрэ.
— Вы узнаете его?
Комиссар едва сдерживал гнев, теперь наверняка зная, что этот человек решил молчать. Доказательство тому — тень улыбки на лице бродяги, лукавые искорки в зрачках.
Губы больного приоткрылись, и он тихо сказал:
— Нет.
— Это один из тех двух, что вытащили вас из Сены…
— Спасибо, — еле слышно произнес Тубиб.
— И он же — я в этом почти уверен — ударил вас по голове, а потом сбросил в воду…
Молчание. Тубиб не дрогнул, не пошевелился; жили только его глаза.
— Вы по-прежнему его не узнаете?
Невероятно напряженная сцена: разговор велся вполголоса, меж двух рядов коек; все больные следили за каждым их жестом, ловили каждое слово.
— Вы не хотите отвечать?
Келлер остался недвижим.
— А ведь вам известно, почему он покушался на вас!
Во взгляде больного промелькнуло любопытство. Казалось, бродяга был удивлен, что Мегрэ удалось столько разузнать.
— Это случилось два года назад, когда вы еще ночевали под мостом Берси. Однажды ночью… Вы меня слышите?
Тот кивнул.
— Однажды ночью, в декабре, вы невольно явились свидетелем преступления, в котором был замешан этот человек.
Келлер, казалось, раздумывал, как ему поступить.
— Тогда он столкнул в реку, — продолжал Мегрэ, — хозяина баржи, подле которой вы ночевали. Правда, его-то вытащили слишком поздно…
Опять молчание и полное безразличие на лице больного.
— Это правда? Увидев вас в понедельник на набережной Селестэн, убийца испугался, что вы проболтаетесь.
Больной с трудом повернул голову и посмотрел прямо в лицо Жефу ван Гуту.
Однако в его взгляде не угадывалось ни ненависти, ни злобы — ничего, кроме проблесков любопытства.
Мегрэ понял, что ему ничего больше не удастся вытянуть у бродяги, и, когда сестра попросила посетителей уйти, комиссар не стал настаивать. Они вышли.
В коридоре речник вскинул голову:
— Ну как? Здорово вы продвинулись в этом деле? Фламандец был прав: на сей раз выиграл он.
— Я тоже, — торжествующе продолжал ван Гут, — умею выдумывать всякие истории!
Не стерпев, Мегрэ буркнул сквозь зубы:
— Заткнись!
Пока Жеф в обществе Торанса сидел в кабинете на Набережной Орфевр, Мегрэ провел около двух часов у судьи Данцигера. Тот позвонил помощнику прокурора Паррену и попросил его зайти. Затем Мегрэ подробно — от начала до конца — изложил им свою версию преступления.
Судья делал у себя в блокноте пометки карандашом и, когда Мегрэ закончил, со вздохом произнес:
— В общем, у вас нет против него ни одной улики.
— Ни одной, — подтвердил комиссар.
— За исключением несовпадения во времени в его показаниях. Но любой опытный адвокат отведет этот аргумент.
— Знаю.
— У вас есть надежда добиться признания?
— Никакой.
— Бродяга будет по-прежнему молчать?
— Я в этом убежден.
— Как вы думаете, почему он занял такую странную позицию?
Объяснить это было трудно. Особенно тем, кто никогда не сталкивался с людьми, ночующими под мостами.
— Вот именно: почему? — вставил слово помощник прокурора. — Ведь он чуть не отправился на тот свет. Мне думается, он должен был бы… В самом деле, как иначе мог думать помощник прокурора, который жил с семьей в Пасси, устраивал у себя дважды в месяц приемы и заботился прежде всего о собственной карьере и о повышении оклада.
Но не так думал бродяга.
Ведь существует же правосудие!
Еще бы! Но те, кто не боится спать зимой под мостами, завернувшись для тепла в старые газеты, меньше всего думают об этом самом правосудии.
— Ну, а вы, комиссар, его понимаете?
Мегрэ не решился ответить «да», поскольку это вызвало бы недоумение.
— Видите ли… для него суд присяжных, разбирательство дела, вопросы, приговор и тюрьма — все это не имеет существенного значения.
Что бы подумали эти двое, если бы комиссар рассказал им о стеклянном шарике, который он вложил в руку пострадавшего? Или хотя бы о том, что бывший доктор Келлер, чья жена живет на острове Сен-Луи, а дочь вышла замуж за крупного фабриканта аптекарских товаров, хранит у себя в кармане, как десятилетний мальчишка, стеклянные шарики?
— Он все еще требует встречи с консулом? Речь снова зашла о Жефе.
Взглянув на помощника прокурора, судья нерешительно заметил:
— При таком положении дела я едва ли смогу подписать ордер на его арест. Судя по вашим словам, комиссар, если я даже и допрошу ван Гута, то это все равно ни к чему не приведет.
Да, чего не смог добиться Мегрэ, вряд ли добьется судья!
— Что же дальше?
Что дальше? Прежде чем прийти сюда, Мегрэ уже знал, что партия проиграна. Остается только одно: отпустить ван Гута да еще принести ему извинения, если он потребует.
— Простите, Мегрэ, но при таких обстоятельствах… — Я понимаю… Предстояло пережить несколько неприятных минут. Это случалось не в первый раз и всегда, когда он сталкивался с людьми недалекими.
— Извините, господа, — тихо произнес Мегрэ, покидая кабинет судьи.
Немного спустя комиссар повторил эти слова уже у себя в кабинете.
— Извините, мосье ван Гут! Правда, я приношу извинения только формально. Знайте: своего мнения я не изменил. Я по-прежнему убежден, что это вы убили своего хозяина, Луи Виллемса, и сделали все возможное, чтобы избавиться от бродяги, который мог оказаться нежелательным свидетелем. А теперь можете вернуться на свою баржу к жене и ребенку. Прощайте, мосье ван Гут!
Вопреки ожиданиям, речник не возмутился, а только с некоторым удивлением поглядел на комиссара и, уже стоя на пороге, протянул ему длинную руку, проворчав:
— Всякий может ошибиться, верно?
Мегрэ сделал вид, что не заметил протянутой руки, и пять минут спустя с головой погрузился в текущие дела.
В последующие недели полиция произвела нелегкую работу, проверив все обстоятельства дела как в районе набережной Берси, так и у моста Мари. Допросили множество людей. Бельгийская полиция прислала запрошенный материал, который подкололи к остальным материалам расследования.
Что же касается комиссара, то в течение трех месяцев его часто видели у причала на набережной Селестэн. Сунув руки в карманы, с трубкой в зубах, он, словно бездельник, прохаживался мимо моста Мари. Тубиб выписался из больницы и снова вернулся в свое убежище под сводом моста. Вещи ему возвратили.
Иногда Мегрэ как бы случайно останавливался возле бродяги. Разговор их бывал недолог:
— Живем?
— Живем!
— Рана вас больше не беспокоит?
— Временами немного кружится голова…
Они избегали говорить о случившемся, но Келлер прекрасно понимал, зачем приходит сюда комиссар. И Мегрэ тоже знал, что тот все понимает. Это превратилось уже в своеобразную игру. Невинную игру, которая длилась до наступления летней жары.
Однажды утром комиссар остановился перед бродягой, который жевал краюху хлеба, запивая ее красным вином.
— Живем?
— Живем!
Быть может, Франсуа Келлер решил, что его собеседник достаточно ждал? Посмотрев на стоявшую на приколе бельгийскую баржу, очень похожую на «Зваарте Зваан», он заметил:
— Хорошо живется этим людям. И, указав на двух белокурых детей, игравших на палубе, добавил:
— В особенности малышам…
Мегрэ внимательно посмотрел ему в глаза, инстинктивно чувствуя: сейчас за этим что-то последует.
— Но жизнь никому не дается легко, — продолжал бродяга.
— Так же, как и смерть… — И судить никому не дано. Они поняли друг друга.
— Спасибо, — прошептал комиссар. Наконец-то он узнал то, что хотел узнать.
— Не за что. Я же ничего не сказал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16