И пусть не пытается увидеться с ним до завтра. Согласно полученным распоряжениям ему предоставлена отдельная палата и сиделка. Простите меня, но я не могу больше задерживаться. В семь часов утра мне снова надо оперировать.
Мадам Жанвье не захотела уйти до тех пор, пока не увидит, как устроили ее мужа. Им велели подождать в коридоре, потом разрешили только заглянуть в палату.
Мадам Жанвье о чем-то тихонько попросила сиделку, женщину лет пятидесяти, похожую на переодетого мужчину.
Выйдя на улицу, они не знали, что делать, — нигде ни одного такси.
— Уверяю вас, мадам Жанвье, все будет прекрасно. Доктор нисколько не беспокоится. Приходите завтра к двенадцати, не раньше. Мне будут регулярно сообщать о его состоянии, и я тут же буду звонить вам. Думайте о детях…
Им пришлось дойти до улицы Гей-Люссака, пока не попалось свободное такси. Не отстававшему от них мужчине с усами удалось на минутку отвести Мегрэ в сторону.
— Не беспокойтесь за нее. Положитесь на мою жену и на меня.
И, только очутившись с глазу на глаз с Люка на тротуаре, Мегрэ вдруг подумал о том, есть ли у мадам Жанвье деньги. Ведь сейчас конец месяца. Ему не хотелось, чтобы она каждый день ездила в больницу на поезде и в метро. А такси стоит дорого. Решил, что завтра этим займется.
Повернув наконец к Люка, он зажег трубку, которую давно уже держал в руке, и спросил:
— Что ты обо всем этом думаешь?
Они находились в двух шагах от улицы Ломон и пошли по направлению к меблированным комнатам мадемуазель Клеман.

Улица, безлюдная в этот час, имела удивительно провинциальный вид. Между большими доходными домами были зажаты и трехэтажные домики. Один из них принадлежал мадемуазель Клеман. Три ступеньки вели на крыльцо, а сбоку висела дощечка: «Меблированные комнаты. Сдаются на месяц».
У порога двое болтавших друг с другом полицейских из муниципалитета узнали Мегрэ и поприветствовали его.
Над входной дверью горел свет, светились также окна справа и на третьем этаже. Мегрэ не пришлось звонить — видимо, его уже поджидали, — дверь сразу открылась, и показавшийся инспектор Ваше вопросительно посмотрел на комиссара.
— Он выкарабкается, — сообщил ему Мегрэ.
И тут же из комнаты справа раздался женский голос:
— А что я вам говорила?
Странный голос, одновременно ребячливый и веселый. И тут же в дверях появилась женщина, очень высокая и очень полная. Она радушно протянула руку комиссару и заявила:
— Счастлива с вами познакомиться, месье Мегрэ.
Она походила на огромного младенца: розовая кожа, неопределенные формы, огромные голубые глаза, очень светлые волосы, яркое платье. Глядя на нее, можно было подумать, что ничего трагического не произошло, что все обстоит наилучшим образом в этом лучшем из миров.
Комната, куда она их провела, оказалась уютной гостиной. На столе стояли три ликерные рюмки.
— Позвольте представиться, я мадемуазель Клеман.
Мне удалось отправить всех своих жильцов спать. Но, само собою разумеется, я могу пригласить их сюда в любой момент, когда вы захотите. Итак, ваш инспектор остался жив?
— Пуля продырявила ему правое легкое.
— Теперь хирурги справляются с этим в один миг.
Мегрэ был несколько ошарашен. Прежде всего, он представлял себе иначе и дом и хозяйку. А два инспектора, Воклен и Ваше, которых Торранс послал на место происшествия, словно забавлялись его удивлением.
Воклен, который был с ним в более близких отношениях, чем Ваше, даже подмигнул ему, указывая на толстуху.
Ей было, вероятно, за сорок, может быть, сорок пять, возраст определить было трудно. И, несмотря на внушительные габариты, она словно казалась невесомой. Кроме того, она была настолько экспансивна, что, невзирая на обстоятельства, в любую минуту могла разразиться веселым смехом.
Речь шла о деле, которым Мегрэ лично не занимался. Он не выезжал на место преступления, а работал по донесениям, возложив всю ответственность за операцию на Жанвье, который очень радовался такому заданию.
Никто в уголовной полиции и не подозревал, что это дело, которое прозвали «Делом с „Аистом“, представляло опасность.
Пять дней назад в маленький кабачок под названием «Аист» на Монпарнасе, на улице Кампань-Премьер, между двумя и половиной третьего ночи, когда кабачок уже собирались закрывать, вошли двое.
Лица у обоих были закрыты черной материей, а один из них держал в руке револьвер.
В кабачке были только хозяин, официант по имени Анжело и служительница туалета, которая уже надевала перед зеркалом шляпку.
— Кассу! — скомандовал один из вошедших.
Хозяин, не оказав ни малейшего сопротивления, выложил на стойку выручку за вечер, и через несколько мгновений воры умчались в автомобиле темного цвета.
На следующее утро Мегрэ допрашивал у себя в кабинете служительницу туалета, толстушку со следами былой красоты.
— Вы уверены, что узнали его?
— Лица его я не видела, если вы это имеете в виду, но я хорошо запомнила нитку на его брюках и узнала материю.
В сущности, деталь идиотская. За два часа до кражи один из клиентов, сидевших в баре, вошел в туалет, чтобы вымыть руки и причесаться.
— Вы знаете, как это бывает. Вдруг что-то заметишь, не отдавая себе в этом отчета. Протягивая ему полотенце, я увидела у него на брюках белую нитку, с левой стороны, примерно на уровне колена. Нитка была длиною сантиметров в десять, и ее извилистые линии образовали какой-то рисунок. Я даже подумала, что это похоже на профиль.
Она хотела ее снять и если этого не сделала, то только потому, что молодой человек тут же вышел.
Потому что это был молодой человек. Она даже сказала бы — мальчишка. Последнее время она часто видела его в баре. Однажды вечером он познакомился там с одной девушкой, усердно посещавшей «Аист», и тут же ее увел.
— Ты этим займешься, Жанвье?
Не более чем через три часа один из грабителей был опознан. Жанвье пришлось только разыскать девушку, некую Люсетт, которая жила поблизости в отеле.
— Он провел со мной всю ночь. Он удивился, узнав, что я из Лиможа. Оказывается, он и сам оттуда родом, а его родители живут там и поныне. Зовут его Паулюс. На вид ему не дашь и восемнадцати лет, хотя на самом деле уже скоро двадцать.
На розыски его потребовалось бы еще какое-то время, но Жанвье нашел в списках жильцов частных гостиниц некоего Эмиля Паулюса, родом из Лиможа, прописанного уже четыре месяца в меблированных комнатах на улице Ломон, у мадемуазель Клеман.
Жанвье взял кого-то с собой. Мегрэ запомнил, что это происходило около одиннадцати утра и было солнечно. Через два часа инспектор вернулся и выложил Мегрэ на письменный стол конверт с банковскими билетами, игрушечный револьвер и кусок черной материи.
— Это действительно Паулюс.
— Сумма соответствует?
— Нет. Здесь только половина. Эти ловкачи, должно быть, уже поделили добычу. Среди денег оказалось три доллара. Я сходил к хозяину «Аиста», и он подтвердил, что в тот вечер какой-то американец расплатился долларами.
— А где сам Паулюс?
— Кровать в его комнате была не застелена, но его там не оказалось. Мадам Клеман не видела, как он уходил, и полагает, что он ушел около десяти утра, как обычно.
— Ты там кого-нибудь оставил?
— Да. Мы там устроим мышеловку.
Наблюдение велось уже четыре дня, и все безрезультатно. Мегрэ этим делом не занимался, но, просматривая рапорты, видел имя дежурившего там инспектора и каждый день одну и ту же приписку: «Ничего не обнаружено».
Пресса никак не откликнулась на находку, сделанную полицией. Паулюс ушел из дому без вещей, и все ждали, что он вернется за маленьким состоянием, оставленным в чемодане.
— Ты принимал участие в засаде, Ваше?
— Дважды.
— Как вы ее организовали?
— Кажется, в первый день Жанвье сидел наверху в доме и поджидал Паулюса в его комнате. — Он искоса посмотрел на толстую мадемуазель Клеман. — Потом, должно быть, Жанвье сообразил, что так дело не пойдет, что парня могут предупредить до того, как он станет подниматься по лестнице.
— И что же дальше?
— Мы стали по очереди дежурить на улице. Мне дежурить ночью не пришлось. А днем это легче и приятнее. Неподалеку, на другой стороне улицы, есть маленькое бистро с двумя столиками на террасе. Честное слово, там кормят совсем неплохо…
— Дом обыскали в первый же день?
На этот вопрос ответила мадемуазель Клеман веселым голосом, словно речь шла о забавном приключении:
— Сверху донизу, месье Мегрэ. Могу еще добавить, что месье Жанвье приходил ко мне не менее десяти раз. Что-то его раздражало, не знаю что. Он часами ходил наверху взад и вперед по комнате. Случалось, он заходил посидеть и поболтать со мной.
Теперь он знает все подробности из жизни моих жильцов.
— Что же в точности произошло в тот вечер? Вы знали, что Жанвье дежурит на улице?
— Я не знала, кто именно, но знала, что кто-то из полицейских там дежурит.
— Вы могли его видеть?
— В половине десятого, перед тем, как лечь спать, я вышла на крыльцо. Кто-то ходил взад и вперед по тротуару, но фонарь отсюда так далеко, что лица я разглядеть не смогла. Потом я вернулась к себе в спальню.
— Она на втором этаже?
— Нет, на первом. Окна выходят во двор. Я начала раздеваться и уже снимала чулки, когда услышала, как мадемуазель Бланш бежит по лестнице и что-то кричит. Она открыла мою дверь не постучавшись.
— Она была одета?
— В халате. Вы спросите: почему? Когда она по вечерам остается дома, она лежит в кровати и читает. Это милая девушка. Ее комната на втором этаже, рядом с месье Лотаром. Окна выходят на улицу. Оказывается, она услышала выстрел, спрыгнула с кровати и подбежала к окну. Сначала она ничего не заметила. Правда, ей показалось, что кто-то бежит, но в этом она не уверена.
— Мы ее допрашивали, — сказал Воклен. — Она даже совсем в этом не уверена.
— В домах напротив открылись окна, — продолжала мадемуазель Клеман. — Какая-то женщина указывала на что-то, лежавшее на нашем тротуаре, и мадемуазель Бланш поняла, что это распростертое тело.
— Что вы тогда сделали?
— Надела платье, выбежала в коридор, где висит телефон, и вызвала полицию. Тут из своей комнаты вышел месье Валентен, я не хотела, чтобы он открывал дверь, но он не стал слушать и, кажется, первым подошел к телу. Это прелестный человек, настоящий джентльмен, вы сами увидите.
Мадемуазель Бланш была милая девушка, месье Валентен — прелестный человек, Лотары, конечно, тоже великолепные люди. Мадемуазель Клеман улыбалась жизни, мужчинам, женщинам, Мегрэ.
— Выпьете рюмочку ликера?
В рюмках был налит шартрез, и она с явным удовольствием пригубила свою.
— Как ваши жильцы попадают ночью в дом? У них есть ключи?
— Нет. Они звонят. У изголовья моей кровати висит шнурок, как у швейцаров, с помощью которого открывается дверь, а также выключатель, который зажигает и тушит свет в коридоре и на лестнице.
— Они называют свое имя?
Этого не требуется. Перед тем как открыть дверь, я зажигаю свет. Моя комната в глубине коридора. Дом этот старый, очень забавно построенный.
Когда я лежу в постели, мне достаточно наклониться и я через маленькое окошечко вижу, кто входит в дом и кто выходит.
— А чтобы выйти из дома, нужно тоже будить вас?
— Конечно!
— А днем?
— Днем дверь остается открытой. Но есть другой глазок, в кухне, и никто не может пройти без моего ведома. Я вам сейчас покажу.
Она посулила ему это, словно приглашая на увеселительную прогулку.
— Много у вас жильцов?
— Девять. Я хочу сказать, что сдаю девять комнат. Но жильцов вместе с месье Паулюсом получалось одиннадцать, потому что у меня две супружеские пары, одна на втором, другая на третьем этаже.
— Когда совершилось преступление, все жильцы уже были дома?
— Нет. Не было Лотара. Он вернулся через четверть часа после выстрела, когда в доме уже была полиция.
Мадемуазель Изабелла тоже отсутствовала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18