— Поднимайтесь.
Хозяин, совсем маленький и худой, изо всех сил нажимал на опущенный до самого дна шест, чтобы отогнать свою баржу к берегу и дать возможность пройти тем, что продвигались по течению.
Он видел издали комиссара и коновода, но ему некогда было подойти к ним.
— Этой ночью вы спали здесь?
— Да.
— А вы не брали велосипед у смотрителя шлюза в Поньи?
У коновода был несчастный вид, как у юродивого, которого дразнят, или как у собаки, с которой всегда обращались хорошо и вдруг беспричинно обидели.
Он сдвинул шляпу на затылок и почесал седые жесткие волосы.
— Снимите сапоги.
Коновод не пошевелился, бросил взгляд на берег, где паслись лошади. Одна заржала, словно почуяла, что хозяин в беде.
— Снимите сапоги! Живо! — приказал Мегрэ.
С этими словами он толкнул Жана к доске, прибитой вдоль одной из стен конюшни, и заставил его сесть.
Только тогда старик покорился и, укоризненно посматривая на комиссара, начал стаскивать сапог.
Носков на нем не было — их заменяли смазанные жиром портянки, навернутые на ступни и щиколотки и словно сросшиеся с кожей.
Лампа давала скудный свет. Хозяин, которому наконец-то удалось поставить баржу вдоль берега, присел на корточки, чтобы видеть, что происходит в конюшне.
В то время как Жан с жестким озлобленным лицом поднял ворча вторую ногу, Мегрэ очистил соломой подошву сапога.
Странно было видеть этого оторопевшего старика, созерцавшего свои разутые ноги. Брюки его, сшитые, вероятно, на человека ниже ростом, доходили ему до колен. А в черноватых промасленных портянках виднелись соломинки и комочки грязи.
Мегрэ, поднеся фонарь совсем близко, рассматривал едва заметные следы на подошве сапога.
— Сегодня ночью вы брали в Поньи велосипед смотрителя шлюза, — спокойно произнес он. — Куда вы ездили?
— Эй, «Провидение»! «Провидение»! Выходите, «Скворец» отказывается от своей очереди, ночует здесь.
Жан посмотрел на людей, суетившихся на берегу, потом на комиссара.
— Вы можете перевести баржу через шлюз, — сказал Мегрэ. — Держите сапоги.
Хозяин уже орудовал багром. Прибежала бельгийка.
— Жан! К лошадям, живо! Нам нельзя упускать момент.
Коновод быстро сунул ноги в сапоги и, подтянувшись, поднялся на палубу. Он издал странные звуки:
— Xo!..Xo!..Нo!..Нo!..
И лошади, отряхиваясь, пустились в путь, а он соскочил с баржи на бечевник и тяжело пошел с ними в ногу, с кнутом на плечах.
— Xo!..Нo!..
Пока хозяин отталкивался багром, его жена, всей тяжестью навалившись на руль, держала его, чтобы не столкнуться с баржей, идущей навстречу. В тумане едва были видны ее закругленный нос и слабый свет сигнального фонаря.
— Ну, что же вы? «Провидение»! — нетерпеливо надсаживался смотритель.
Баржа бесшумно скользнула по черной воде, но она три раза наткнулась на каменную стену, прежде чем вошла в камеру, заполнив ее на всю ширину.
Глава 8
Палата № 10
Обычно четыре шлюзовых затвора открывают один за другим, постепенно, чтобы избежать появления водоворотов, которые могут порвать швартовы.
Но сегодня пропуска через шлюз ждали шестьдесят барж. Речники, очередь которых была уже на подходе, взяли на себя всю работу в шлюзе, а смотритель только регистрировал документы.
Мегрэ стоял на причале, одной рукой держа велосипед и следя за мечущимися в темноте фигурами. Обе лошади сами встали метрах в пятидесяти от верхних ворот. Жан вращал одну из рукоятей.
Вода врывалась в камеру с грохотом горного потока.
Было видно, как, вся белая от пены, она бушует в узких пространствах, не занятых «Мадленой».
И вот в момент, когда падение воды достигло предельной интенсивности, послышался сдавленный крик, за которым последовал удар по носу баржи, а затем шум суматохи.
Комиссар скорее угадал, чем понял, что произошло. Коновода больше не было на его месте у ворот. Остальные бежали вдоль стен шлюза. Со всех сторон раздавались крики.
Место происшествия освещали только две лампы: одна на подъемном мосту у входа в шлюз, другая на барже, быстро поднимавшейся в камере.
— Закрывай затворы!
— Открывай ворота!
Кто-то пробежал мимо с огромным багром, задевшим щеку комиссара.
Речники сбегались издалека. Смотритель, обезумев от мысли об ожидающей его ответственности, выскочил из дома.
— Что случилось?
— Старик!..
С обеих сторон баржи между ее бортами и стенами камеры оставалось не больше тридцати сантиметров свободного пространства. С бешеной скоростью низвергаясь в эти узкие проходы, вода взбухала и кипела.
Бывают неловкие маневры. Вот так и в эту ночь кто-то неправильно повернул рукоять одного из затворов верхних ворот, и сразу стало слышно, как они затрещали, угрожая сорваться с петель. Смотритель бросился исправлять ошибку.
Только позже комиссар узнал, что могло быть затоплено все расстояние до следующего шлюза, а полусотне скопившихся в бьефе судов грозила авария.
— Ты его видишь?
— Вон там что-то черное. Баржа все поднималась, но медленно. Три подъемных затвора из четырех снова закрыли. Но баржа то и дело резко ударялась о стену камеры и, возможно, давила коновода.
— Какая здесь глубина?
— Не меньше метра под баржей.
Это было страшно. При слабом свете стоящего в конюшне фонаря бельгийка металась по палубе со спасательным кругом в руках.
Она в отчаянии кричала:
— Он не умеет плавать!
Где-то близко от Мегрэ чей-то грустный голос произнес:
— Тем лучше! Значит меньше страдал.
Это продолжалось минут пятнадцать. Временами людям казалось, что они видят всплывшее тело. Но напрасно они погружали багор там, где оно будто бы появлялось.
«Мадлена» медленно вышла из шлюза, и какой-то старый коновод проворчал:
— Он наверняка застрял под рулем! Недавно был такой же случай в Вердене…
Но он ошибся. Когда баржа подошла к месту происшествия, речники, при помощи багров прощупывавшие затворы, позвали на помощь. На глубине около метра они нащупали что-то похожее на тело. И в тот момент, когда один из них уже собирался нырнуть, а жена со слезами на глазах пыталась его удержать, тело вынесло на поверхность.
С десяток рук одновременно ухватились за вельветовую куртку, разорванную, потому что она зацепилась за один из болтов затвора, и подняли утопленника.
Дальше все пошло как в кошмаре. В доме смотрителя заливался телефон. Какой-то мальчишка помчался на велосипеде за врачом, хотя тот вряд ли мог уже помочь. Старый коновод без признаков жизни лежал на откосе. И все-таки кто-то приблизился к нему, снял куртку и энергично принялся делать искусственное дыхание.
Принесли фонарь. Тело Жана казалось более приземистым и плотным, чем раньше. Тишина стояла такая; что любое слово звучало гулко, как в соборе. И по-прежнему было слышно, как через плохо закрытый затвор пробрызгивается вода.
— Ну что? — спросил вернувшийся смотритель.
— Шевелится. Но едва-едва.
— Надо бы зеркало.
Хозяин «Мадлены» побежал за ним на судно. Человек, делавший искусственное дыхание, весь залился потом, и его сменил другой, движения которого сотрясали утопленника еще сильней.
Когда объявили о приезде врача, подоспевшего на машине по параллельному каналу шоссе, все уже убедились, что грудь Жана медленно вздымается.
С него сняли куртку. Из-под расстегнутой рубахи выглядывала мохнатая, как у зверя, грудь. Под правым соском тянулся длинный шрам, и Мегрэ смутно различил на левом плече нечто вроде татуировки.
— Кто следующий? Отправляться! — крикнул смотритель, рупором приложив руки ко рту. — Раз уж доктор здесь, ваша помощь не нужна. Да и чем вы можете помочь?
Первым нехотя удалился тот, кто собирался нырять, и, увидев жену, которая стояла поодаль и причитала вместе с другими женщинами, накинулся на нее:
— Ты хоть не выключила мотор?
Доктор заставил зрителей расступиться. Ощупав грудь утопленника, он нахмурился.
— Он жив, правда? — с гордостью спросил тот, кто делал искусственное дыхание.
— Уголовная полиция, — представился Мегрэ. — Положение серьезное?
— Большинство ребер сломано. Пока жив, но вряд ли долго протянет. Его, что, зажало между двумя баржами?
— Между баржей и стеной шлюза.
— Вот, посмотрите, — врач дал комиссару пощупать правую руку с переломами в двух местах. — Сейчас я сделаю ему укол. Надо как можно скорее доставить его в больницу. Она в пятистах метрах отсюда. Носилки есть?
На шлюзе, согласно правилам, должны были быть носилки, но они оказались на чердаке. В слуховом окне появилось пламя движущейся свечи — кто-то отправился на поиски.
Бельгийка рыдала, но не подходила к Мегрэ, а только укоризненно на него глядела.
Несколько человек с трудом подняли коновода, у которого вырвался новый хрип. Свет фонаря удалялся в сторону дороги. А в это время моторная баржа с зажженными зеленым и красным огнями дала три гудка и пошла швартоваться, чтобы на следующее утро уйти первой.
Палата № 10. Мегрэ разглядел цифру чисто случайно. В помещении было двое больных, один из которых скулил, как ребенок. Комиссар расхаживал по коридору, выложенному белыми плитами. Здесь то и дело сновали медицинские сестры, вполголоса передавая друг другу распоряжения.
В палате № 8, той, что напротив, лежали женщины. Они расспрашивали и строили разные предположения о вновь прибывшем больном.
— Ну раз его положили в десятую палату!..
Доктор, упитанный человек с очками в черепаховой оправе, прошел несколько раз мимо Мегрэ, но ничего не сказал. Было уже около одиннадцати, когда он, наконец, соизволил подойти к комиссару.
— Вы хотите его видеть?
Зрелище было печальное. Комиссар едва узнал старика.
Он был побрит, на лице две зашитые раны — на щеке и на лбу. Жан лежал чистенький, на белой простыне, освещенный нейтральным светом лампы с матовым стеклом.
Доктор откинул простыню.
— Посмотрите на этот костяк! Он сложен как медведь.
Никогда не видел подобного скелета. И как это его угораздило?
— Он упал в затвор в тот момент, когда отворялись ворота.
— Понимаю. Его, видимо, зажало между стеной и баржей. Грудь буквально продавлена. Ребра не выдержали.
— А остальное?..
— Завтра его посмотрят мои коллеги, если он, конечно, дотянет. Жизнь его на волоске. Малейшее движение может его убить.
— Он приходил в сознание?
— Не знаю. Но вот что удивительно. Только сейчас, когда я зондировал раны, мне показалось, что он следит за мной взглядом. Но как только я начинал внимательно смотреть на него, глаза оказывались закрытыми. Он не бредил. Разве что хрипел время от времени.
— А как его рука?
— Ничего серьезного. Двойной перелом — вот и все. Уже вправили. Но грудь едва ли починишь. Откуда он родом?
— Не знаю.
— Я не случайно спросил вас об этом. У него странная татуировка. Я вам покажу ее завтра перед консилиумом.
Привратник пришел сообщить, что явились речники, желающие во что бы то ни стало увидеть раненого. Мегрэ сам отправился в привратницкую и увидел там хозяев «Провидения», которые сменили рабочую одежду и явились в больницу в приличном виде.
— Нам можно его повидать, не так ли, комиссар? Это все из-за вас, знаете: вы взволновали его. Ему не лучше?
— Лучше. Завтра врачи скажут свое мнение.
— Позвольте мне посмотреть на него. Хотя бы издали.
Без него наша баржа совсем осиротела!
Бельгийка сказала не «семья», а «баржа», и, может быть, это было самое трогательное в ее словах.
Муж ее скромно держался позади, чувствуя себя неловко в синем шерстяном костюме и целлулоидном воротничке, который плотно охватывал его тонкую шею.
— Только не шумите.
Они увидели Жана из коридора. Он лежал под простыней, лишь лицо его цвета слоновой кости и седые волосы можно было рассмотреть отчетливо. Хозяйка баржи попыталась броситься к нему, но комиссар ее остановил.
— Скажите, если заплатить, за ним будут лучше ухаживать?
Она не решилась открыть свою сумку и только нервно теребила ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15