— Четвертый направо!
Лифта не было, и комиссар стал медленно подниматься, проходя мимо дверей, откуда доносились кухонные запахи или детский плач.
Открыла ему жена Джеймса. На ней был довольно хорошенький ярко-голубой пеньюар. Роскошным его не назовешь, но и потрепанным, как дешевые халаты, он тоже не был.
— Вы хотите поговорить с моим мужем?
Прихожая размером не больше стола. На стенах фотографии яхт, лодок, молодых людей и женщин в спортивных костюмах.
— К тебе, Джеймс!
Она открыла дверь и вошла вслед за Мегрэ, потом села на свое место, в кресле у окна, и вновь принялась за вязание.
Остальные квартиры в доме, вероятнее всего, сохранили убранство прошлого века — мебель в стиле Генриха II или Луи-Филиппа.
Здесь же, наоборот, скорее чувствовалось влияние Монпарнаса, а не Монмартра. Обстановка больше походила на выставку декоративного искусства. В то же время ощущение такое, будто сделано все по-любительски.
Новые фанерные перегородки поставлены под самым неожиданным углом, мебель почти полностью заменяют выкрашенные в яркие цвета полки.
Ковер однотонный, ядовито-зеленый. На лампах абажуры из бумаги, имитирующей пергамент.
Комната казалась щегольски нарядной и свежей. Впрочем, на вид всему этому не хватало прочности: страшно было прислониться к хрупким стенкам, а висевшие картины, казалось, еще не высохли.
Создавалось такое впечатление, в особенности, когда Джеймс вставал, что квартира слишком мала для него, что его поместили в коробку, где следует остерегаться малейших движений.
Справа, через приоткрытую дверь, виднелась ванная комната, где помещалась только сама ванна. Напротив, в стенном шкафу, разместилась целая кухня, и даже спиртовка была там.
Джеймс сидел в комнате, в маленьком креслице, с сигаретой во рту и книгой.
Мегрэ мог поклясться, что до его прихода оба молчали.
Каждый в своем углу! Джеймс читал. Жена вязала. С улицы доносился шум трамваев и автобусов.
И только. Дружеской атмосферы не чувствовалось.
Джеймс поднялся, протянул руку, слегка улыбнулся смущенно, как бы извиняясь, что его застали в подобном месте.
— Как дела, Мегрэ?
Непринужденная сердечность, свойственная ему, приобретала совсем иной оттенок в этой кукольной квартирке. Она резала слух. Она не гармонировала со всеми этими мелкими вещичками, с ковром, модерновыми безделушками, обоями, игрушечными абажурчиками.
— Ничего, спасибо!
— Садитесь. Я читал английский роман.
А взгляд недвусмысленно говорил: «Не обращайте внимания! Я тут не при чем. Я не совсем у себя здесь».
Женщина следила за ними, не отрываясь от работы.
— Есть что-нибудь выпить, Марта?
— Ты прекрасно знаешь, что нет!
И, обращаясь к комиссару:
— Это он виноват! Когда в доме есть хоть что-нибудь, бутылки опустошаются мгновенно! Плюс на стороне выпивает вполне достаточно.
— Послушайте, комиссар, может, спустимся в бистро? Но не успел Мегрэ ответить, как Джеймс замялся, вероятно, увидев настойчивый взгляд жены.
— Как вам лучше. Я…
Он со вздохом захлопнул книжку, переставил пресс-папье, стоявшее на низком столике.
Комната была не больше четырех метров в длину. А казалась вдвое больше, казалось, что две жизни протекали здесь, абсолютно не соприкасаясь.
Жена, устроившаяся по своему вкусу, шила, вышивала, хлопотала на кухне, кроила платья.
А Джеймс приходил в восемь, молча ужинал, потом читал, в ожидании, когда можно будет лечь спать на диван, заваленный цветными подушками, который на ночь превращался в кровать.
Теперь понятнее становился «свой собственный уголок» Джеймса на террасе кафе Ройяль, за стаканом перно.
— Да, спустимся, — согласился Мегрэ. Облегченно вздохнув, Джеймс тут же поднялся.
— Вы позволите, я только обуюсь.
Джеймс был в домашних туфлях. Он проскользнул между ванной и стеной. Дверь в ванную оставалась приоткрытой, но женщина едва понизила голос, заговорив:
— Не обращайте внимания. Он не совсем такой, как другие. Она стала считать петли:
— Семь, восемь, девять… Вы думаете, он знает что-нибудь о деле в Морсанге?
— Куда рожок подевался? — буркнул Джеймс, переворачивая все в шкафу.
Она взглянула на Мегрэ, как бы говоря: «Видите, какой он?».
Наконец Джеймс вышел; и опять он показался слишком большим для этой комнаты. Бросил жене:
— Я скоро вернусь!
— Видала я эти скоро.
Он знаком дал понять комиссару, чтобы тот торопился, наверняка опасаясь, как бы чего не изменилось. На лестнице он тоже выглядел слишком большим, словно не на своем месте.
В первом доме направо было бистро для шоферов.
— Другого нет в нашем районе.
Тусклое освещение над цинковой стойкой. В глубине четверо игроков в карты.
— Смотри-ка, господин Джеймс! — воскликнул хозяин, вставая. — Как обычно?
Он уже держал в руках бутылку водки.
— А для вас?
— То же самое.
Оперевшись локтями о стойку, Джеймс спросил:
— Вы были в кафе Ройяль? Я так и думал. Но я не смог».
— Из-за трехсот тысяч франков…
Он нисколько не удивился, не смутился.
— Что бы вы сделали на моем месте? Бассо свой человек. Сотни раз выпивали вместе. Ваше здоровье!
— Я вам оставлю бутылку, — сказал хозяин, который, вероятно, всегда так делал, а сейчас торопился продолжить игру. Джеймс говорил, не слушая:
— В общем-то, ему не повезло. Такая женщина, как Мало! Кстати, вы больше не видели ее? Она недавно приходила ко мне в контору спросить, не знаю ли я, где Марсель. Можете себе это представить? Совсем, как другой со своей машиной. А тоже еще приятель! Тот позвонил мне, чтобы сообщить, что вынужден будет потребовать стоимость ремонта и возмещение убытков за простой машины. Твое здоровье! Как тебе нравится моя жена? Мила, неправда?
И он опрокинул второй стакан.
Глава 7
Старьевщик
С Джеймсом происходила любопытная вещь, заинтересовавшая Мегрэ. По мере того, как он пил, взгляд его не только не тускнел, как у большинства людей, а, наоборот, прояснялся, приобретая неожиданную остроту и проницательность.
Рука его отпускала стакан только для того, чтобы снова его наполнить. Голос звучал вяло, неуверенно, безразлично. Он ни на кого не смотрел. Казалось, он растворился в этой атмосфере, спрятался там.
Игроки в глубине комнаты обменивались редкими фразами. Тускло поблескивала оловянная стойка.
Джеймс растерянно вздохнул:
— Чудно как-то… Такой человек, как вы, такой умный. А еще другие! Жандармы в формах… Судьи… Целая куча народу. Сколько их сейчас поднято на ноги? Сотня, наверно, если считать секретарей, переписывающих протоколы, телефонисток, которые передают распоряжения. Сотня, должно быть, работает день и ночь, потому что в Файтена попала совсем маленькая пулька.
Мгновение он пристально глядел на Мегрэ, и комиссар не мог понять, что это: высокопарная издевка или он говорит серьезно.
— Твое здоровье! Стоит все это того? А пока травят беднягу Бассо. Еще неделю тому назад он был богат. У него было солидное дело, машина, жена, сын. Теперь он не может даже вылезть из своей норы.
Джеймс пожал плечами. Голос стал более тягучим. Он устало, с отвращением огляделся вокруг.
А причина всего этого в чем? Баба, такая, как Мадо, которой просто нужен мужчина. Бассо и попался. Ведь редко отказываются от подобных возможностей, не правда ли? Красивая девица. Темпераментная. Сначала уверяют себя, что это несерьезно. Назначают свидание. Время от времени проводят пару часов в холостяцкой квартире.
Джеймс сделал большой глоток, сплюнул на пол.
— Не глупо разве! Результат: один мертвец и целая семья, полетевшая к черту. И вся социальная система пущена в ход! Газеты, занимающиеся…
Самое любопытное, что произносилось все это абсолютно бесстрастно. Он лениво ронял слова, а взгляд его блуждал вокруг, ни на чем не останавливаясь.
— Еще козырь! — победно произнес хозяин за его спиной.
— Возьмите Файтена, который всю жизнь провел в поисках денег, пытаясь оплатить истекающие кредиты. Только этим он и занимался всегда. Непрекращающийся кошмар бесконечных векселей. Дошло до того, что стал с многозначительной настойчивостью обращаться к любовникам своей жены. Ну что, добился своего, теперь, когда мертв!
— Когда убит, — задумчиво поправил Мегрэ.
— Разве возможно установить, кто из них кого убил?
Атмосфера становилась тревожной; слова Джеймса, его пылающее лицо придавали ей оттенок нервозности.
— Идиотизм! Ведь я прекрасно понимаю, что произошло! Файтен, которому нужны были деньги, подстерегал Бассо еще с вечера, дожидаясь подходящего момента. Даже когда разыгрывали эту свадьбу и он был наряжен старухой, мысль о векселях не покидала его. Он следил за Бассо, танцевавшим с его женой… Понимаете? И вот назавтра он заговаривает. Бассо, которому все это уже изрядно осточертело, отказывает. Тот настаивает. Начинает слезливо причитать. Нищета! Бесчестье! Уж лучше покончить с собой… Готов поклясться, что комедия была именно в таком стиле. И все это в великолепное воскресенье, на фоне проплывающих мимо байдарок. Дурацкая случайность. Наверно, Файтен дал понять, что он не так слеп, как кажется. Короче, оба они оказались за навесом. На другом берегу реки у Бассо вилла, жена, сын. Он хочет заставить замолчать его. Хочет помешать ему выстрелить. Оба возбуждены.
Вот и все! Пуля вылетела из совсем маленького револьверчика.
Наконец Джеймс взглянул на Мегрэ.
— Теперв скажите сами, кому все это надо! Он смеется! Презрительный смех!
— И вот сотни людей разбегаются в разные стороны, словно муравьи из муравейника, в который бросили головешку. А Бассо затравили. Мало того, Мадо из кожи лезет вон, никак не хочет примириться с потерей любовника. Хозяин!
Хозяин неохотно положил карты.
— Что я вам должен?
— Во всяком случае, — проговорил Мегрэ, — у Бассо сейчас триста тысяч франков.
Джеймс ограничился пожатием плеч, как бы говоря: «Какого черта все это…». И вдруг:
— Послушайте! Я вспоминаю, как все это началось. Было воскресенье. Танцевали в саду виллы Бассо. Он танцевал с госпожой Файтен, и время от времени кто-нибудь толкал их, и они падали на землю в объятия друг друга. Все смеялись, даже Файтен.
Джеймс собрал деньги, раздумывая, уходить или нет, потом покорно вздохнул:
— Еще стакан, хозяин!
Он уже выпил шесть, но пьян не был. Голова у него, вероятно, все-таки стала тяжелой. Он нахмурился, провел рукой по лбу.
— Вы, конечно, продолжите охоту. Похоже, ему было жаль Мегрэ.
— Трое несчастных: мужчина, женщина и мальчик, которых не хотят оставить в покое только потому, что в один прекрасный день мужчина переспал с Мадо.
Что на Мегрэ подействовало — голос его, вид или окружающая обстановка? Так или иначе это было настоящим наваждением, и ему стоило большого труда заставить себя вновь увидеть события с нормальной точки зрения.
— Твое здоровье, поехали! Мне надо возвращаться, потому как моя жена тоже вполне способна выпустить в меня пулю. Кретинизм это! Кретинизм!
Он устало открыл дверь. Стоя на плохо освещенном тротуаре, он посмотрел Мегрэ прямо в глаза:
— Странная профессия!
— Профессия полицейского?
— И человека тоже. Моя жена будет рыться у меня в карманах, считать деньги, чтобы узнать, сколько я выпил. До свидания. Кафе Ройяль, завтра?
Мегрэ остался наедине с охватившим его чувством смятения, которое долго не рассеивалось. Полное смещение всех представлений, разрушение всех ценностей. Улица утратила обычный вид, и прохожие тоже, а трамвай извивался, точно блестящий червь.
Мир приобрел пропорции муравейника, о котором говорил Джеймс. Взбудораженный муравейник — потому что один муравей мертв!
Комиссар вспомнил тело торговца рубашками, там, в высокой траве, за двухгрошовым кабачком. А еще всех жандармов на всех дорогах, задерживающих все автомашины. Революция в муравейнике!
— Чертов пьянчужка! — зло, хоть и не без некоторой симпатии, проворчал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15