В их шайке состоял парень, у которого была мания воровать бумажники, и через две недели его выдворили обратно во Францию.
Что с ним стало? Звали его Виктор, он всегда носил красные галстуки…
А Польти работал в Спа в казино. Лишь через месяц его заподозрили в мошенничестве при игре в баккара, но уличить так и не смогли.
Мадо приезжала на два дня в неделю. Они с Вайаном катались на лодке по Маасу как настоящие влюбленные.
Время от времени Мадо знакомилась с богатым иностранцем, приводила его к Польти, и в задней комнате кафе шла игра в покер.
— Ты спишь?
Ж. П. Г, что-то бормочет. Он сам не понимает, кто рядом с ним — жена или Мадо. У него горят уши. Он дорого бы дал, лишь бы расслабиться, встряхнуться.
Но это невозможно. Он знает, какие воспоминания нахлынут на него сейчас.
Наступил день, когда Польти надумал обосноваться в Баден-Бадене на весь курортный сезон. Из-за своего голландца Мадо не могла надолго покидать Париж. Вайан решил остаться с ней.
Ж. П. Г, мечется в постели, и жена, приподнявшись на локте, в полутьме наблюдает за ним. Она уверена, что он бредит, что у него жар.
А он снова видит короткое бежевое пальто (такие называли тогда полуперденчиками), плоское канотье, трость с золотым набалдашником.
Образы теснятся в его мозгу: сначала Виктор с его галстуками, потом Польти, который никогда не теряется, даже когда полиция в игорном зале отводит его в сторону, чтобы обыскать манжеты и карманы. Он улыбается, обнажив белоснежные зубы, такие же крепкие, как у Ж. П. Г.
Жена по-прежнему смотрит на него и вздыхает. О чем она думает? Да, о чем?
Она никогда не видела игорных залов в казино, баров, роскошных отелей, публики на ипподроме в день скачек или белья такой женщины, как Мадо, во времена ее расцвета.
Итак, Польти оказался в Баден-Бадене, Вайан с Мадо — в Париже. Они ждали голландца с деньгами.
А тот все не ехал. Прошла неделя, и вдруг они узнали, что голландец умер от закупорки сосудов дома, на руках у жены и детей.
Произошло ли все это в том же девятьсот пятом году? Во всяком случае, в августе, потому что Париж был пуст. В Трувиль они не поехали — Вайан сидел на мели, у Мадо тоже не было ничего, кроме долгов.
Жара. Такая же, как в постели, придавленной телом г-жи Гийом. В ресторанах и барах все реже отпускают в кредит. Большинство знакомых метрдотелей сейчас на водах.
Мадо подыскивает нового любовника, но Вайан, считающий себя не менее ловким, чем Польти, придумывает хитрый трюк.
Мадо приведет к себе на квартиру любовника побогаче. В подходящий момент ворвется Вайан, выдаст себя за оскорбленного брата, пригрозит револьвером, потребует возмещения и пойдет на мировую только за крупную сумму…
О чем же все-таки думает г-жа Гийом? Она снова улеглась, но не спит и время от времени касается запястья мужа — щупает пульс. Мужа? Да ведь он даже не муж ей, раз его зовут не Гийом. Он не знает, кто такой Гийом. Паспорт на это имя продал Бебер Итальянец, что торгует поддельными документами в одной из пивных на площади Бланш!
Дело Вайана…
Возможно, жена и помнит об этом деле. О нем писали все газеты. Мадо действительно привела к себе мужчину, похожего на крупного буржуа. Он оказался мучным торговцем из департамента Эр.
Появился Вайан и с угрозами разыграл роль негодующего брата. Но торговец почуял шантаж. Сгреб молодого человека за плечи, хотел вышвырнуть за дверь, припугнуть полицией.
Тогда, задыхаясь, потеряв от страха голову, Вайан трижды выстрелил прямо в живот противнику, и тот рухнул у двери.
Антуан наверняка думает во сне о завтрашних уроках. Элен грезит о своих курах, а г-жа Гийом — о чудодейственных лекарствах для успокоения нервов супруга. Удивительно, как она еще не заговорила о влажных обертываниях: это ее конек.
Две недели Вайан скрывался. Однажды утром, когда он еще лежал в постели, три инспектора ворвались в номер гостиницы и до полусмерти избили его.
А этот идиот Дигуэн только что считал его пульс, посматривая на серебряные карманные часы!
1905… 1906…
Для публики это лишь более или менее регулярная серия газетных статей.
«Вайан отрицает… Вайан признает себя виновным…
Вайан предстанет перед судом присяжных».
Затем отчеты о ходе судебного процесса:
»…сбившийся с пути юноша, никогда не знавший тепла домашнего очага».
Действительно, воспитывала Вайана старая тетка — его родители погибли в железнодорожной катастрофе по пути в Бордо. Но старая тетка была не хуже остальных.
Прокурор с пафосом декламировал:
«Вина подсудимого тем более тяжка, что молодой человек получил превосходное образование и…»
Десять лет каторжных работ! Мадо, не замешанная в убийстве, получила полгода за соучастие в шантаже.
Снова идет дождь. Слышно, как капли стучат об оцинкованное железо на крыше курятника. Г-жа Гийом, кажется, задремала.
К счастью, жители Ла-Рошели ничего не помнят, хотя могли даже видеть Вайана, когда он с другими каторжниками проходил по городу: одеяло через плечо, на ногах деревянные башмаки, за спиной мешок.
И они не знают! Никто не знает! Клетки плавучей тюрьмы… Сосед по камере, исполняющий вечерами танец живота на потеху товарищам…
У Ж. П. Г, болит все тело. За восемнадцать лет он часто слышал разговоры о тропическом солнце, но молчал. Он читал газеты, в которых писалось о каторге…
У него маленький, опрятный, кокетливый домик, со всех сторон открытый солнцу. Шкаф набит чистыми простынями и скатертями. В горшках цветы, в глубине садика курятник, на стенах гравюры, изображающие Ла-Рошель.
— Почему ты никогда не расскажешь нам о своих родителях? — упрекнула его однажды дочь.
О каких родителях? Настоящих? Они умерли, когда ему было всего пять. Что до родителей Гийома, он не знает, кто они и живы ли до сих пор. Согласно метрике, Гийом родился в департаменте Юра, но Ж. П. Г, никогда там не бывал.
В Гвиане он пробыл два года. Однажды двое каторжников решились бежать, и Вайан попросил:
— Если доберетесь до Парижа, разыщите красивую блондинку по имени Мадо, скажите, чтоб она попыталась вытащить меня отсюда.
Шанс был один на тысячу. К тому же один из каторжников по дороге умер. Другой благополучно добрался до Франции. Как ему удалось разыскать Мадо?
Во всяком случае, полгода спустя Вайаи получил «план», то есть необходимые для побега деньги.
А этот кретин Виаль орет как зарезанный от пустяковой трепки!
О девственном лесе, о первых часах пребывания в Венесуэле, о письмах к Мадо с мольбой прислать еще немного денег — лучше не вспоминать.
— Ты спишь? — снова спрашивает жена.
Он машинально отвечает: «Да». Он вернулся в Марсель через Геную палубным пассажиром четвертого класса. Мадо ждала в гостинице неподалеку от Старого порта.
— Как ты изменился! — воскликнула она.
Сама Мадо ничуть не изменилась. Все такая же розовая, благоухающая, хорошо одетая. Маленькая гостиница внушала ей отвращение, и она из брезгливости не пользовалась стаканом для чистки зубов — находила, что он плохо вымыт.
— Я могу пробыть здесь всего несколько часов. У меня теперь пивовар. Он проводит в Париже четыре дня в неделю. Приезжает завтра вечером. Я привезла тебе документы! Документы Гийома!
Но денег, по словам Мадо, у нее нет. Пивовар дает ей все, что она пожелает, кроме наличных.
— В Париже тебе лучше не показываться. Когда устроишься, напиши, где ты, и я приеду тебя навестить…
В ту ночь он тоже не спал. Мадо, видимо, было неприятно заниматься любовью с человеком, не принявшим ванну. Она повторяла:
— Дай же мне спать… Что с тобой?.. Я никогда тебя таким не видела.
В четыре часа утра он на цыпочках ушел из номера, прихватив три кольца, лежавших на ночном столике.
Ему дали за них две тысячи франков. Он купил костюм, обувь. Сперва жил в семейном пансионе в Лионе, потом в Орлеане, где искал место.
— Хочешь, я вызову доктора?
Жена внезапно зажигает свет, и он смотрит на нее блуждающим, бессмысленным взглядом, не узнавая ни своей комнаты, ни даже дряблого, бесцветного лица, склонившегося над ним.
— Ты очень бледен. Вот уже два часа мечешься во сне.
Бледен? А он-то думал, что весь пылает.
— Дай мне стакан воды, — просит Ж. П. Г.
— Тебе плохо?
Босая, она идет в ванную за холодной водой. Поддерживает стакан, пока муж пьет. Его так и подмывает брякнуть:
— Благодарю, сударыня.
Или заплакать. Или…
Нет, он ничего не знает, у него нет никаких желаний, кроме одного — хоть несколько часов не думать, иначе дело закончится катастрофой.
— Дай мне заснуть.
Антуан, до которого, должно быть, доносится шум, ворочается в кровати: слышно, как скрипят матрасные пружины.
Капли дождя по-прежнему стучат по крыше курятника, и по окну стекают мокрые полосы; это все тот же мелкий, затяжной, распыляемый ветром дождь, что и в полдень, когда Ж. П. Г, бродил по порту, спрашивая себя, посмеет ли он войти в ресторанчик к Мадо.
4
Под утро он забылся, а когда открыл глаза, жена, которая уже поднялась, поправляла шторы, чтобы лучи не падали на подушку мужа.
— Собираешься вставать? — спросила она.
— А почему бы и нет?
— Ты провел беспокойную ночь. Раз не идешь в лицей…
Ж. П. Г, совсем забыл: он не пойдет сегодня в лицей, ему сегодня нечего делать! И этот перебой в привычном распорядке дня придает первым утренним часам необыкновенную остроту.
Он ведь даже не в отпуске. Он слышит, как торопливо одевается Антуан — мальчику пора уходить.
Этот день — звено, выскочившее из цепи многих одинаковых дней, и он может прожить его иначе, чем остальные.
К примеру, за все восемнадцать лет он ни разу, кроме как во время своих ежегодных ангин, не выходил к столу неодетым. Детям это вообще запрещалось. Одна г-жа Гийом имела право слоняться по дому в халате, домашних туфлях и в бигуди.
А в это утро Ж. П. Г, ограничивается тем, что заправляет в брюки вчерашнюю сорочку, надевает шлепанцы и причесывается.
В таком виде он спускается в столовую, становится на пороге двери в сад, и его белая, блестящая на солнце рубашка придает ему сходство с рабочим, который наслаждается воскресным утром в загородном домике.
Жена не решается сделать ему замечание. Антуан макает рогалик в кофе с молоком, поглядывая на стенные часы.
Ж. П. Г, чувствует себя изнуренным, как после ночного кутежа, но эта пустота в голове и слабость в теле не лишены известной приятности. Не примут ли его домашние за больного, вернее, за выздоравливающего?
Антуан уходит, а его отец несколько растерян: делать ему дома совершенно нечего.
— Где ты будешь? — спрашивает Элен.
— Не понимаю тебя.
— Мне надо здесь убрать.
В самом деле, она ставит стулья на стол и отодвигает его к стене. Звонок. Ж. П. Г, вздрагивает. Однако женщинам известно, что это молочник, деньги для него приготовлены еще с вечера, и г-жа Гийом спокойно идет открывать.
Воздух прозрачен. Двери и окна в доме распахнуты, и лицо приятно обдает прохладой. В саду на солнце сушится белье. Звуки из порта долетают сюда с удивительной четкостью, а Ж. П. Г, расхаживает взад и вперед по дому, заглядывает на кухню и в прачечную, на минуту присаживается во дворе, затем перебирается в гостиную.
Он гораздо более спокоен, чем накануне. Даже удивлен, что вчера довел себя до такого состояния.
Мадо в Ла-Рошели? Ну и что из того? Они, безусловно, не встретятся. Пусть даже она узнает его — какой ей расчет доносить? Долго здесь она, видимо, не задержится. В прошлом Ж. П. Г, вел такую же бродячую жизнь: переезжаешь из города в город, нигде не оседая, берешься за всякую случайную работу, зарабатываешь лишь на пропитание, а потом кто-нибудь скажет, что в соседнем городе можно найти дело повыгодней, и ты складываешь чемодан.
В парикмахерском салоне на Дворцовой улице тоже, должно быть, идет уборка. Ж. П. Г, стригся всегда рано утром и видел, как ученики наводят там чистоту. Интересно, Мадо тоже подметает пол, до блеска протирает зеркала и чистит никелированный инструмент, разложенный на мраморном столике?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17