А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Не хватало только именинника. Чтобы не терять время в томительном ожидании, познакомимся пока с игроками.
За первым, если считать от окна, столиком сидел флегматичный молодой человек с пенсне на длинном семитском носу. Телосложением он скорее напоминал математика, нежели атлета, а ростом походил на Наполеона Бонапарта. Впрочем, в ту пору Эмануил Ласкер и являлся наполеоном шахматного мира, второй год нося титул «Champion of the World».
Напротив Ласкера, прислонив костыли к спинке стула, сидел рыжеволосый карлик с огромным лбом и горящими глазами. Этот старик, которого природа наградила столь отталкивающей наружностью, был личностью поистине замечательной. Год назад Вильгельм Стейниц уступил Ласкеру титул шахматного короля, но навсегда сохранил за собой славу величайшего шахматного мыслителя. Два великих чемпиона дымили сигарами и мирно, по-видимому даже дружелюбно, беседовали между собой. Времена конфронтаций между сильными шахматного мира тогда еще не наступили.
За следующим столиком расположились два сильнейших русских маэстро — Михаил Чигорин и Эмануил Шифферс. Этих вечных конкурентов объединяла одна, но пламенная страсть к спиртным напиткам. Именно этим пагубным пристрастием, да впридачу еще фатальным невезением объясняли некоторые советские шахматные историки тот досадный факт, что великий русский шахматист Михаил Чигорин так и не стал чемпионом мира. Не пора ли нам признать, что Михаил Иванович ни в один момент не был сильнейшим в мире, а заодно понять, что в портретной галерее шахматных гениев прошлого этот рыцарь без страха и упрека будет выглядеть куда достойнее в блестящей претендентской мантии, чем в амплуа жалкого пьянчужки-неудачника?..
За третьим столиком сидел третий по силе шахматист России Семен Алапин. Этот невысокий, очень крепко сбитый человек был весьма искусным практиком и довольно оригинальным, хотя и несколько вычурным теоретиком. Некоторые его поступки свидетельствовали о недоброжелательном отношении к Чигорину. Возможно, здесь имела место зависть: этому шахматному Сальери явно не доставало посоха гения. Все же время от времени Алапин достигал неплохих результатов в международных состязаниях. Еще большую известность он приобрел как теоретик шахмат — аналитик в области дебютной теории, где его именем названы некоторые варианты и системы.
Далее расположились любители, заплатившие турнирный взнос за право скрестить оружие со знаменитыми маэстро. Наш друг Ульянов оживленно беседовал со своим старым знакомым — адвокатом, видным представителем либерального общества в Самаре, А.Н. Хардиным. Андрей Николаевич пользовался весьма почетной известностью в шахматном мире. Не имея возможности, по роду своих занятий, уделять игре много времени и участвовать в серьезных состязаниях, Хардин тем не менее достиг в ней весьма значительной силы, проявившейся главным образом в анализах, которые помещались в различных шахматных изданиях, и в игре по переписке.
За следующим столиком Аркадий Симонович Прадер демонстрировал московскому гостю Соловцову последний этюд г-на Троицкого. Пианист по профессии, Александр Владимирович Соловцов был в конце прошлого столетия также одним из сильнейших русских шахматистов, первым чемпионом Москвы, достойным соперником Чигорина и Шифферса.
Наконец, за последним столиком вели приватную беседу д-р Лизель и помещик Жеребцов. Доктор был маленький, толстенький, лысоватый, ничем не примечательный очкарик, а ростовский помещик Афанасий Петрович Жеребцов являлся личностью исторической. И отнюдь не в гоголевском смысле. Мы вскоре увидим, каким образом Афанасий Петрович вошел в шахматную историю, а пока обрисуем в нескольких словах его внешность и послушаем, о чем он беседует с доктором.
Афанасий Петрович Жеребцов родился аккурат в славную ночь восстания на Сенатской площади, так что в описываемые нами дни ему как раз сравнялось полных семьдесят лет. Росту в нем было около двух метров, а весу — без малого семь пудов. Своим внешним видом он напоминал русских былинных богатырей и славных героев Куликова поля. Годы лишь посеребрили его густые жесткие волосы и длинную окладистую бороду. На нем был добротный охотничий костюм и высокие сапоги из лосиной кожи. Даже в преклонном возрасте он легко сгибал в ладони медный грош и ударом кулака валил наземь быка-трехлетку. Вместе с тем, за молодецкой удалью и деревенским простодушием скрывался умный и весьма начитанный человек.
— Пять лет мы с вами не виделись, уважаемый Афанасий Петрович, — говорил доктор, — а вы совсем не изменились.
— Это вам только так кажется, док, — пробасил в ответ великан. — Силушка моя пошла на убыль, да и здоровичко уже не то. Скоро, видать, придется мне познакомиться с вашим братом-эскулапом.
— А что такое? — оживился доктор, у которого мелькнула надежда на приобретение богатого пациента.
— Старость не радость, — уклончиво ответил помещик, и трудно было понять — шутит он или говорит серьезно.
— Может быть, вы черезчур много веселитесь с друзьями? — осведомился Лизель, явственно чуявший исходящий от Жеребцова запах спиртного.
— В мои то годы? Да у меня и друзей-то не осталось!.. Девки, разве…
— Ну, а все-таки, — не унимался доктор, — расскажите, Афанасий Петрович, как вы проводите свои дни. Может я смогу дать вам какой-нибудь совет.
— Встаю я всегда с солнцем, — после непродолжительного молчания начал Жеребцов. — Зимой, стало быть, позже, нежели летом. Перво-наперво бегу к роднику — напиться и умыться.
— А далеко тот родник? — полюбопытствовал Лизель.
— Да треть версты, думаю, будет, — быстро прикинул помещик. — Затем я выпиваю стакан водки, сажусь на коня и объезжаю свои земли. Беседую с мужиками, пробуем самогоночки, бражки… Баб проведываю…
— А о чем вы с ними беседуете?
— А когда как!.. С мужиками, как водится, о бабах. Ну, а с бабами об урожае, о надоях.
— А с мужиками об урожае не говорите?
— Вот вы, док, чудной! С мужиками чего о делах говорить? У них другое на уме.
— Ну, а дальше?
— К полудню в дом возвращаюсь. Обычно старший мой сын заедет. Выпьем с ним по стаканчику водки, да поросенка жареного умнем. Побеседуем… После этого я привык часика два соснуть.
— Прекрасно! — искренне одобрил доктор. Он уже решил не лезть к Афанасию Петровичу со своими медицинскими советами. Разве можно губить столь великолепного «старца»?!
— Просыпаюсь обычно часам к пяти, — продолжал тем временем Жеребцов. — Выпиваю стакан водки… А не слишком ли много я пью, док?
— Ни в коем случае не меняйте свой образ жизни! — решительно запротестовал Лизель. — Если уж вы дожили до семидесяти лет и никогда не чувствовали ничего…
— Г-н и г-жа Пильсбери! — доложил в этот момент швейцар, и в зал вошли высокий красивый молодой человек и хорошенькая девушка в лисьей шубке. Они не были мужем и женой, но никто не обратил внимания на ошибку швейцара.
— Гарри! — невольно вырвалось у Ульянова.
— Владимир! — удивился молодой американский социалист, оказавшийся «по совместительству» знаменитым гроссмейстером.
Светочка не скрывала своей радости по поводу встречи с Ульяновым. Столь грубое нарушение конспирации в данном случае не могло повлечь за собой никаких последствий, поскольку все любители уже побывали на проходящем в Петербургском шахматном обществе матч-турнире; все уже знали Светочку, и никого не удивило, что Ульянов также знаком с «четой Пильсбери».
Светочка уселась за ближайшим к центру событий столиком, и официант сразу принес ей кофе со сливками, а Гарри подсел к Ласкеру и Стейницу, чтобы служить им переводчиком. Часы пробили полдень. Пора было приступать к церемонии открытия турнира, и слово взял Аркадий Симонович.
— Дамы и господа! Я искренне признателен вам за внимание к моему турниру. Особо мне хочется поблагодарить выдающихся маэстро, участников международного матч-турнира, согласившихся провести свой выходной день в моем ресторане. Я буду краток, поскольку сегодня день шахмат, а не ораторского искусства. Позвольте мне огласить программу турнира.
— В турнире участвуют двенадцать игроков. Каждый с каждым играет по одной партии. Выигранная партия считается 1, проигранная 0, ничья 1/2 очка.
— Игра происходит по часам, причем каждому игроку дается 15 минут на всю партию. Просрочивший время считается проигравшим партию.
— Мною установлены пять призов: I — 75 рублей; II — 50 рублей; III — 35 рублей; IV — 25 рублей; V — 15 рублей.
Раздались аплодисменты. Аркадий Симонович поклонился и продолжал:
— При равенстве очков, соответствующие призы делятся, за исключением только случая, когда на первое место окажется два кандидата. В этом случае вопрос о первенстве решается дополнительной партией-пятиминуткой.
Аркадий Симонович подошел к стойке бара.
— Здесь вы видите дополнительные призы. Эту бутылку прекрасного старого коньяка «Луи XIII» получит победитель турнира. Приз учрежден Президентом Петербургского шахматного общества князем Кантакузеном.
Аристократический любитель князь Кантакузен — тощий верзила с огромным кадыком — встал и поклонился присутствующим.
— Эта большая красивая коробка папирос «Санкт-Петербург» выпущена специально к шахматному матч-турниру. Таких коробок сделано всего сто штук. Как говорят англичане: «special limited edition». Коробка послужит утешением участнику, который займет в нашем турнире последнее место. Приз учрежден г-ном Бостанжогло.
Московский миллионер, табачный король и шахматный меценат Бостанжогло также снискал аплодисменты собравшихся.
— Этот бокал из ирландского хрусталя достанется игроку, который первым проведет победную комбинацию с жертвой ферзя. Приз учрежден участником турнира г-ном Ульяновым (аплодисменты)… А теперь я с удовольствием предоставляю слово г-ну Жеребцову.
— Дамы и господа! — загремел Афанасий Петрович. — Дабы придать нашему турниру побольше веса, я решил выделить две тысячи золотых рублей для организации в будущем году, в Ростове-на-Дону, матча между победителем этого турнира (или вторым призером, ежели победителем выйдет чемпион мира Ласкер) и победителем турнира, проходящего сейчас в Обществе (или же вторым призером, если победителем там будет Ласкер). И пусть победитель «моего» матча будет считаться кандидатом на первенство мира…
Это заявление вызвало бурную овацию присутствующих, а слово тотчас же взял г-н Бостанжогло.
— А я в свою очередь обещаю в том же, 1896 году, финансировать в Москве матч между этим кандидатом и чемпионом мира Эмануилом Ласкером.
Восторгу собравшихся не было предела. Шутка сказать: с этой минуты каждый участник турнира в ресторане Прадера, даже наш друг г-н Ульянов, фактически являлся претендентом на мировое первенство!
Когда всеобщее волнение немного улеглось, участники турнира произвели выборы в третейский суд. Были избраны: г-да Хардин, Ульянов и чемпион мира Ласкер. Затем приступили к метанию жребия для определения соперников на каждый тур. Для первого тура выпали следующие пары: Ласкер — Жеребцов, Пильсбери — Ульянов, Чигорин — Алапин, Лизель — Шифферс, Стейниц — Соловцов и Прадер — Хардин.
Сразу после жеребьевки Аркадий Симонович торжественно провозгласил:
— Дамы и господа! Международный турнир в честь дня рождения маэстро Пильсбери объявляется открытым! Happy birthday, Mr. Pillsbury!
И грандиозные баталии начались!
Не прошло и четверти часа, как один из призов обрел хозяина. Играя белыми против Ульянова, Пильсбери вновь доказал, что в трактовке отказанного ферзевого гамбита ему нет равных. В решающий момент он пожертвовал ферзя, и черный король в отчаянии заметался под смертельными ударами белых фигур. Ульянов встал, попросил официанта наполнить шампанским бокал из ирландского хрусталя и преподнес Гарри свой приз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19