— заявляю я и сыплю сольцу на кровавую кашу. Он издает жуткий вопль. — Нравится, малыш?
Вторую горсть я сыплю в рану на руке. Он извивается, как семейство змей, засунутых в наволочку.
— Где Жизель?
Если не ответит, я вырежу ему на брюхе свое имя.
Меня осеняет еще одна идея. Я возвращаюсь на кухню за тазиком воды.
— Если смыть соль с ран, тебе будет не так больно…
— Да! Да! — стонет он. — Воды!
— Где девушка?
— В Везине.
Я не спешу с водными процедурами из боязни, что он прекратит признания.
— Адрес?
— Авеню де ля Гар, дом 11 …
— Что вы с ней сделали?
— Ничего! Воды!..
С ума сойти, на что человек готов ради воды.
Я протягиваю ему тазик, но делаю вид, что в последний момент спохватился, и ставлю его далеко от него.
— Зачем вы ее похитили?
— Чтобы иметь заложника на случай, если бы ты вдруг нашел лампочку.
Я и забыл об этой чертовой лампочке!
Достаю ее из кармана “Стрижки бобриком”. На первый взгляд это совершенно обычная электрическая лампа.
— Что это за штука?
Он отворачивается и молчит.
— Ладно, я не настаиваю. Скажи, к какой ты принадлежишь организации?
Говоря это, я поигрываю пригоршней соли.
— “Кенгуру”.
Я вскрикиваю.
На случай, если вы не в курсе, должен вам сказать, что до войны так называли международную банду, специализировавшуюся на торговле документами. Ее шеф был застрелен из автомата на улицах Чикаго в тридцать восьмом, и с тех пор о банде никто больше не слышал.
Это откровение опрокидывает все предположения, что я строил до сих пор. А я-то думал, что речь идет о деле, так или иначе связанном с политикой!
Придвигаю таз к моему гангстеру. Он берет его здоровой рукой и выплескивает содержимое мне в лицо. Я задыхаюсь. Тем временем он поднимается. Я вижу блеск металла в его руке и пригибаюсь. Нож, брошенный с удивительной ловкостью, вонзается в буфет, вырвав кусок из моего воротничка.
— С Рождеством! — говорю я, и моя пушка с удовольствием выплевывает из себя горячие полновесные маслины. “Стрижка бобриком” добросовестно ловит их своим пузом.
Подхожу к нему. Готов.
— Вот видишь, придурок, мой шпалер еще болтливее меня.
Естественно, он уже не может меня слышать, а жаль, потому что я чувствую себя в ударе. Вспоминаю, как он расстреливал меня в метро. А я бы очень хотел объяснить ему, что не надо рыть другому яму, что ворованное впрок не идет, и что сколько веревочке ни виться… и т. д. Раз уж они так любят пословицы…
Я обыскиваю его и забираю бумажник. Кроме довольно толстой пачки бабок в нем лежат документы на имя Людовика Фару, в том числе водительские права и техпаспорт. Я запоминаю номер его тачки на случай, если она появится рядом: 446 К. N. 4. Этот номер отпечатывается у меня в памяти до конца моих дней. Кладу бумажник и лампочку себе в карман, выключаю свет и иду к выходу. К счастью, мои выстрелы никого не потревожили. Мой “люгер” стреляет тихо, как пробка из бутылки шампанского, за что я его очень люблю.
И вот я и на улице. Сворачиваю направо. У тротуара стоит машина; ее номер бросается мне в глаза, как рой мух: 446 RN 4.
В ней никого нет. “Стрижка бобриком”, очевидно, приехал один. Нажимаю на ручку, и дверца открывается без малейшего сопротивления. Поскольку я человек простой, то без церемоний сажусь за руль.
Давай, милая! Вперед, в Везине!
Глава 8
Сворачивая на авеню Гранд-Арме, я говорю себе, что ехать к друзьям “Стрижки бобриком” с лампой в кармане очень неосторожно. Сказать им “привет” в день знакомства я могу и без подарка. В случае провала моей попытки освободить Жизель эта штука может стать для меня ценным козырем.
Что бы с ней такое сделать? Ехать к себе нет времени, да к тому же это было бы крайне неосторожным поступком.
Я останавливаю машину и принимаюсь размышлять. Если бы были открыты почтовые отделения, я бы просто отправил коробку до востребования на свое имя. В подобных случаях это наилучшая тактика, но среди ночи думать о ней не имеет смысла, вы не находите? Так что же делать?
Я улыбаюсь, включаю двигатель и еду в комиссариат на площади Этуаль. Представляюсь дежурному капралу и отдаю ему завернутую в бумагу картонную коробку.
— Спрячьте ее до моего возвращения. Если я не вернусь через два дня, отдадите посылочку комиссару Берлие. — Я пишу на ней адрес в Везине. — Слушайте, капрал, когда будете вручать ему коробку, то не забудьте сказать, что мой труп, по всей вероятности, зарыт в парке владения, находящегося по этому адресу.
Бедный полицейский обалдел от удивления. Я шлепаю его по спине.
— Не делайте такую морду, коллега, а то подумают, что вы только что побеседовали с вашим прапрадедом…
Я убегаю прежде, чем его челюсть успевает вывалиться изо рта.
За городом движение практически на нуле. Я несусь как метеор. Нантерр проскакиваю на такой скорости, что прохожие принимают меня за вихрь. Дальше Шату и, наконец, Везине с его роскошными виллами. Спрашиваю дорогу у какой-то бабы и через пару минут останавливаюсь перед коттеджем “кенгуру”.
Это большой кирпичный дом с башенками на четырех углах, придающими ему шикарный вид. В окнах второго этажа горит свет. Я оставляю машину на боковой улице и подхожу к железной решетке ворот. Они заперты на ключ, и я начинаю их отпирать. Ничто меня так не развлекает, как открывание замков Чувствую, язычок убрался. Мой маленький инструмент для открывания замков просто чудо. Вдруг на ворота бросается гора мяса. Я поздравляю себя с тем, что нахожусь по эту их сторону, а не по ту, потому что это датский дог ростом чуть поменьше слона. В лунном свете я вижу, как блестят его глаза. Этот песик ласков, как бенгальский тигр. Клыки у него крупноформатные, и, когда он вонзит их вам в задницу, сесть вы сможете лет этак через сто.
Стараясь его смягчить, я ласково сюсюкаю, но это напрасный труд. У меня больше шансов смягчить судебного исполнителя, чем этого зверя. Я не решаюсь влепить ему в пасть маслину из-за того, что, хотя мой “люгер” разговаривает очень тихо, в ночной тишине его голос будет очень даже слышен, тем более что бандиты вряд ли заткнули себе уши ватой.
Возвращаюсь к машине и, покопавшись в багажнике, нахожу то, что мне нужно: большой разводной ключ.
Датчанин по-прежнему стоит у ворот; к счастью, как и все злые собаки, он молчалив. Я проделываю веселый маневр. Левой рукой показываю псине мою шляпу. Этот волкодав такой дурак! Моя шляпа до того его возбуждает, что он просовывает морду через решетку, чтобы схватить ее. Я бью от всей души — хрясь!
Его черепушка раскалывается, как орех под кованым сапогом. Я открываю ворота и оттаскиваю труп собаки, освобождая вход.
Передо мной прекрасная аллея. Иду по ней, стараясь не очень скрипеть гравием. По мере приближения к дому до меня все яснее доносятся песни. Уголовнички собираются весело встретить Рождество. Надеюсь, еще один гость им не помешает…
Обхожу дом, потому что опыт научил меня не соваться в подобных случаях в парадную дверь. Мне бы прекрасно подошла какая-нибудь боковая. Найдя такую, я открываю ее без малейшего труда. И вот я в узком коридоре, ведущем на кухню. Придется пройти через нее, чтобы попасть в другие помещения. Это не очень удобно, потому что я слышу, как в ней напевает какой-то меломан.
Продвигаюсь на цыпочках и вижу толстого типа туповатого вида, отрезающего себе ломоть ветчины шириной с площадь Конкорд. Я вхожу со шпалером в руке.
— Приятного аппетита!
Он вздрагивает и роняет бутерброд.
— Быстро подними клешни и постарайся коснуться ими неба!
Я никогда не встречал такого послушного мальчика. С ним одно удовольствие играть в полицейские-воры.
— Где девушка?
— Наверху!
— Что значит “наверху”?
— С ними…
А, черт! Полный финиш… А я-то начал надеяться, что все пройдет тихо. Ладно, если понадобится шухер, они его получат.
— Лицом к стене! — приказываю я толстяку.
Он подчиняется, и я с ним кончаю. Извините, преувеличил: я просто разбил об его котелок бутылку шампанского.
Он падает с сильным грохотом.
Я выхожу из кухни и нахожу лестницу, ведущую на второй этаж. Поднимаюсь, перепрыгивая через ступеньки. Путь мне указывают смех и крики. Подхожу к двери комнаты, где гуляют мерзавцы. В лучшем стиле лакея из комедии я наклоняюсь и заглядываю в замочную скважину. У них там пир горой. Они орут кто во что горазд, жрут и хлещут горькую без всякой меры. В углу комнаты Жизель. Бедняжка привязана к стулу, и трое подонков, посмеиваясь, лапают ее груди.
Я тихо поворачиваю ручку и открываю дверь, но остаюсь в коридоре, готовый отскочить в сторону, если одному из этих гадов придет фантазия поздороваться со мной из шпалера.
— Счастливого Рождества, ребята!
Все оборачиваются.
Некоторые вскрикивают: “Мануэль! Это Ману!”
Секунда замешательства. Я их рассматриваю одного за другим в надежде узнать хотя бы одного, но морды, выставленные перед моими глазами, мне совершенно незнакомы.
— Это не Мануэль! — слышится чей-то голос.
Это заговорил мой карлик. Он сидит в кресле, и я его не сразу заметил.
— Это тот тип, которого чуть не кокнул Фару, — комиссар Сан-Антонио! Пришел за вторым уроком борьбы? — спрашивает он меня.
— Забрать мадемуазель.
Я подхожу к Жизель и вынимаю у нее изо рта кляп.
— Тони, дорогой, ты нашел меня!.. Это чудесно.
Если бы я прислушивался к ее словам, то поцеловал бы взасос (что в моей любовной тактике следует за влажным поцелуем). Куколки все ненормальные, кто больше, кто чуть меньше. Стоило мне появиться, как она тут же решила, что все вошло в норму.
— Минуту! — говорит один из собравшихся. — Минутку, комиссар. Вам не кажется, что вы слишком торопитесь?
Я продолжаю развязывать Жизель.
— Что говорит этот длинный? — спрашиваю я карлика. — Кстати, если бы ты хоть немного знал правила хорошего тона, то представил бы нас друг другу.
Они просто обалдевают от моего спокойствия.
Психует только карлик. Он выхватывает, не знаю откуда, пушку и наставляет ее на меня.
— Руки вверх!
Я меряю его самодовольным взглядом. — Успокойся, Гулливер. Тебе бы понравилось сидеть с целым гардеробом во рту?
Длинный, обратившийся ко мне и, очевидно, являющийся главарем, вмешивается:
— А вы нахал, старина. Я на вашем месте составил бы завещание, а не скалил зубы.
— А зачем мне писать завещание, а? Это делает только тот, кто предчувствует близкую смерть…
— Тогда, — добавляет он с улыбкой, — я бы на вашем месте поспешил почувствовать ее приближение…
Этот длинный идиот начинает меня доставать.
— Откровенность за откровенность, — отвечаю я. — Я бы на твоем месте закрыл рот и заклеил его, чтобы не поддаться искушению снова открыть.
— Очень смешно…
— Слушай, Фрэд, — говорит карлик, — хочешь, я подстрелю лучшую дичь в своей жизни?
— Погоди немного!
Карлик обижается.
— Чего ждать? Все отлично. Он сам залез в пасть к волку. Как видишь, я был прав, когда предложил похитить девчонку…
— Сначала, — отрезает Фрэд, — я хочу узнать, как он нашел наше укрытие. Тебе не кажется, что это важно?
Остальные что-то одобрительно бормочут. Я сосредоточиваюсь: настал момент мобилизации всех мозгов.
— Я вам скажу, как нашел вас, ребятки! Это просто — даже младенец, лежащий в колыбели, и тот поймет… Меня просветил ваш друг Фару.
Они дергаются.
— Брешешь!
— Ну подумайте, — говорю я им, — как я мог сюда добраться, если бы мне не дали наводку?
Я достаю из внутреннего кармана бумажник “Стрижки бобриком”.
— Вот его бумаги…
Фрэд буквально подскакивает.
— Он арестован?
— Нет. Жизнь в наше время казалась ему невеселой, и я отправил его отдохнуть к одному моему другу, работающему шофером у сатаны.
— Ты его убил?
— Ну, Фрэд, не порть себе кровь, — говорю я, улыбаясь. — Твой подручный был совершенно невозможным человеком. Даже имея в кишках десять тонн свинца, он пытался сделать мне больно. Будь логичен:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Вторую горсть я сыплю в рану на руке. Он извивается, как семейство змей, засунутых в наволочку.
— Где Жизель?
Если не ответит, я вырежу ему на брюхе свое имя.
Меня осеняет еще одна идея. Я возвращаюсь на кухню за тазиком воды.
— Если смыть соль с ран, тебе будет не так больно…
— Да! Да! — стонет он. — Воды!
— Где девушка?
— В Везине.
Я не спешу с водными процедурами из боязни, что он прекратит признания.
— Адрес?
— Авеню де ля Гар, дом 11 …
— Что вы с ней сделали?
— Ничего! Воды!..
С ума сойти, на что человек готов ради воды.
Я протягиваю ему тазик, но делаю вид, что в последний момент спохватился, и ставлю его далеко от него.
— Зачем вы ее похитили?
— Чтобы иметь заложника на случай, если бы ты вдруг нашел лампочку.
Я и забыл об этой чертовой лампочке!
Достаю ее из кармана “Стрижки бобриком”. На первый взгляд это совершенно обычная электрическая лампа.
— Что это за штука?
Он отворачивается и молчит.
— Ладно, я не настаиваю. Скажи, к какой ты принадлежишь организации?
Говоря это, я поигрываю пригоршней соли.
— “Кенгуру”.
Я вскрикиваю.
На случай, если вы не в курсе, должен вам сказать, что до войны так называли международную банду, специализировавшуюся на торговле документами. Ее шеф был застрелен из автомата на улицах Чикаго в тридцать восьмом, и с тех пор о банде никто больше не слышал.
Это откровение опрокидывает все предположения, что я строил до сих пор. А я-то думал, что речь идет о деле, так или иначе связанном с политикой!
Придвигаю таз к моему гангстеру. Он берет его здоровой рукой и выплескивает содержимое мне в лицо. Я задыхаюсь. Тем временем он поднимается. Я вижу блеск металла в его руке и пригибаюсь. Нож, брошенный с удивительной ловкостью, вонзается в буфет, вырвав кусок из моего воротничка.
— С Рождеством! — говорю я, и моя пушка с удовольствием выплевывает из себя горячие полновесные маслины. “Стрижка бобриком” добросовестно ловит их своим пузом.
Подхожу к нему. Готов.
— Вот видишь, придурок, мой шпалер еще болтливее меня.
Естественно, он уже не может меня слышать, а жаль, потому что я чувствую себя в ударе. Вспоминаю, как он расстреливал меня в метро. А я бы очень хотел объяснить ему, что не надо рыть другому яму, что ворованное впрок не идет, и что сколько веревочке ни виться… и т. д. Раз уж они так любят пословицы…
Я обыскиваю его и забираю бумажник. Кроме довольно толстой пачки бабок в нем лежат документы на имя Людовика Фару, в том числе водительские права и техпаспорт. Я запоминаю номер его тачки на случай, если она появится рядом: 446 К. N. 4. Этот номер отпечатывается у меня в памяти до конца моих дней. Кладу бумажник и лампочку себе в карман, выключаю свет и иду к выходу. К счастью, мои выстрелы никого не потревожили. Мой “люгер” стреляет тихо, как пробка из бутылки шампанского, за что я его очень люблю.
И вот я и на улице. Сворачиваю направо. У тротуара стоит машина; ее номер бросается мне в глаза, как рой мух: 446 RN 4.
В ней никого нет. “Стрижка бобриком”, очевидно, приехал один. Нажимаю на ручку, и дверца открывается без малейшего сопротивления. Поскольку я человек простой, то без церемоний сажусь за руль.
Давай, милая! Вперед, в Везине!
Глава 8
Сворачивая на авеню Гранд-Арме, я говорю себе, что ехать к друзьям “Стрижки бобриком” с лампой в кармане очень неосторожно. Сказать им “привет” в день знакомства я могу и без подарка. В случае провала моей попытки освободить Жизель эта штука может стать для меня ценным козырем.
Что бы с ней такое сделать? Ехать к себе нет времени, да к тому же это было бы крайне неосторожным поступком.
Я останавливаю машину и принимаюсь размышлять. Если бы были открыты почтовые отделения, я бы просто отправил коробку до востребования на свое имя. В подобных случаях это наилучшая тактика, но среди ночи думать о ней не имеет смысла, вы не находите? Так что же делать?
Я улыбаюсь, включаю двигатель и еду в комиссариат на площади Этуаль. Представляюсь дежурному капралу и отдаю ему завернутую в бумагу картонную коробку.
— Спрячьте ее до моего возвращения. Если я не вернусь через два дня, отдадите посылочку комиссару Берлие. — Я пишу на ней адрес в Везине. — Слушайте, капрал, когда будете вручать ему коробку, то не забудьте сказать, что мой труп, по всей вероятности, зарыт в парке владения, находящегося по этому адресу.
Бедный полицейский обалдел от удивления. Я шлепаю его по спине.
— Не делайте такую морду, коллега, а то подумают, что вы только что побеседовали с вашим прапрадедом…
Я убегаю прежде, чем его челюсть успевает вывалиться изо рта.
За городом движение практически на нуле. Я несусь как метеор. Нантерр проскакиваю на такой скорости, что прохожие принимают меня за вихрь. Дальше Шату и, наконец, Везине с его роскошными виллами. Спрашиваю дорогу у какой-то бабы и через пару минут останавливаюсь перед коттеджем “кенгуру”.
Это большой кирпичный дом с башенками на четырех углах, придающими ему шикарный вид. В окнах второго этажа горит свет. Я оставляю машину на боковой улице и подхожу к железной решетке ворот. Они заперты на ключ, и я начинаю их отпирать. Ничто меня так не развлекает, как открывание замков Чувствую, язычок убрался. Мой маленький инструмент для открывания замков просто чудо. Вдруг на ворота бросается гора мяса. Я поздравляю себя с тем, что нахожусь по эту их сторону, а не по ту, потому что это датский дог ростом чуть поменьше слона. В лунном свете я вижу, как блестят его глаза. Этот песик ласков, как бенгальский тигр. Клыки у него крупноформатные, и, когда он вонзит их вам в задницу, сесть вы сможете лет этак через сто.
Стараясь его смягчить, я ласково сюсюкаю, но это напрасный труд. У меня больше шансов смягчить судебного исполнителя, чем этого зверя. Я не решаюсь влепить ему в пасть маслину из-за того, что, хотя мой “люгер” разговаривает очень тихо, в ночной тишине его голос будет очень даже слышен, тем более что бандиты вряд ли заткнули себе уши ватой.
Возвращаюсь к машине и, покопавшись в багажнике, нахожу то, что мне нужно: большой разводной ключ.
Датчанин по-прежнему стоит у ворот; к счастью, как и все злые собаки, он молчалив. Я проделываю веселый маневр. Левой рукой показываю псине мою шляпу. Этот волкодав такой дурак! Моя шляпа до того его возбуждает, что он просовывает морду через решетку, чтобы схватить ее. Я бью от всей души — хрясь!
Его черепушка раскалывается, как орех под кованым сапогом. Я открываю ворота и оттаскиваю труп собаки, освобождая вход.
Передо мной прекрасная аллея. Иду по ней, стараясь не очень скрипеть гравием. По мере приближения к дому до меня все яснее доносятся песни. Уголовнички собираются весело встретить Рождество. Надеюсь, еще один гость им не помешает…
Обхожу дом, потому что опыт научил меня не соваться в подобных случаях в парадную дверь. Мне бы прекрасно подошла какая-нибудь боковая. Найдя такую, я открываю ее без малейшего труда. И вот я в узком коридоре, ведущем на кухню. Придется пройти через нее, чтобы попасть в другие помещения. Это не очень удобно, потому что я слышу, как в ней напевает какой-то меломан.
Продвигаюсь на цыпочках и вижу толстого типа туповатого вида, отрезающего себе ломоть ветчины шириной с площадь Конкорд. Я вхожу со шпалером в руке.
— Приятного аппетита!
Он вздрагивает и роняет бутерброд.
— Быстро подними клешни и постарайся коснуться ими неба!
Я никогда не встречал такого послушного мальчика. С ним одно удовольствие играть в полицейские-воры.
— Где девушка?
— Наверху!
— Что значит “наверху”?
— С ними…
А, черт! Полный финиш… А я-то начал надеяться, что все пройдет тихо. Ладно, если понадобится шухер, они его получат.
— Лицом к стене! — приказываю я толстяку.
Он подчиняется, и я с ним кончаю. Извините, преувеличил: я просто разбил об его котелок бутылку шампанского.
Он падает с сильным грохотом.
Я выхожу из кухни и нахожу лестницу, ведущую на второй этаж. Поднимаюсь, перепрыгивая через ступеньки. Путь мне указывают смех и крики. Подхожу к двери комнаты, где гуляют мерзавцы. В лучшем стиле лакея из комедии я наклоняюсь и заглядываю в замочную скважину. У них там пир горой. Они орут кто во что горазд, жрут и хлещут горькую без всякой меры. В углу комнаты Жизель. Бедняжка привязана к стулу, и трое подонков, посмеиваясь, лапают ее груди.
Я тихо поворачиваю ручку и открываю дверь, но остаюсь в коридоре, готовый отскочить в сторону, если одному из этих гадов придет фантазия поздороваться со мной из шпалера.
— Счастливого Рождества, ребята!
Все оборачиваются.
Некоторые вскрикивают: “Мануэль! Это Ману!”
Секунда замешательства. Я их рассматриваю одного за другим в надежде узнать хотя бы одного, но морды, выставленные перед моими глазами, мне совершенно незнакомы.
— Это не Мануэль! — слышится чей-то голос.
Это заговорил мой карлик. Он сидит в кресле, и я его не сразу заметил.
— Это тот тип, которого чуть не кокнул Фару, — комиссар Сан-Антонио! Пришел за вторым уроком борьбы? — спрашивает он меня.
— Забрать мадемуазель.
Я подхожу к Жизель и вынимаю у нее изо рта кляп.
— Тони, дорогой, ты нашел меня!.. Это чудесно.
Если бы я прислушивался к ее словам, то поцеловал бы взасос (что в моей любовной тактике следует за влажным поцелуем). Куколки все ненормальные, кто больше, кто чуть меньше. Стоило мне появиться, как она тут же решила, что все вошло в норму.
— Минуту! — говорит один из собравшихся. — Минутку, комиссар. Вам не кажется, что вы слишком торопитесь?
Я продолжаю развязывать Жизель.
— Что говорит этот длинный? — спрашиваю я карлика. — Кстати, если бы ты хоть немного знал правила хорошего тона, то представил бы нас друг другу.
Они просто обалдевают от моего спокойствия.
Психует только карлик. Он выхватывает, не знаю откуда, пушку и наставляет ее на меня.
— Руки вверх!
Я меряю его самодовольным взглядом. — Успокойся, Гулливер. Тебе бы понравилось сидеть с целым гардеробом во рту?
Длинный, обратившийся ко мне и, очевидно, являющийся главарем, вмешивается:
— А вы нахал, старина. Я на вашем месте составил бы завещание, а не скалил зубы.
— А зачем мне писать завещание, а? Это делает только тот, кто предчувствует близкую смерть…
— Тогда, — добавляет он с улыбкой, — я бы на вашем месте поспешил почувствовать ее приближение…
Этот длинный идиот начинает меня доставать.
— Откровенность за откровенность, — отвечаю я. — Я бы на твоем месте закрыл рот и заклеил его, чтобы не поддаться искушению снова открыть.
— Очень смешно…
— Слушай, Фрэд, — говорит карлик, — хочешь, я подстрелю лучшую дичь в своей жизни?
— Погоди немного!
Карлик обижается.
— Чего ждать? Все отлично. Он сам залез в пасть к волку. Как видишь, я был прав, когда предложил похитить девчонку…
— Сначала, — отрезает Фрэд, — я хочу узнать, как он нашел наше укрытие. Тебе не кажется, что это важно?
Остальные что-то одобрительно бормочут. Я сосредоточиваюсь: настал момент мобилизации всех мозгов.
— Я вам скажу, как нашел вас, ребятки! Это просто — даже младенец, лежащий в колыбели, и тот поймет… Меня просветил ваш друг Фару.
Они дергаются.
— Брешешь!
— Ну подумайте, — говорю я им, — как я мог сюда добраться, если бы мне не дали наводку?
Я достаю из внутреннего кармана бумажник “Стрижки бобриком”.
— Вот его бумаги…
Фрэд буквально подскакивает.
— Он арестован?
— Нет. Жизнь в наше время казалась ему невеселой, и я отправил его отдохнуть к одному моему другу, работающему шофером у сатаны.
— Ты его убил?
— Ну, Фрэд, не порть себе кровь, — говорю я, улыбаясь. — Твой подручный был совершенно невозможным человеком. Даже имея в кишках десять тонн свинца, он пытался сделать мне больно. Будь логичен:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21