Лицо его покраснело, лоб поблескивал от выступившего пота. Он смущался. Он то и дело засовывал палец между воротничком и шеей… Она улыбнулась в ответ на его улыбку. Она вспомнила, что говорила о нем горничная, и согласилась, что горничная была права. Он был славный.
Он откашлялся.
— Как вам нравится представление? — спросил он с таким знакомым ей — так говорят дома — акцентом.
— Мне кажется, что всё просто чудесно. А вам?
— Мне… — он заколебался. — Для вас, конечно, это так.
— Что вы хотите этим сказать? Что для меня чудесно?
— Что? — Он глотнул воздуха и попытался опять улыбнуться. — Я не взял первую премию по красоте. Я попал в глупейшее положение и уверен, что и выгляжу глупо.
— Нисколько. А как тогда выгляжу я?
Когда гирлянды и созвездия золотых ламп начали угасать и откуда-то, чуть ли не с потолка, два прожектора сначала замерцали, чтобы потом из них хлынули потоки света, который оттенил каждую складку драгоценного занавеса, он ответил искренне и приглушенно:
— Вы сногсшибательны.
Оба этих ребенка нашей индустриальной цивилизации сидели в маленькой темной комнате, пораженные зрелищем, вися между потолком и полом, зачарованные так же, как Ганс и Гретель.
Оркестр заиграл новую мелодию, поплыл вверх занавес, и в магазине, похожем на новенький ящик с красками, молодой красивый мужчина, притворяющийся старшим продавцом, заскользил вдоль линии двадцати спортивного вида молоденьких женщин, притворяющихся продавщицами. Подобное поведение нисколько не удивило двух наших провинциалов, они и раньше слышали оперетту. Только сейчас она немного больше была похожа на действительную жизнь.
Чарли сказал, что она сногсшибательна, и так он и думал. Кто поверит, что она приехала из Пондерслея? Таких в Пондерслее не бывает. Ничего удивительного, что она получила первую премию. Такая девушка получит первую премию где хочешь и в любое время. Сидеть в первом ряду ложи одного из самых больших лондонских театров уже что-то да значило. Но, подумать только, кто сидит рядом с ним? Да, от этого единственного вечера надо взять всё. Может быть, когда-то она жила среди таких людей, как он, хоть и этому не очень-то поверишь, но теперь для нее они уже больше не существуют. Если она не станет кинозвездой, то выйдет замуж за парня, у которого куча денег. Через неделю, самое большее через две, она просто забудет, что видела его. А кто он такой вообще? Что он здесь делает? Он всего-навсего выдумка. А она не выдумка. Вокруг нее не просто так поднят весь этот шум. Ее оценили, как самую красивую девушку в Англии, и это так. Какой у нее вид только! В Лондоне, наверное, ее одели, нарядили, как и его, да разве в этом дело! Дело не в одежде. Пусть она жила в Пондерслее и ходила, как другие девушки, на работу, но она родилась для Вест-Энда, бриллиантов, голых плеч, театральных лож, автомобилей и таких гостиниц, как «Нью-Сесил отель». И во имя ее он был рад, что всё это существует. Такая, как она, имеет право на всё, что пожелает.
Так восторженно рассуждал сам с собой Чарли во время первого действия. Он смотрел на сцену, которая была удивительно близка, и наслаждался тем, что видел, но каждую секунду он чувствовал, что она здесь, рядом. Хотя между ними была почти вся ширина ложи, он ощущал, что она здесь, совсем близко, как если бы чувствовал своей левой рукой ее теплоту и легкую тяжесть. И от восторга у него кружилась голова. Он не обернулся, не посмотрел на нее, пока не опустился занавес и не загорелся свет. Тогда они улыбнулись друг другу.
— Вам понравилось? — спросила она.
Ее голос был таким, как раз таким, каким он должен был быть. Он был не визглив и не груб, как у многих этих женщин, в то же время он не был по глупому хныкающим. Нет, голос у нее был то что надо.
— Да, — ответил он. — Хорошая вещь.
— Даже очень хорошая. Я бы хотела уметь так танцевать и петь.
— Я думаю, если захотите, у вас получится.
— Нет, я буду киноактрисой.
— Из вас будет хорошая киноактриса.
— О, вы так думаете?
— Да, — решительно подтвердил он. — Я часто хожу в кино. Когда я вас увидел, я сказал себе: «Ручаюсь, из нее выйдет хорошая киноактриса». Честное слово, я так и сказал себе.
Он был вознагражден ослепительной улыбкой, очень похожей на те многие, что видел в кино. Ах черт, даже быть с ней было здорово похоже на кино!
Она встала. Он тоже встал и вдруг почувствовал, что ему душно и неудобно в накрахмаленной сорочке и воротничке.
— Может, нам надо идти к директору? — спросила она. — Мне говорили, что в антракте нам надо идти к нему.
В ложу вошла программ-герл, чтобы провести их в комнату Брейля, наполненную табачным дымом, выпивкой и мужскими и женскими представителями прессы. Там их опять фотографировали. Две решительного вида журналистки приступили к допросу Иды. Хьюсон, который уже успел основательно нагрузиться, взял на себя Чарли.
— Что будешь пить, Хэббл? — спросил он, делая приглашающий жест к столу.
— Лимонад, — твердо ответил Чарли. — Я вижу, он у вас есть.
— Есть, — с грустью подтвердил Хьюсон. — Но я не уверен, что Брейлю понравится, что ты его пьешь. Он стоит здесь уже очень давно. Пожалуй, даже прокис. А вот виски — свежий, как из прозрачного родника. Нет? Почему нет?
— Я и без выпивки взведен, а если выпью, то еще подерусь.
— Согласен. Один из нас должен быть трезвым. Хелло, Джимми! Иди-ка сюда, познакомься с героем «Трибюн». Чарли Хэббл. Джимми Баск.
— Как вам нравится это маленькое представленьице, мистер Хэббл?
Чарли ответил, и после определенной поддержки со стороны мистера Баска и одного-двух журналистов из числа тех, которые окружили его, выразил свои взгляды на театр. Он видел, что некоторые журналисты уже основательно выпили и что не все они так успешно справляются со спиртным, как это делал веселый молодой джентльмен из «Трибюн». Один молодой человек с длинными волосами, небритый, в грязном коричневом свитере с глухим воротом стоял, прислонившись к стене, и, закрыв глаза, держал за руку полную женщину с нахальным выражением лица, одетую в плотно обтягивающий тело зеленый джемпер.
«За что им платят деньги, не знаю, — сказал себе Чарли, — но знаю, что очень скоро будет с ними, если они не будут пить поосторожней». Одна из двух женщин, которые загнали мисс Иду Чэтвик в угол, была та толстая леди, которая вчера в гостинице расспрашивала его о любовных делах. Дух в этой комнате не намного отличался от атмосферы в «Колокольчике» в субботу перед закрытием ресторана. Чарли сказал об этом Хьюсону.
— Разница лишь в том, Хэббл, что здесь мы зарабатываем деньги, а там аттертонские дурачки тратят их. Только не думай, здесь не бесплатный ресторан, хотя и похоже. Рано или поздно нам придется рассчитаться за выпивку, но нашей платой будут слова, слова, слова, как говорит Гамлет. Я как раз один из тех, кто, подвыпив, считает себя Гамлетом. Тип нестерпимый.
— Вот что, — Чарли сурово посмотрел на него, — после всего этого я вряд ли буду верить газетам так, как раньше.
— Ты будешь куда меньше верить им еще до того, как мы расстанемся с тобой и твоей историей. Если их стряпают в такой вот кухне, еда не покажется тебе вкусной, не так ли? И всё же ты ошибаешься. Наоборот, когда мы трезвы, тогда нам и нельзя верить. Кстати, раз уж зашел разговор о вере и безверии, как тебе нравится твоя знакомая?
— Кто? Эта девушка? Она не моя знакомая. А я бы здорово хотел, чтобы она была моей знакомой, — честно признался Чарли.
— Ничего девчонка.
— Ничего девчонка! Да знаешь, все, кого я видел в Лондоне, ей и в подметки не годятся. Кого сравнишь с ней в театре или гостинице?
— Что с тобой, приятель? Что случилось? Местный патриотизм или любовь с одного взгляда?
— Ни то ни другое, — быстро ответил Чарли. — Просто так оно и есть. Ты что, сам не видишь?
— В таких случаях сам никто не видит. Пошли спасать ее от тех двух распухших вампиров, которые похожи на прокурорш и пишут так же, как они. Не бойся и знакомь меня с ней. Я знаю, я дьявольски обаятелен, особенно когда пропущу пару рюмок, я тогда становлюсь просто неотразимым, неотразимым красавчиком Хьюсоном, но мое сердце занято. Я — жертва безответной любви, и если я тяпну еще три рюмки, кто-нибудь услышит о ней. Так что смело знакомь нас.
— Не могу. Вас ведь уже познакомили. Сразу, как она приехала, еще до начала спектакля.
— Ах да! Я забыл. Всё равно, спасем ее и поболтаем.
— Только знай, что говоришь.
Но Хьюсон, как потом убедился Чарли, не знал. Он долго пристально и благоговейно рассматривал девушку, а потом сказал:
— Мисс Чэтвик, беседуя с вами как представитель «Дейли трибюн», одной из крупнейших газет, я боюсь, что не могу позволить нашему любимому герою мистеру Чарли Хэбблу, за которого я несу персональную ответственность, влюбиться в вас.
— Брось! — крикнул Чарли.
— Лично я ничего не имею против этого. Однако это вопрос, который относится к компетенции редактора. Я должен буду связаться с ним, он, несомненно, посоветуется с редактором «Морнинг пикчерал», который сейчас еще может изъясняться, хотя и односложными словами.
— Хьюсон, — крикнул ему кто-то, — ты опять набрался?
Чарли боялся, что девушка не на шутку рассердится. Но если она и рассердилась, у нее хватило сообразительности не показать этого.
— Что это вы ему наговорили? — весело воскликнула она, обращаясь к Чарли.
Прежде чем он успел ответить, их торопливо выпроводили из комнаты и повели в ложу.
— Не обращайте внимания на Хьюсона, — сказал Чарли, когда они вернулись в ложу. — Он славный парень, но наговорит всё, что хочешь, за грош.
— Э, нет! — Хьюсон оказался тут как тут. — Что хочешь, но не за грош. Хьюсону для этого нужна хорошая оплата, предусмотренная профсоюзными тарифами.
Больше он ничего не сказал, а преспокойно устроился в глубине ложи. Там он уснул, и объединенные усилия хора и оркестра были не в состоянии разбудить его. Время от времени Чарли и Ида оборачивались, чтобы посмотреть, как он там, и, видя, что он спит, улыбались и чувствовали себя очень просто и непринужденно. Спектакль окончился. Хьюсон, аплодируя вместе с ними, выглядел свежим и бодрым.
— Мне снилось, что я варю целую кучу яиц где-то в Мачукуо, — рассказывал он. — На мне пальто с меховым воротником. Я и сейчас чувствую этот мех. Тот воротник был реальнее чем это вот. Странно, правда? Или нет? Яички были маленькие и коричневые.
Итак, всё кончилось.
— Было просто чудесно, — вздохнула девушка. И тут же с живостью добавила: — Теперь мы поедем в кафе «Помпадур»?
— Разве? Кто вам сказал это?
— Тот невысокий человек с карими глазами, знаете, — мистер Баск?
— Раз он говорил, значит поедем. Он занимается рекламой кафе.
— А где мистер Грегори?
— Кажется, отправился к жене и ребятишкам на окраину города. А вот и Джимми Баск. Итак, Джеймс, какие указания?
— Грег уехал. Если не трудно, свези их в «Помпадур». — Он достал визитную карточку и что-то написал на ней. — Покажешь там. Столик я забронировал. Я подъеду через полчаса. Олл-райт, Хьюсон?
— Олл райт, Джеймс. За мной, дети мои. Мы выскользнем через этот выход и удерем от толпы. Нам трудно быть героями публики всё время, правда?
В такси, которое медленно двигалось по Лондону, похожему сейчас на фантастическую мерцающую огнями громадную ярмарку, Чарли пытался представить себе это кафе.
— Что оно из себя представляет? В чем там вся соль?
— Соль вся — это достижение недостижимого, — объяснял Хьюсон. — Как вам известно, детки, сейчас денег нет ни у кого. А те глупцы, кто открыли кафе, не верят в это. Они завели в нем такой порядок, что за место у столика плати, за еду плати еще больше, а за выпивку — еще больше. Словом, если хочешь посидеть в этом кафе, сыпь хозяевам бумажки по фунту, как снег. В конце концов, дураки хозяева получают жалкий доходишко — процентов в девятьсот.
— Как же так, откуда они получают такие деньги?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40