Идет человек против правил - бери его и применяй меры... Изменятся правила - значит, такова общественная закономерность, признанная законодателями. А покуда не признана - никакого ты права на люфты не имеешь. Иначе... до Ярославцева скатишься.
- Но правила меняет именно частота нарушений...
- Опять глупость сказал! Она их ужесточать обязана. Слушай меня: я всю жизнь прожил слугой закона. Слушай. Не нужна тебе вся эта беллетристика, а только кодекс, комментарии к нему и прочая сопутствующая литература. Потому как ты себе сам такое дело выбрал - жесткое. И еще добавлю... В плане теории. Не надстройка базис меняет, а наоборот. Закончили! Теперь о Ярославцеве. Трогать его сейчас никак нельзя. В ОБХСС на полную мощь заработали, факты потоком прут, а он их нам добровольно, можно сказать, подбрасывает. Только бы в бега не подался! Ни он, ни Матерый. А подадутся - припомнит нам начальство всю деликатность и выдержку... Вот о чем думать следует! Привет! - Лузгин встал. - По домам. Завтра опять... попытки объять необъятное. Где людей брать? А насчет принципиального жука Лямзина не переживай. Пусть посидит, поскучает на топчане. Многого он не выложит, разве детали какие... В общем, у нас он, никуда не денется. В жерновах.
Когда я заглянул в свой кабинет - проверить, заперт ли сейф, у меня невроз по данному поводу! - звонил телефон. Сообщение оперативной группы обескуражило - Матерый скрылся. Ушел красиво, оставив приманкой "Волгу"; по пожарной, очевидно, лестнице...
ЯРОСЛАВЦЕВ
В комнате за номером шесть, куда, руководствуясь повесткой из отделения, Ярославцев зашел, сидел молодой человек в спортивной куртке и джинсах и оживленно разговаривал по телефону. Узрев посетителя, человек столь же оживленно и спешно разговор завершил и представился оперативным уполномоченным Курылевым.
- Тэк-с, - начал он, скорбно изучив протянутую повестку. - Ярославцев... Неприятности у вас, товарищ... - И устремил скучающий взгляд куда-то в окно. Продолжил: Навещали ли вы три дня назад известного вам гражданина Докукина?
- То есть? - не понял Ярославцев.
- Заходили ли вы три дня назад к гражданину Докукину домой? - внятно и медленно, будто диктант диктовал, произнес Курылев.
Ярославцев вспомнил... Действительно существовал среди его окружения работник мясокомбината Докукин, с ним связывали деловые отношения по мелочам, в основном быта. И три дня назад действительно заехал он к этому Докукину за своим компьютерным дисководом, одолженным тем на время. Дверь в квартире оказалась незапертой, Ярославцев вошел кликнул хозяина, но тот не отозвался. Дисковод между тем стоял на виду, в нише "стенки". Поскучав минут пять, Ярославцев написал записку хозяину: мол, все в порядке, технику я забрал, а дверь зря открытой держишь, и отправился восвояси.
- Ваша записочка? - Курылев вытащил из папки, лежавшей на столе, клочок бумаги.
- Моя.
- Когда, при каких обстоятельствах...
Ярославцев рассказал.
- Значит, об ограблении вам ничего неизвестно? выслушав, спросил Курылев. - Квартирку-то потрясли, сообщил он грустно. - Вот так вот. Потому и дверь открыта была. А украли ценную картину. Целенаправленно, значит...
- Но при чем здесь... - начал Ярославцев.
- А при том, - с нажимом перебил Курылев. - Странно вы как-то все объясняете, товарищ. Чудно... Я, конечно, не следователь - тот болен, я по его поручению тут с вами... беседую; но чудно... Входите в чужую квартиру, не удивляясь отсутствию хозяина, тому, что дверь настежь... Берете аппаратуру.
- Так свою же аппаратуру!
- Правильно. Насчет нее состава нет...
- Спешил я, поймите!
- И доспешились. - Курылев насупился. Помолчал, крутя в пальцах авторучку. - А гражданин Докукин, между прочим, утверждает, будто на картину вы неоднократно и напряженно заглядывались и купить картину предлагали так же неоднократно... Есть свидетели...
- Ну... крепостной художник, помню... Портрет девушки; милое лицо, живые глаза... Да, предлагал... и что же?
- А то, что гражданин Докукин на вас очень серьезную бочку катит, - сообщил Курылев. - Полную... резко негативных о вас высказываний.
И тут Ярославцев вспомнил: Докукин был должен ему три тысячи. С долгом тянул уже год... Может, посчитал экспроприацию картины как акт погашения долга и оскорбился, накляузничал?
- Но я же не брал, клянусь! - воскликнул Ярославцев с горячностью и замолк, потрясенный нелепостью всего происходящего, унизительностью обстоятельств и неимоверной их глупостью. - Ерунда какая-то, - произнес, озлобляясь.
- Хорошенькая ерунда... - усмехнулся Курылев беззлобно. - Сейчас задержим вас за нее на трое суток, а после посмотрим, о какой такой ерунде вы речь поведете... На работу сообщим...
- Доводы! - признал Ярославцев. - Потому давайте думать. Итак. Картину похитили. Полагаю, и в самом деле с прицелом и с умыслом. Значит, возвратить ее силами вашего отделения будет нелегко, так?
- Интересно излагаете, - произнес Курылев. - С удовольствием послушаю дальше.
- Докукина я знаю весьма поверхностно, - продолжил Ярославцев и замолчал: в памяти всплыла забавная сцена: он и Докукин едут по какому-то пустяковому делу на машине Докукина; заворачивают на заправку гостранспорта, и Докукин, прихватив батон ворованной с мясокомбината колбасы, идет на переговоры с заправщицей, повергая Ярославцева в беспросветную удрученность от своей сопричастности к какому-то жалкому проходимцу...
- ...знаете поверхностно, - напомнил Курылев.
- Да. Но кое-что в характере его для меня очевидно: жаден, расчетлив и, видимо, используя ситуацию, желает из меня что-нибудь да выжать. Так?
- Ну, на такие вопросы мы ответов не даем, - важно отозвался Курылев, выпятив нижнюю губу. - Но бочка катится, учтите.
- А если так я ему компенсирую и с концом дело! взвинчиваясь, предложил Ярославцев. - Не до того мне, чтобы еще в склоку со всякой мразью лезть... Пусть назначает цену.
- Героический вы! - одобрил Курылев с удивлением. Только... дело-то не с концом! В начале дело, в периоде расследования. И закрыть его могут лишь в следственном отделе района при отсутствии, дополню, состава преступления или его события... Что решает исключительно прокурор. Дошло? - Он пристально вгляделся в Ярославцева, как бы постигая сущность собеседника и характер его. - А может, произнес полушепотом, опуская глаза, - у вас с Докукиным договоренность имелась о продаже картины, а? Он вам доверял, а потому и ключи у вас были... там замок чистенько вскрыт, н-да. Ну, а про договоренность Докукин подзабыл или на всякий случай милицию вызвал, поскольку к вам дозвониться не сумел... А после - все утряслось. Поговорите с Докукиным, авось, вспомнит чего... Следователь - женщина благожелательная... В общем, зайдите ко мне сегодня вечерком после разговора с потерпевшим!..
С гудевшей от злости и досады головой Ярославцев прямо от отделения позвонил сволочному потерпевшему домой. Тот оказался на месте.
- Ты что же творишь, пакостник? - начал Ярославцев.
- А ты чего творишь? - донесся грубый ответ. - Чего по квартирам шастаешь?
- Короче, ищешь крайнего, на милицию не надеешься?
- Почему? - раздалось в трубке лениво. - Я заявление подал, пусть разбираются, у них служба такая.
- Но меня-то зачем приплел? Хорошо. - Ярославцев закусил губу. - Возможность договориться есть. Сколько ты хочешь за мазню?
- За старинное полотно я хочу десять тысяч советских рублей, - молвили рассудительно и чеканно.
- Подумаю.
Он повесил трубку. А потом словно очнулся. Да о чем он заботится, в конце концов! О сохранении престижа - как бы на работе не прознали, в какое дело ненароком вляпался? Или следствия испугался? Да эти же волнения - из прошлого, из другой, навсегда другой жизни. Да, можно и на своем стоять, можно и договариваться как-то... И опер Курылев, и женщина-следователь, конечно же, поймут его, не поверят, что способен на такую дешевку, да оно и видно: сразу, вполглаза, и играть не надо в честного и благородного; образ убедителен сам по себе, а масштаб образа тоже виден издалека... Остановись в суете, Володя. Прояви хотя бы немного уважения... к собственной личности. И договариваться с хищненькой крыской Докукиным, равно как и с милицией, вынужденной охранять интересы потерпевшего, не стоит, когда-то стоило, теперь - нет. Только бы потянуть время. Вообще, конечно, некстати, ох, как некстати все!
И еще о суете... Куда теперь-то ты собрался, мил человек! В министерство! А зачем? Инерция, да! Общественное ты все же животное, Вова, и даже, когда все законы общества для себя сломал, все-таки пытаешься им следовать, смешной человек... Другой вопрос - неудобно, ждут тебя там...
Он опустил еще одну "двушку".
- Привет, старина, - произнес механически. - Как вы там без меня, не скучаете?
- Ты где? - донеслось испуганно.
- Пока - на свободе, - сказал Ярославцев грустно.
- Слушай, брось дурака валять! У нас неприятности... Тебя, что, вызывали уже?
- О чем ты! - насторожился Ярославцев.
- Ну, приезжай, не по проводам же...
Разговор в министерстве подтвердил старую истину беда не приходит одна. Сигналы были тревожны: вся документация по "перспективным" производствам изучалась ОБХСС, кое-кто из знавших механику создания производств приземлился на нары следственного изолятора, но самое главное - им, Ярославцевым, интересовались.
Он вышел из министерства и вдруг заметил ту же машину, что стояла около отделения милиции, - "Москвич-фургончик с окрашенным черной нитроэмалью бампером. Или совпадение?
Сел в "Жигули", тронулся с места. "Москвич" следом не поехал. Совпадение, наверняка...
Соберись, подстегнул он себя. Сегодня куча дел Джимми, Прогонов, Анна; вечером к Курылеву наведаться надо - вот же где споткнуться привелось, расскажи, не поверит никто! Или все закономерно? Коли пошел поперек закона, он тебя всюду своим мечом достанет, и если не поразит, то уколет.
И вдруг нахлынуло дремотное безразличие. Предстоящая кутерьма дел представилась настолько тягостной и беспощадно опустошавшей душу, что ввязываться в нее он не мог просто физически. И вместо того, чтобы ехать в центр, круто развернулся и двинулся в сторону кольцевой автодороги, за город.
В конец концов кончался быстротечный, волшебный май. И он хотел видеть, как наливается зеленью трава, ощутить запахи веселого солнечного леса, которого, вероятно, не доведется навестить уже никогда. Тюрьма пахнет цементом, затхлостью и смертью, а сказочная западная жизнь... наверное, тем же самым, что и тюрьма. Для него по крайней мере. Но этого леса там не будет, точно. Да и не до леса там.
С шоссе свернул на бетонку, проложенную через сосновый бор; въехал на пригорок, и оттуда вольготно и радостно открылась знакомая картина: излучина реки, скопление домиков за одинаково крашенным в зеленый цвет штакетником он завез сюда и штакетник, и краску. Для всех.
Дачи у него не было. Считал, не стоит вклада нервов и сил в пустое. Матерый - тот да, обстоятельно сооружал себе загородные хоромы - с бильярдной, винным погребком, облицованными мрамором каминами и бархатной мебелью - зачем только, спрашивается? И для кого? Он же, Ярославцев, купил дом в деревне - просторный, крепкий, с русской печью; перевез туда старую мебель, холодильник, утварь и тем ограничился.
Население деревни - старики, кое-как подрабатывающие в совхозе, и единственная молодая пара, выращивающая на ферме бычков. Вот, собственно, все жители. Зависело же от них многое, пусть и по мелочам: у одного в бане попариться можно, другой навоз на огород подвезет, третий в теплице форточки раскроет, когда парит, а хозяина нет дома; четвертый подсобит с дровами... И Ярославцев в долгу не оставался. Доставал нуждающимся лесоматериалы, цемент, возил продукты из города; и заключал кое с кем деликатные трудовые соглашения - весьма выгодные обитателям деревни: кто траву на дворе выкосит, кто грядки прополет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25