— Из которого она пыталась застрелиться.
— Боюсь, что не знаю. Может, Грантленд знает.
— Может быть.
Лоусон стряхнул пальцем наросший пепел с сигары, упавший беззвучно на гравий между нами. Он раскурил сигару, зажженный конец которой по цвету походил на розовую лососину, и выпустил в воздух облако дыма. Дым лениво поднялся вверх, почти вертикально в неподвижном воздухе, и поплыл над моей головой в сторону дома.
— Или Остервельт, — сказал он. — Интересно, почему он задерживается. Полагаю, он старается произвести впечатление на Славкина.
— Славкина?
— Репортера полицейской хроники из газеты в Пуриссиме. Он разговаривал с Остервельтом в оранжерее. Остервельт любит поболтать.
И не один Остервельт, подумалось мне. За пятнадцать или двадцать минут, выкурив треть сигары, Лоусон выдал мне больше информации, чем я мог переварить.
— Говоря о причинах смерти, — сказал я, — вскрытие сенатора Холлмана производили вы?
— Никакого вскрытия не было, — ответил он.
— Вы хотите сказать, что распоряжение о вскрытии не отдавали?
— Верно, вопроса о причине смерти и не вставало. У старика было больное сердце. Он находился под наблюдением врача практически каждый день.
— Опять Грантленд?
— Да. Это было его мнение, что сенатор умер от сердечного приступа, и я не видел причины для сомнения. И Остервельт тоже.
— Значит, признаков того, что он утонул, не было?
— Утонул? — Он испытующе взглянул на меня. — Вы думаете о его жене, ведь так?
Удивление доктора выглядело неподдельным, и у меня не было оснований сомневаться в его честности. Он был одет в заношенный до блеска костюм и потрепанную рубашку, как человек, который живет на одну зарплату.
— У меня шарики за ролики заехали, — сказал я.
— Не мудрено. Он действительно умер в ванне. Но не утонул.
— Вы осматривали тело?
— В этом не было необходимости.
— Кто сказал, что не было необходимости?
— Семья, семейный врач, шериф Остервельт, — все, имевшие отношение к происшедшему. Я говорю об этом сейчас, — добавил он с некоторым подъемом.
— А что стало с телом?
— Семья распорядилась, чтобы его кремировали. — Он на секунду задумался над сказанным — глаза за очками приобрели отрешенное выражение. — Послушайте, если вы полагаете, что здесь нечестная игра, то вы абсолютно неправы. Он умер в результате сердечного приступа в запертой ванной. Пришлось потрудиться, чтобы попасть внутрь. — Затем, возможно, чтобы рассеять собственные подозрения, произнес: — Я покажу вам, где это случилось, если желаете.
— Желаю.
Лоусон потушил сигару о подошву ботинка и положил вонючий окурок в боковой карман. После чего повел меня через дом в большую спальню, находившуюся в задней части строения. Комната с ее закрытыми ставнями и чехлами на кровати и прочей мебели имела такой вид, словно ее населяли призраки.
Мы вошли в примыкающую ванную. В ней находилась ванна длиной в шесть футов, стоявшая на чугунных ногах. Лоусон включил верхнее освещение.
— Бедный старик лежал в ней, — сказал он. — Пришлось взломать окно, чтобы к нему добраться. — Он показал на единственное окно, находившееся высоко над ванной.
— И кто взломал окно?
— Семья. Полагаю, что оба его сына. Тело пролежало в ванной большую часть ночи.
Я обследовал дверь. Она была толстой и сделана из дуба. Замок в ней оказался старомодным, закрывающимся на ключ. Ключ находился в замочной скважине.
Я повернул его вперед и назад несколько раз, затем вынул и осмотрел. Тяжелый тусклый ключ ничего особенного мне не поведал. Либо Лоусона неправильно информировали, либо сенатор умер в одиночестве. Либо же я оказался перед тайной запертой комнаты, в духе других загадок дома.
Я попробовал открыть дверь отмычкой, и после короткой возни она сработала. Я повернулся к Лоусону. — Ключ был в замке, когда обнаружили тело?
— Не могу сказать точно. Меня здесь не было. Может, Остервельт сумеет вам ответить.
Глава 16
Мы наскочили на Остервельта в прихожей, что находилась у входа, наскочили на него почти в буквальном смысле слова, когда он выходил из гостиной. Он вклинился между нами, выпятив живот, словно под одеждой у него был спрятан футбольный мяч. Его толстые щеки и двойной подбородок конвульсивно затряслись.
— Что происходит?
— М-р Арчер хотел взглянуть на сенаторскую ванную, — пояснил Лоусон. — Вы помните то утро, когда его нашли, шеф? Скажите, ключ был в замке?
— В каком замке, ради Христа?
— В замке, что в двери ванной комнаты.
— Не знаю. — Остервельт заговорил отрывисто, словно забивал гвозди, и голова его задергалась в такт: — Я скажу вам то, что я действительно знаю, Лоусон. Нечего болтать о служебных делах с посторонними. Сколько раз вам повторять?
Лоусон снял очки и протер их внутренней стороной галстука. Без очков лицо его выглядело расплывчатым и беззащитным. Однако он не оробел и возразил с некоторым профессиональным достоинством:
— М-р Арчер не совсем посторонний. Он нанят семьей Холлманов.
— Для чего? Чтобы поживиться вашими мозгами, если они у вас вообще имеются?
— Вы не имеете права разговаривать со мной в подобном тоне.
— Ну и что вы теперь предпримете? Подадите в отставку?
Лоусон с оскорбленным видом отвернулся и вышел. Остервельт крикнул ему вслед:
— Валяйте, увольняйтесь. Я принимаю вашу отставку.
Чувствуя некоторое угрызение совести, поскольку я поживился мозгами Лоусона, я сказал Остервельту:
— Отвяжитесь от него. Что вы на него взъелись?
— Да, взъелся, и все из-за вас. Миссис Холлман сказала, что вы требовали у нее денег, приставали к ней.
— А она не разорвала на груди платье? Обычно они рвут платье на груди.
— Это не шутка. Я мог бы засадить вас за решетку.
— Так чего же вы ждете? Иск за ложный арест сделает меня богатым.
— Нечего зарываться. — И хотя он был взбешен, я увидел, что мои слова произвели на него сильное впечатление. Его маленькие глазки беспокойно забегали от испуга. Он даже вынул револьвер, чтобы прибавить себе уверенности.
— Уберите, — сказал я. — Одного «кольта» мало, чтобы превратить копа в офицера.
Остервельт замахнулся «кольтом» и нанес мне сильнейший удар сбоку по голове. Потолок накренился, затем унесся ввысь, а я упал. Когда я поднялся, на пороге стоял худощавый молодой человек в коричневом вельветовом пиджаке. Остервельт начал заносить револьвер для нового удара. Худощавый мужчина схватил его за руку и едва не поднялся в воздух вместе с ней.
Остервельт закричал: — Я разорву его на куски. Прочь от меня, Славкин.
Славкин не отпускал его руки. Меня же не отпускало желание ударить Остервельта. Славкин сказал:
— Погодите минутку, шериф. Что это вообще за человек?
— Частный сыщик из Голливуда, темная лошадка.
— Собираетесь арестовать его?
— Ваша правда, черт возьми, собираюсь.
— Из-за чего? Он связан с расследованием?
Остервельт стряхнул его со своей руки. — А это уже наше с ним дело. Не ввязывайтесь, Славкин.
— Не могу, раз мне поручено. Я лишь выполняю свои обязанности, как и вы, шериф. — На смышленом молодом лице Славкина иронически заблестели черные глаза. — Не могу же я делать свою работу, если вы не даете информации. В своем рапорте мне придется изложить то, что я вижу. А вижу я, как официальное лицо избивает человека револьвером. Естественно, я заинтересован.
— Нечего меня шантажировать, молод еще хамить.
Славкин невозмутимо заулыбался. — Хотите, чтобы я передал это сообщение м-ру Сполдингу? М-р Сполдинг всегда ищет хорошую местную тему для передовой статьи. Возможно, он как раз за нее и уцепится обеими руками.
— Наклал я на Сполдинга. А тот селедочный листок, на который вы работаете, сгодится сами знаете для чего.
— Прекрасный язык для главного стража порядка и блюстителя законов округа. К тому же, выборного должностного лица. Полагаю, вы не будете возражать, если я вас процитирую. — Славкин достал из бокового кармана блокнот.
Лицо Остервельта отразило целую гамму различных оттенков и остановилось на пятнисто-багровом. Он убрал оружие. — О'кей, Славкин. Что еще вы хотите узнать?
— Этот человек подозреваемый? Я думал, Карл Холлман единственный.
— Так оно и есть, и мы задержим его в ближайшие двадцать четыре часа. Живого или мертвого. Здесь можете меня процитировать.
Я сказал Славкину: — Вы газетчик?
— Пытаюсь им стать. — Он посмотрел на меня испытующе, словно хотел определить, кем пытаюсь стать я.
— Я бы хотел поговорить с вами об этом убийстве. Шериф уже вынес приговор Холлману, однако имеются некоторые противоречия...
— Никаких противоречий, черт побери! — сказал Остервельт.
Славкин выхватил карандаш и открыл блокнот. — Вводите меня в курс дела.
— Не сейчас. Мне потребуется некоторое время, чтобы говорить с полной уверенностью.
— Он блефует, — сказал Остервельт. — Он просто старается выставить меня в невыгодном свете. Он из тех парней, которые хотят выглядеть героями.
Не обращая на него внимания, я сказал Славкину: — Где я могу связаться с вами, скажем, завтра?
— Завтра вас здесь не будет, — вмешался Остервельт. — Чтобы через час вашего духу в округе не было, иначе пеняйте на себя.
Славкин сказал кротко: — Я думал, вы собираетесь арестовать его.
Остервельт взбеленился. Он перешел на крик: — Не зарывайтесь, м-р Славкин. Люди, поважнее вас, думали, что смогут потягаться со мной, и потеряли работу.
— Да ладно вам, шериф. Часто бываете в кино? — Славкин развернул жевательную резинку и заработал челюстями. Он сказал мне: — Можете связаться со мной в любое время через газету «Рекорд» в Пуриссиме.
— Это вы так считаете, — сказал Остервельт. — С завтрашнего дня вы там уже не будете работать.
— Позвоните по номеру 6328, — сказал Славкин. — Если меня там не будет, поговорите со Сполдингом. Он — редактор.
— Я могу выйти на инстанции повыше, чем Сполдинг, если понадобится.
— Обратитесь в Верховный Суд, шериф. — Жующее лицо Славкина выражало усталое превосходство, что делало его похожим на интеллектуального верблюда. — Мне бы, конечно, хотелось получить от вас сведения, которыми вы располагаете. Сполдинг отвел место на первой полосе для этой истории.
— Я не прочь передать их вам, но они не выкристаллизовались.
— Вот видите? — сказал Остервельт. — У него ничего нет. Он всего лишь хочет нагадить. Вы ненормальный, если верите ему, а не мне. О Боже, он может даже быть сообщником этого шизика. Он предоставил Холлману свою машину, не забывайте.
— Здесь становится довольно шумно, — сказал я Славкину и двинулся к двери.
Он последовал за мной, проводив меня до машины. — Когда вы говорили об уликах, вы не шутили?
— Нисколько. Думаю, Холлман основательно влип и ему будет трудно выпутаться.
— Пожалуй, вы правы. Этот парень мне симпатичен, вернее, был симпатичен до того, как заболел.
— Так вы знакомы с Карлом?
— Еще со средней школы. Остервельта я тоже знаю достаточно давно. Но сейчас не время о нем говорить. — Он прислонился к окну автомобиля и от него пахнуло жевательной резинкой фирмы «Дентайн». — Вы кого-нибудь еще подозреваете?
— Да, и не одного.
— Ах значит так?
— Значит так. Спасибо за помощь.
— Не за что. — Его черные глаза скользнули по моей голове. — А вы знаете, что у вас порвано ухо? Вам следует обратиться к врачу.
— Так я и сделаю.
Глава 17
Я приехал в Пуриссиму и остановился в мотеле с названием «Гасьенда», что в районе порта. Не располагая банковским счетом и имея в бумажнике долларов сорок с небольшим, которые надлежало растянуть до пенсии по старости, я выбрал самый дешевый номер из тех, где стоял телефон. В комнате, за которую я уплатил вперед восемь долларов, находились кровать, стул, комод, обклеенный шпоном под дуб, а также телефон. Окно выходило на автомобильную стоянку.
Неожиданно при виде комнаты у меня защемило сердце от ощущения боли и утраты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36