Перепахин откликнулся охотно.
- Ну, по мелочам не толковали. Сплетни разные... Больше по вопросам бытия. Об НЛО, например. Да мало ли о чем!
- Ну и как НЛО?
- Тоже не веришь? За облака считаешь?
- А ты?
- Это, брат, аксиома. Вопрос в другом - наблюдают или влияют?
- К чему ж пришли?
- Я считаю, влияют. И может быть, даже основатели.
- Чего?
- Да нас с тобой.
- И Сергей так думал?
- Он нет. Все-таки он в научном стойле овес жевал. А там народ зашоренный.
- А ты раскованный?
- Я человек, Коля. Мне обидно от обезьяны происходить, а тем более если она сама из мутной водички зародилась...
Тут я с опаской подумал, что тема эта для выпившего человека неисчерпаемая, и попытался притормозить Женьку.
- Неужели и Сергей зашоренный был?
- А куда денешься? Наука... Кафедра, доктора, кандидаты... С кем поведешься...
- У него аспирантка бывала.
- Видел ее?
- Пришлось.
- Заметил?
- Что?
- На Наташку, как две капли... Заметил?
- Если честно, сам бы не догадался. Я-то ее больше тридцати лет не видел или около того.
Перепахин приподнял бутылку, прикинул, сколько осталось. Потянулся было к стакану, но задержался, поставил бутылку и стал настойчиво затыкать ее пробкой, которую вытащил из кармана. Пробка от большей бутылки не поддавалась.
- Вот и молодец, - одобрил я.
Странно, но после того, как он выпил, Женька стал потише.
- Скучно с тобой. Не побеседуешь. Все ты сбиваешь. То про одно, то про другое. Зачем ты про Ленку спросил?
Он все-таки был пьян, и изрядно. Ведь я ничего не спрашивал.
- По-моему, я только упомянул, а ты откликнулся сам.
- Ну и что?
Это "ну и что?" он произносил не реже, чем Вадим "ладно".
- Ничего.
- А врешь зачем?
Я был поражен.
- Я вру?
- Конечно. Ты с Сергеем дружил?
- Еще бы.
- Вас же водой было не разлить.
- Не понимаю.
- Врешь. Не мог ты про Наташку не знать, а говоришь - тридцать лет, тридцать лет...
"Никто никогда не будет любить тебя так, как я..."
Неужели?
- Ты что-нибудь знаешь?
Перепахин вместо ответа принялся снова за бутылку Наконец он водворил пробку в горлышко и опустил бутылку туда, откуда и достал, в недра ободранного пальто.
- Не по мне эти фокусы. Ты не знаешь, что я знаю, что ты не знаешь...
- Сергей был влюблен в Наташу?
- Все может быть, все может быть, ну а пока, - ответил он Сергеевой поговоркой и добавил: - Пока!
И встал с не меньшей поспешностью, чем Вадим.
- Постой! Куда ты заспешил?
Он, не садясь, наклонился через столик.
- А ты пить со мной будешь?
- Зачем тебе это?
- Нуждаюсь. Душа требует общения.
Однако такого рода общение я позволить себе не мог.
- Ну, что поделаешь...
- Тогда пошел...
Я не понял, он пошел или я "пошел". Оказалось, что он. Женька, чуть качнувшись, шагнул в сторону ступенек.
- Вперед и выше!..
- Погоди.
Мне показалось, что он может упасть на этих неудобных ступеньках. Но Женька быстро прошагал вверх, и я догнал его уже на улице.
- Ты куда? Я провожу тебя.
- До вытрезвителя?
- Зачем он тебе?
- Потому что я алкоголик, - ответил он с исчерпывающей полнотой.
Что было мне сказать! Согласиться или возразить - одинаково бесполезно. Я чувствовал его твердое намерение пить до той точки, когда человека подбирают там, где ему окончательно отказали ноги.
- Пойди домой, поспи.
- Да я встал час назад. И при деньгах я сегодня. Дома у меня все отберут. Нет уж, только на линию огня!
Шагал он быстро и этим сохранял равновесие. Я с трудом поспевал за ним. А он как шел, так и остановился. Схватился за дерево и прекратил свое поступательное движение. Я проскочил по инерции вперед и вернулся.
- Ты зачем за мной ходишь? - спросил Женька недружелюбно.
- Думал проводить тебя домой, но если не хочешь.
- Не хочу.
- А мне бросать тебя в таком состоянии не хочется.
Женька захохотал.
- Прекрасное состояние. Прекрасное... Мне декабрь кажется маем... Отчего, как в мае, сердце замирает? Отчего? В молодости от любви. В старости от спазма кор... кр... коронарных сосудов. Ну и что?
- Пойдем домой.
Но он не слушал меня.
- Конечно, Сергей любил Наташку. Жутко. Тогда у него сердце еще замирало. А теперь замерло. А ты врешь, что не знал.
- Зачем мне знать? Не говорил он мне. Сам-то ты откуда знаешь?
- Я знаю.
Конечно, разговор с пьяным Перепахиным развивался по своим непредсказуемым законам. Скорее всего его следовало прервать, но я продолжал. Не потому, что рассчитывал узнать нечто неожиданное, а просто никак не решался оставить его одного на улице.
- Ты же не учился с нами. А потом она уехала. После смерти Михаила. Это я помню. Ты и Михаила знал?
Он оторвал руку от дерева и утвердился на ногах.
- Кого?
- Михаила.
- Такого не знал.
Это было явное вранье. Сергей не мог не познакомить его с Михаилом. Может быть, устыдившись, Женька отвернулся.
- Женя! Пойдем домой.
- Вот привязался, как пьяный к электричеству... И что тебе нужно? Зачем мне твой Михаил? А Наталью я знал очень просто. Ее родня у нас во дворе жила. А она у родни... Очень просто.
Действительно. А еще: мир тесен.
- И дочку ее, Лену, я знаю.
- А зятя?
Я спросил сам не знаю почему. Как-то автоматически.
Но Перепахин отреагировал почти трезво. Правда, чтобы ответить, ему пришлось снова опереться. На этот раз плечом.
- Кого еще?
- Вадима.
- Хлюст.
"Я или Вадим?.."
- Ты-то откуда его знаешь?
"Кажется, все-таки он хлюст, а не я".
- Обращался он ко мне...
Говорить не хотелось, я считал, что Женька в его состоянии все равно сути дела не поймет. Но я ошибался.
- Вот хлюст.
- Почему?
- Раз обращался. Он так просто не обратится, а потому что хлюст.
Слово это ему положительно нравилось.
- Он хотел, чтобы Полина Антоновна их с Леной на квартиру пустила.
- И пустит.
Уверенность эту я отнес на счет опьянения.
- Отказала она.
Женька протянул руку и повел пальцем у меня перед лицом.
- Не верю.
- Сказала она.
- Кому?
- Мне.
- Ха-ха-ха! А ему не скажет.
- Да почему?
- Потому что хлюст.
Тут мне пришлось его поддержать, вернее, снова прислонить к дереву, от которого он неосторожно отделился.
- Чем же он ее запугать может?
- За-пу-гать? - Женька так и произнес это, по слогам, и с каждым слогом лицо его менялось, становилось отчужденным и... более трезвым. - А кто сказал "запугать"? - спросил он, выпрямляясь. - Я сказал - хлюст.
Я почувствовал предел.
- Слушай... Бог с тобой. Ты пойдешь домой?
- Нет.
- Тогда держись покрепче за дерево. Я ухожу.
- Уходит от берега ястреб морской, а девушка машет рукой... Я не говорил запугать. Просто что-нибудь скажет... И все дела. Седина в бороду, а бес в ребро.
- Какое еще ребро?..
- Например, ребенок у Ленки будет.
Я ахнул.
- Сергеев?
- Она на маму похожа...
Тут я просто схватил его за края расстегнутого пальто.
- Что ты знаешь?
- Что? Все.
- Про ребенка!
- Ребенка не будет.
Я разжал руки.
- Ну, Женька...
- Коля! Поезжай на море.
"И этот меня отправляет", - подумал я с досадой, не подозревая, что слышу это пожелание сегодня не в последний раз.
Он сделал неуверенный шаг в сторону от дерева, "закрепился" в этой позиции и вдруг зашагал быстро и почти устойчиво, потому что сумел на ходу обернуться и крикнуть мне:
- А Михаила я не знал.
Глядя ему вслед, я с сожалением думал, зачем так не вовремя сошел с поезда и попал в этот перепутанный клубок трудных и ненужных мне отношений. И еще испытывал естественную жалость к пожилой женщине, чьи последние, может быть, дни будут отравлены, чем-то бездушным, корыстным и нечистоплотным...
Вспомнился и Михаил, от которого так упорно, с пьяной бессмысленностью открещивался Женька. "Его-то жена жива?"
Эту женщину я не знал совсем. Появление ее на похоронах Михаила было полной для нас неожиданностью. Правда, он был старше нас с Сергеем, и в армии служил, и даже конец войны на фронте захватил. Впрочем, в числе героев он себя никогда не заявлял. Тогда героев войны было много, и никто особенно не выносился. Считалось, что долг выполняли, и вернувшиеся даже какую-то неловкость испытывали перед вдовами и сиротами, чьи мужья и отцы полегли навеки. Само слово "ветеран" не вошло еще в употребление. Короче, Михаил был для нас просто парень постарше, который все еще ходил в гимнастерке да носил конспекты не в портфеле, а в старой полевой сумке.
И все-таки "постарше" значение имело. И в личных делах он обладал опытом, нам незнакомым, и давал понять, что опыт этот серьезный.
Впрочем, в повседневном поведении Михаила опыт этот заметно не проявлялся. С девушками он держался простого, шутливо-снисходительного тона, особенно на вечерах с танцами: куда уж мне, старику?.. Разве что на "белое танго" откликался, а сам особенно не активничал, больше с ребятами, компанейски.
И потому очень все удивились, когда после его трагической смерти на похороны неожиданно приехала симпатичная молодая женщина с мальчишкой лет шести и оказалась законной, расписанной в загсе женой Михаила. Наверно, в другой момент нас бы ее появление немного смутило. Как-никак Михаил, парень в нашем представлении прямой и мужественный, в этой истории несколько проигрывал. Выходит, стеснялся простой, хотя и милой кассирши из сельского раймага. Нет, не тот был случай, чтобы перемывать косточки. Встретили вдову с сыном заботливо и старались, понятно, виду не показать, что даже не подозревали о ее существовании. Да и какие могли быть претензии? Ведь, судя по всему, Михаил после окончания учебы собирался с семьей жить, как положено.
Собирался... Но жизнь распорядилась по-иному. А вскоре исчезла с нашего горизонта и Наташа, которая в связи с болезнью матери перевелась из университета в пединститут в родном городе и уехала. Для меня это было событие обыденное, а Сергей, как теперь я узнал, страдал. Но тогда я не знал ничего.
И вот через много лет обстоятельства свели Сергея с дочкой Наташи, и возникли какие-то последствия, которые и меня краем коснулись, пусть не впрямую задели, но коснулись.
Впрочем, главное было впереди, в самом неотдаленном будущем. Пока я выслушивал невнятные и противоречивые высказывания Перепахина, нечто уже произошло.
Когда я позвонил в дверь Полины Антоновны, она не ответила.
"Вышла", - подумал я и открыл своим ключом.
Но Полина Антоновна была дома.
- А... это ты, - сказала она, будто удивившись, и прошла мимо, на кухню.
- Вы ждали кого-нибудь?
Она остановилась, повернулась.
- Дождалась уже...
Я присмотрелся. Казалось, что за то короткое время, что минуло с утра, Полина Антоновна постарела. Да, несмотря на возраст, как я уже говорил, именно возраст был в ней чертой неопределяющей. Есть такая порода людей. И их годы, разумеется, видны, но не на них обращаешь внимание. Заслоняет годы уверенно текущая жизнь. Увы, свой час неизбежно приходит к каждому. Дрогнет что-то внутри, сдаст пружина, и откроется исподволь подбиравшаяся старость. Вот и увидел я вдруг вместо пожилой женщины старуху.
"Отыгралась-таки смерть Сергея..."
Мой взгляд меня выдал.
- Что, видно, как расквасилась?
- Вы не приболели? - откликнулся я штампованным откликом.
- Раздевайся, - кинула она.
Снимая плащ, я думал, что делать, продолжать допытываться или повременить. Решил не настаивать, сообразуясь с ее характером. Ждать, впрочем, пришлось недолго. Полина Антоновна сама зашла ко мне в ка бинет. Села в кресло напротив.
- Когда собираешься, Коля?
Что я мог ответить?
- Видно, пора.
Она кивнула одобрительно.
- Правильно. Погода-то уходит.
"Дался ж им всем этот солнечный юг!"
- Сегодня пойду на воклаз. А вы... как?
- Я в порядке, Коля.
Еще вчера я бы с ней согласился, хотя бы отчасти. Но не сейчас.
- Мне кажется, что сегодня...
- Похуже, Коля, похуже, - закончила она мою мысль с присущей ей прямотой. - Но ведь с ярмарки еду. Никуда не денешься.
- Можно и с ярмарки... не спешить.
- А если подгоняют?
Это уже давало право на прямой вопрос.
- Что случилось, Полина Антоновна?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23