Верьте-не верьте: на улице темень страшная, ни один фонарь не горит, ни одной звездочки на небе не видно, а глаза ее янтарные так и светились, так и светились добрым своим светом. Я погладил ее слегка-вьющуюся упрямую прядку волос, упавшую на щеку, едва прикоснулся к ее лицу рукой и затрепетал, знаете, как только что пойманная дикая лесная птичка. -Ванечка, неужели это не сон? И это я - Золушка разнесчастная - рядышком с тобой стою, а ты лицо мое наглаживаешь? Студенткой ведь еще сопливой о тебе мечтала все, грезила: А ты - вот он, рядышком. Люблю ведь я тебя какой уж год: -Врешь ведь, поди. Не ты - я мечтал о тебе, иной раз и подойти бы да признаться тебе в любви моей, а боялся - вдруг засмеешь. На тебя весь наш факультет заглядывался:Ты иди, Эдита, ладно? Дела ведь у меня. Встретимся еще, теперь уж точно, что встретимся. Я, как тебе все наболевшее высказал, не имею больше ни страха, ни физической слабости - горы сверну! Хвастун я, конечно. А разве Вы никогда не хвастались? -Дурачок ты мой, береги только себя, а в остальном - все будет хорошо! С этим и простились мы с Эдитой моей, теперь уж точно, что моей. А то чьей же? или я не мужчина? Сел в машину, посмотрел на "лишенца"-Плахина, а у него морда смотрелась в чернильной темноте ночи, как серый блин. Даже попытки не сделал, чтобы удрать. -Сидишь? Поехали теперь. - И мы поехали, за четверть часа и добрались. Костя первым вышел из машины, посмотрел сначала на дом Крота - двухэтажный особняк, ключи достал, сначала калитку в заборе железном отпер, а потом мы к входной двери подошли. Он и эту дверь открыл. Вообще, пока он мне нравился. Неужели исправляется от бандитских своих делишек? В доме Крота тихо, так тихо, что слышно, как часы у меня на руке тикают. Я фонарь включил, что из машины захватил, и мы поднялись на второй этаж дома по винтовой лестнице. Плахин в доме этом ориентировался прекрасно, как я у себя в квартире. "Ага, этот мерзавец Крот даже не удосужился пластину эту злополучную в сейф какой-никакой запрятать: свободно ходит по земле, не чуя за собой никакого греха, никого не боится. Ни милицию, ни Бога!", - это я про себя мысли свои пережевывал, видя, как Костя из письменного стола достает интересующий меня предмет. Вот она - цель частного расследования. В принципе, почти завершенного. Завершенного? - нетушки, теперь меня не остановишь, пока я все не раскопаю. Да и вообще, много еще чего сделать надо! -Ну, все, ты пока иди, Костя, у меня тут еще кое-какое дело есть. - И я, когда он уже спускался, принудил себя вспомнить опять старушек моих дорогих из деревеньки Выселки. А как вспомнил, так во мне опять ярость заговорила. Нет, Костя Плахин, не везет тебе сегодня со мной. Не могу я тебе простить души те безвинные, и я ящик стола открыл, чтобы Крот кражу сразу увидел, а кассету, из диктофона вытащенную, с записью признаний Плахина, на столе оставил. Пусть сами и разбираются, только не верил я, что после таких признаний Косте просто так все с рук сойдет. И я спустился на первый этаж. Мы вышли молча из дома, дверь я сам на ключ закрыл, а ключ с собой забрал - нечего больше Косте там делать. Я сел в машину, а он постоял, посмотрел на меня и понуро восвояси отправился. Времени у меня оставалось немного, от силы - час, а сделать нужно было еще немало. Теперь Крот меня в покое не оставит, впрочем, как и Плахина, подельника своего. К дому я подлетел ретиво, быстро, как мог, в квартиру попал. Кошка сунулась еще под ноги. "Отвали, Дуська, не до тебя пока", - буркнул я ей. И скорее-скорее к компьютеру, включил, а сам, пока компьютер загружался покряхтывая, в мешок стал все наиболее ценные вещи собирать: фотокамеру, все нужные дискеты, записи, что сделаны были по поводу текущего расследования, да так еще - по малости. Диктофон свой заправил новой кассетой и запрятал аккуратно за батарею отопления. Перед уходом - не забыть включить! К компьютеру - шмыг! Он уже загрузился, я вошел в сеть заветную, прокурорскую - нет уже ничего на компьютере у Левки Авербуха, все стер! Понял, что залетел по глупости, не уразумел, что я делом с пластиной украденной занимаюсь. Пароли-то он сам ведь дал, так что не обессудь, Левушка, что я по твоему компьютеру, как по своей квартире, шастаю. Вот, подлец! А может статься, что и дебил. Впрочем, скорее, не дебил, а пройдоха: играет свою, пока мне непонятную, роль в этом деле, хитрющая змея! Почту электронную для себя забрал, все, в том числе и Левкины данные, на дискеты скопировал, даже временные интернетовские файлы, которые заблаговременно я себе на винчестер "присобачил". Ну, Лева, "ты, конечно, всех хитрей, всех хитрей - дом построил:". Все самое нужное на дискетах, а теперь всю информацию, представляющую хоть какую-нибудь ценность, с винчестера - стереть. Эх, как я ошибся со временем - в дверь уже звонили и колотились. Припозднился я. Дуську напоследок бросил в мешок, а она от наглости моей даже не "вякнула". Бросился к окну. Господи, да за что же мне наказание такое - я сколько прыгать сегодня буду?! И опять со второго этажа! Глянул быстро и - геть! "Ох, е. :. :.! - негромко охнул и схватился за правый голеностоп - кости целы, вроде бы, а значит, только подвывих. Я поковылял, насколько можно быстро, к машине. Дуська, к моему изумлению, молчала - удивительная у меня кошка! Рядом с "Победой" стояла еще одна машина, видимо, бандитская. Тень от их машины метнулась ко мне, а я ждал. Главное, что выбирать кулак не нужно: в левой руке - мешок с моими шмотками и Дуськой, а правая - свободна. Вы не забыли, что у меня удар правой - номер смертельный? А бандит об этом не знал, дурачок, потому и хватило ему только одного удара - к своей машине и улетел молча, даже не заплакал. И вновь машина моя завелась с ходу. Куда ехать? - в село Ильинское, а куда же еще? Там-то уж, я надеюсь, искать меня не будут? Господа бандиты, прошу оставить меня в покое хотя бы до завтрашнего вечера! Дорога, так хорошо мне известная, полетела навстречу! Эх, разлюли-малина!
*** На часах было уже пять утра, когда я подъехал к дому Варенцовых в Ильинском. Постучался в калитку, и из хлева вышла Нюра. -Нюра, впусти меня, раннего гостя. -Ванечка, случилось что? Мама не заболела ли? А чего такой бледный (Где она разглядела у меня бледность? - темно ведь еще!), сам-то не заболел? Молочка вот сейчас свежего, парного. Только что из-под сиськи коровьей, выпьешь - вся хворь пройдет, как рукой сымет, - засуетилась Нюра. Маленькая, подвижная Нюра, дай бы тебе, Господи, самой-то здоровья, а ты еще обо мне так заботишься. - Ой, а калитку ведь не открыла, ста-арая-ж я ду-ура! -Побойся Бога, Нюра, да какая ты старая? И не дура вовсе, а самая, что ни на есть, умница. - Я вошел, наконец, во двор, прихрамывая, потянулся с устатку, мешок на траву положил аккуратно - Дуська ведь там - и выпустил страдалицу мою. - Дуся, жива ли? Сейчас и тебе молочка нальют. - Дуська озиралась после заключения в мешке, молчала, присев на лапах низко к земле, а хвост поджала. Понятно - хоть ты и была здесь недавно, но кошачья память не так и хороша. А вот и Нюра с огромной кружкой молока идет, я напился и Дуське оставил. Елки-палки, если мы с Петром Николаевичем вскорости по самогону ударим, то кабы от его смеси с парным молочком понос со мной какой не приключился! Да, и черт бы с ним, с поносом! Вона, какой здесь у Нюры огородище! дрищи-не хочу! -Ванечка, сейчас и Петя мой встанет, завтраком угощу. Картошечки нажарю с грибками - оно в самый раз будет. - Нюра уже повеселела слегка, а то поначалу с ней прямо испуг приключился. - А потом уж и отдохнешь. Не спал, поди, ночь-то? - Она пристально опять на меня посмотрела. От Нюры вообще ничего скрыть невозможно. И откуда в ней прозорливость эта? - и не ведьма ведь, а добрейшей души женщина, каким бы памятники из золота при жизни ставить надобно. С полчаса походил по двору, посмотрел, как Дуська моя себя поведет в непривычном месте, покурил, раздумывая, что теперь делать буду, а тут уж и Петр Николаевич встать изволили. -Здорово, а давно ли приехал? Сразу бы и разбудил, сон-то уж и некрепок у меня. Вчера наломался с кирпичами этими, печку в соседней деревне клал. Можно бы часть и на сегодня оставить, а жадность не позволила - как не докласть, пусть протопят уж с утречка, да и попарятся люди всласть - или не суббота нынче? И мы к вечеру натопим баньку, сечас вот умоемся, да за еду сядем. - Петр Николаевич подмигнул мне хитро понятно мне, что ты за еду имеешь на уме. Самогон у него исключительный, запаху никакого сивушного нет, гонит он как-то из зерна пророщенного. Крепкий самогон, но пьется легко. Ну, самогон, так самогон! Мы, на дармовщинку-то, и скипидар за милую душу употребим. Помыли мы с дядей Петей лица свои, пошли в дом, на кухню. Нюра на стол угощения ставила - когда только и успела сготовить? Выставила бутыль с самогоном немалую, картошку жареную с грибами, щи кислые из серой капсусты в чугунке из печи вытащила, соленья к картошке: огурчики соленые и маринованные, помидоры в собственном соку, грузди соленые, маслята маринованные, а помимо солений - бруснику моченую, варенье из черники и голубики, костянику в сахаре. Ну, знамо дело, что варенье - к чаю. Господи, как хорошо-то они живут! Самовар не гудел как-нибудь, он - пел. Да за такой стол только бояр и сажать! -Мы, Вань, на ночь на рыбалку сбегаем. Александр Максимович, что математиком у нас в селе работал, звал меня на сегодня рыбачить у их, значит, деревни. Просил быть непременно. Отказать ему не имеем никакого права. Я слышал о замечательном старике, Александре Максимовиче Заботине, который бобылем жил в деревне Березовке. Деревня эта недалеко от Ильинского находилась, за полчаса и добраться можно. Сходим! Я не очень и спешу в город. Как наелись мы и напились вволю, я ушел спать под пуховым одеялом на сеновал. Нюра уговаривала меня, чтобы спал в избе. -Да ведь бабье лето, Нюра. А под пуховым одеялом мне никакой холод не страшен. Спал я дурно, несмотря на кошмарную усталость и выпитый алкоголь, но проснулся, тем не менее, поздно - в пять вечера.
С Александром Максимовичем мы встретились на околице их деревни: он уважал точность. Судя по большущей сумке и выглядывающей из нее сети, и ловить будем именно сетью. Мне, честно Вам скажу, не нравится такая рыбалка. Мне по нраву удочка, тихая речка с чистенькими бережками. Черт с ней, с рыбой, пусть себе плавает, мне бы посидеть на берегу да поразмышлять о том-о сем, всех и дел. Да ладно, сетью, так сетью. Вдоль по течению речки Черной мы не спеша и оправились. Шли гуськом: впереди, с видом знатока, шел сам Заботин, за ним, знамо дело, дядя Петя, ну, а замыкающим - я. Нашли место тихое, где течения почти не видать, а ширина речки не так и великая; надувную лодку, заблаговременно к этому месту причаленную, отвязали. Сети ставили специалисты - Заботин и Петр Николаевич. Сеть тонкая, капроновая, ячейки широкие: нам малая рыба ни к чему, малая - пусть себе плавает до поры до времени. Вот, как сети поставили, костер разложили на берегу. С деревенской закуской пошла в дело водочка, и потекли наши разговоры. Собственно, сегодня рассказывал Александр Максимович. Интересовала меня его жизнь нескладная. Он в начале Отечественной войны ушел на фронт, да и попал в плен, освободили его из концлагеря американцы, бывших заключенных с собой в Америку на излечение забрали. По договору затем американцы нашим на Дальнем Востоке их выдали, а наши опять в новый плен отправили: теперь в ссылке в Средней Азии, на шахтах маялся Заботин, как и многие его сотоварищи по несчастью, только в пятьдесят восьмом и реабилитировали - освободили, наконец, Александра Максимовича. Домой сюда вернулся, а тут и нет почти никого из родных. Друг был, Курочкин Василий Иванович, да и тот с год как помер - сердце не выдержало позора. Василий Иванович для спасения сына своего, Сергея, от рэкетиров вынужден был деньги в кассе колхозной взять, потому как своих денег не хватило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
*** На часах было уже пять утра, когда я подъехал к дому Варенцовых в Ильинском. Постучался в калитку, и из хлева вышла Нюра. -Нюра, впусти меня, раннего гостя. -Ванечка, случилось что? Мама не заболела ли? А чего такой бледный (Где она разглядела у меня бледность? - темно ведь еще!), сам-то не заболел? Молочка вот сейчас свежего, парного. Только что из-под сиськи коровьей, выпьешь - вся хворь пройдет, как рукой сымет, - засуетилась Нюра. Маленькая, подвижная Нюра, дай бы тебе, Господи, самой-то здоровья, а ты еще обо мне так заботишься. - Ой, а калитку ведь не открыла, ста-арая-ж я ду-ура! -Побойся Бога, Нюра, да какая ты старая? И не дура вовсе, а самая, что ни на есть, умница. - Я вошел, наконец, во двор, прихрамывая, потянулся с устатку, мешок на траву положил аккуратно - Дуська ведь там - и выпустил страдалицу мою. - Дуся, жива ли? Сейчас и тебе молочка нальют. - Дуська озиралась после заключения в мешке, молчала, присев на лапах низко к земле, а хвост поджала. Понятно - хоть ты и была здесь недавно, но кошачья память не так и хороша. А вот и Нюра с огромной кружкой молока идет, я напился и Дуське оставил. Елки-палки, если мы с Петром Николаевичем вскорости по самогону ударим, то кабы от его смеси с парным молочком понос со мной какой не приключился! Да, и черт бы с ним, с поносом! Вона, какой здесь у Нюры огородище! дрищи-не хочу! -Ванечка, сейчас и Петя мой встанет, завтраком угощу. Картошечки нажарю с грибками - оно в самый раз будет. - Нюра уже повеселела слегка, а то поначалу с ней прямо испуг приключился. - А потом уж и отдохнешь. Не спал, поди, ночь-то? - Она пристально опять на меня посмотрела. От Нюры вообще ничего скрыть невозможно. И откуда в ней прозорливость эта? - и не ведьма ведь, а добрейшей души женщина, каким бы памятники из золота при жизни ставить надобно. С полчаса походил по двору, посмотрел, как Дуська моя себя поведет в непривычном месте, покурил, раздумывая, что теперь делать буду, а тут уж и Петр Николаевич встать изволили. -Здорово, а давно ли приехал? Сразу бы и разбудил, сон-то уж и некрепок у меня. Вчера наломался с кирпичами этими, печку в соседней деревне клал. Можно бы часть и на сегодня оставить, а жадность не позволила - как не докласть, пусть протопят уж с утречка, да и попарятся люди всласть - или не суббота нынче? И мы к вечеру натопим баньку, сечас вот умоемся, да за еду сядем. - Петр Николаевич подмигнул мне хитро понятно мне, что ты за еду имеешь на уме. Самогон у него исключительный, запаху никакого сивушного нет, гонит он как-то из зерна пророщенного. Крепкий самогон, но пьется легко. Ну, самогон, так самогон! Мы, на дармовщинку-то, и скипидар за милую душу употребим. Помыли мы с дядей Петей лица свои, пошли в дом, на кухню. Нюра на стол угощения ставила - когда только и успела сготовить? Выставила бутыль с самогоном немалую, картошку жареную с грибами, щи кислые из серой капсусты в чугунке из печи вытащила, соленья к картошке: огурчики соленые и маринованные, помидоры в собственном соку, грузди соленые, маслята маринованные, а помимо солений - бруснику моченую, варенье из черники и голубики, костянику в сахаре. Ну, знамо дело, что варенье - к чаю. Господи, как хорошо-то они живут! Самовар не гудел как-нибудь, он - пел. Да за такой стол только бояр и сажать! -Мы, Вань, на ночь на рыбалку сбегаем. Александр Максимович, что математиком у нас в селе работал, звал меня на сегодня рыбачить у их, значит, деревни. Просил быть непременно. Отказать ему не имеем никакого права. Я слышал о замечательном старике, Александре Максимовиче Заботине, который бобылем жил в деревне Березовке. Деревня эта недалеко от Ильинского находилась, за полчаса и добраться можно. Сходим! Я не очень и спешу в город. Как наелись мы и напились вволю, я ушел спать под пуховым одеялом на сеновал. Нюра уговаривала меня, чтобы спал в избе. -Да ведь бабье лето, Нюра. А под пуховым одеялом мне никакой холод не страшен. Спал я дурно, несмотря на кошмарную усталость и выпитый алкоголь, но проснулся, тем не менее, поздно - в пять вечера.
С Александром Максимовичем мы встретились на околице их деревни: он уважал точность. Судя по большущей сумке и выглядывающей из нее сети, и ловить будем именно сетью. Мне, честно Вам скажу, не нравится такая рыбалка. Мне по нраву удочка, тихая речка с чистенькими бережками. Черт с ней, с рыбой, пусть себе плавает, мне бы посидеть на берегу да поразмышлять о том-о сем, всех и дел. Да ладно, сетью, так сетью. Вдоль по течению речки Черной мы не спеша и оправились. Шли гуськом: впереди, с видом знатока, шел сам Заботин, за ним, знамо дело, дядя Петя, ну, а замыкающим - я. Нашли место тихое, где течения почти не видать, а ширина речки не так и великая; надувную лодку, заблаговременно к этому месту причаленную, отвязали. Сети ставили специалисты - Заботин и Петр Николаевич. Сеть тонкая, капроновая, ячейки широкие: нам малая рыба ни к чему, малая - пусть себе плавает до поры до времени. Вот, как сети поставили, костер разложили на берегу. С деревенской закуской пошла в дело водочка, и потекли наши разговоры. Собственно, сегодня рассказывал Александр Максимович. Интересовала меня его жизнь нескладная. Он в начале Отечественной войны ушел на фронт, да и попал в плен, освободили его из концлагеря американцы, бывших заключенных с собой в Америку на излечение забрали. По договору затем американцы нашим на Дальнем Востоке их выдали, а наши опять в новый плен отправили: теперь в ссылке в Средней Азии, на шахтах маялся Заботин, как и многие его сотоварищи по несчастью, только в пятьдесят восьмом и реабилитировали - освободили, наконец, Александра Максимовича. Домой сюда вернулся, а тут и нет почти никого из родных. Друг был, Курочкин Василий Иванович, да и тот с год как помер - сердце не выдержало позора. Василий Иванович для спасения сына своего, Сергея, от рэкетиров вынужден был деньги в кассе колхозной взять, потому как своих денег не хватило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11