В этом здании стены на всех этажах были выкрашены в унылый белый цвет, а стены ЦНПИ сияли всеми цветами радуги. Цель этой веселой раскраски была одна - дать пациентам возможность испытывать здесь спокойствие и оптимизм, но на Росс эти яркие стены четвертого этажа всегда оказывали прямо противоположное воздействие. Она считала эти попугайские цвета фальшивыми и искусственно веселыми - точно в яслях для умственно отсталых малышей.
Она вышла из лифта и бросила взгляд в сторону справочной: одна стена голубая, другая красная. Как и почти все остальное в Центре нейропсихиатрических исследований, идея такой расцветки принадлежала Макферсону. Странно, подумала она, как точно в структуре организации отражаются особенности личности начальника. Макферсон, казалось, был воплощением веселого духа детского сада - безграничного оптимизма.
Ну уж конечно - можно быть оптимистом, когда тебе предстоит прооперировать Гарри Бенсона!
В Центре было тихо: почти весь персонал уже разошелся по домам. Она прошла по коридору мимо ярких дверей с табличками: «СОНОЭНЦЕФАЛОГРАФИЯ», «КОРКОВЫЕ ФУНКЦИИ», «ЭЭГ», «ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ ДИАГНОСТИКА» и в самом конце коридора - «ТЕЛЕКОМП». Работа, кипящая за этими дверьми, была столь же сложной для понимания, как и надписи на табличках, а ведь это было только отделение ухода за больными - «Прикладные процедуры», как называл его Макферсон.
В отделении занимались, можно сказать, вещами ординарными - если сравнивать с «Развитием», отделением исследовательских проектов с его химитродами, компсимами и вероятностными сценариями. Не говоря уж о крупных проектах вроде «Джорджа» и «Марты», «Формы Кью», «Развитие» лет на десять опережало «Прикладные процедуры», а «прикладники» в своих областях продвинулись очень и очень далеко.
Год назад Макферсон попросил Росс провести группу журналистов, специализирующихся на вопросах науки, по ЦНПИ. Он выбрал именно ее в качестве гида, по его словам, из-за ее «аппетитной попки»! Забавно было от него такое услышать. Но она также была и шокирована. Обычно он держался с ней вежливо и по-отечески.
Но что говорить о ней - шокированы были и репортеры. Росс собиралась показать им и «Прикладные», и «Развитие», но, увидев, что делается у «прикладников», гости явно получили чрезмерную порцию острых ощущений, и она прервала экскурсию.
Потом это ее долго беспокоило. Репортеры же не были наивными неискушенными дурачками. Это были люди, которые курсировали между крупнейшими научными центрами всю свою жизнь. Но, ознакомившись с опытами и исследованиями, которые велись в ЦНПИ, они буквально потеряли дар речи. Сама она давно уже утратила способность абстрагироваться, взглянуть на происходящее в Центре как бы со стороны - ведь к тому времени она проработала здесь уже три года и постепенно привыкла ко всему, что творилось в этих стенах. Взаимодействие человека и машины, человеческого мозга и электронного мозга - все это уже давно не представлялось ей чем-то странным и шокирующим. Она воспринимала это как нормальный путь движения науки вперед к новым достижениям.
С другой же стороны, она выступала против операции третьей стадии на Бенсоне. С самого начала она возражала. Она была уверена, что Бенсон - неподходящий человеческий материал, и теперь у нее оставался один-единственный, последний шанс это доказать.
В конце коридора она на мгновение замерла у дверей «Телекомпа» и прислушалась к тихому зудению принтеров. Из-за двери донеслись голоса - и она открыла дверь. «Телекомп» был в полном смысле сердцем всего Центра: просторное помещение, уставленное разнообразным электронным оборудованием. Стены и потолки были обиты звуконепроницаемыми накладками - напоминание о тех давнишних временах, когда здесь стояли стрекочущие телетайпы. Теперь же использовались либо бесшумные КЛТ - катодно-лучевые тубы, - либо струйные принтеры, которые не шумно печатали, а выливали на бумагу ряды букв точно из шланга. Макферсон настоял на замене печатных аппаратов на бесшумные машины, потому что, как ему казалось, стрекот телетайпов раздражал поступивших в ЦНПИ пациентов.
В комнате находились Герхард и его ассистент Ричардс. Их называли близнецами-вундеркиндами: Герхарду было только двадцать четыре, Ричардсу - и того меньше. Они были самыми юными сотрудниками Центра: оба рассматривали «Телекомп» как площадку для игр. Они работали допоздна, но урывками и беспорядочно: начинали вечером, а уходили из лаборатории засветло. Они редко появлялись на научных советах Центра и общих собраниях - к вящему неудовольствию Макферсона. Но чего нельзя было отрицать, так это их таланта. В таланте им невозможно было отказать.
Герхард носил ковбойские сапоги, полотняные штаны и атласные рубашки с жемчужными пуговицами. В возрасте тринадцати лет он обрел всенародную известность, построив двадцатифутовую твердотопливную ракету во дворе родительского дома в Финиксе. У ракеты была чрезвычайно сложная электронная система наведения, и Герхард не сомневался, что сумеет вывести ее на орбиту. Соседи, заметившие за гаражом устремленный в небо нос ракеты, забеспокоились и вызвали полицию. После чего в известность поставили даже армейское командование.
Армейская комиссия изучила ракету Герхарда и отправила ее на полигон Уайт-Сэндз для запуска. После запуска вторая ступень воспламенилась до момента отделения, и ракета взорвалась на высоте две мили. Но к тому времени Герхард получил четыре патента на свою систему наведения и несколько заманчивых предложений из ряда колледжей и промышленных фирм. Он их все отверг и поручил своему дяде инвестировать гонорары за патенты, а достигнув шестнадцатилетия, купил себе «Мазерати». Он нанялся на работу в компанию «Локхид» в Палмдейле, в Калифорнии, но через год уволился, потому что не имел возможности должностного роста - из-за отсутствия инженерного диплома. К тому же сослуживцы открыто недолюбливали семнадцатилетнего коллегу, разъезжавшего на «Мазерати» и предпочитавшего приходить на работу в лабораторию около полуночи. Считалось, что в нем отсутствует «дух коллективизма».
Вот тогда-то Макферсон и взял его в Центр нейропсихиатрических исследований для разработки электронных компонентов, совместимых с человеческим мозгом. Макферсон как глава ЦНПИ провел собеседования с десятками кандидатов, которые считали эту работу «научным вызовом» и «интересной возможностью для прикладного использования теоретических разработок», но только Герхард сказал, что ему все это кажется ужасно занятной игрой - и его немедленно взяли в штат.
У Ричардса был приблизительно аналогичный жизненный опыт.
Он закончил среднюю школу и полгода проучился в колледже, а потом загремел в армию. Уже попав было в полк для отправки во Вьетнам, он предложил некоторые улучшения в армейских системах электронной разведки. Его предложения оказались удачными, и Ричардс отправился не на поля сражений, а в военные лаборатории в Санта-Монике. После демобилизации он тоже пришел в ЦНПИ.
Близнецы- вундеркинды! Росс улыбнулась.
- Привет, Джан! - сказал Герхард.
- Как дела, Джан? - сказал Ричардс.
Они обменялись рукопожатием. Эти двое были единственными в Центре, кто осмеливался обращаться к Макферсону просто «Род». И Макферсон смирился с этим.
- Все отлично, - ответила она. - Мы представляли нашего пациента третьей стадии на конференции. Я хочу на него взглянуть.
- А мы как раз заканчиваем проверку его компьютера, - сказал Герхард. - Все в норме, - он указал на стол с микроскопом, окруженным множеством электронных датчиков и дисплеев.
- А где компьютер?
- Под стеклом.
Она присмотрелась повнимательнее. Пластиковый пакетик размером с почтовую марку лежал под окуляром микроскопа. Сквозь прозрачную оболочку она увидела плотную паутину миниатюрных электронных компонентов и проводков. Из пакетика торчали сорок контактов. С помощью микроскопа ребята исследовали все электроды - один за другим.
- Осталось проверить логическую цепь, - сказал Ричардс. - У нас на всякий случай есть страховочный блок поддержки.
Джанет подошла к полкам с картотекой и стала просматривать карточки тестов. Просмотрев несколько карточек, она спросила:
- А нет ли у вас психодексных карточек?
- Есть. Вон там, - сказал Герхард. - Тебе нужны пятипространственные или "н" - пространственные?
- "Н" - пространственные.
Герхард выдвинул ящик и вытащил лист картона.
Еще он вынул плоскую планшетку. К планшетке на цепочке был привязан заостренный металлический штырек, похожий на карандаш.
- Но это же не для вашего пациента третьей стадии? - спросил он.
- Для него, - ответила Росс.
- Вы уж и так использовали на него много психодексов…
- Нужна еще одна - для истории болезни.
Герхард отдал ей карточку и планшетку.
- Ваш пациент понимает, что с ним делают?
- Он понимает почти все.
Герхард покачал головой.
- Он, наверно, совсем спятил.
- Да, - сказала Росс. - В том-то все и дело.
На седьмом этаже она зашла в кабинет дежурных медсестер и попросила историю болезни Бенсона. В кабинете сидела новенькая.
- Извините, но родственникам не разрешается знакомиться с медицинскими записями.
- Я доктор Росс.
Сестра смутилась.
- Извините, доктор. Я не обратила внимания на ваш значок. Ваш пациент находится в палате семьсот четыре.
- Какой пациент?
- Малыш Джерри Питерс.
Доктор Росс подняла брови.
- Разве вы не педиатр? - спросила сестра.
- Нет, я психиатр Центра нейропсихиатрических исследований. - Она услышала гневные нотки в собственном голосе и расстроилась. Впрочем, разве она не привыкла с юности то и дело слышать: «Но вы же не хотите стать врачом, вы, очевидно, хотите стать медсестрой?» или «Ну, для женщины самое милое дело - педиатрия, то есть это самое естественное…»
- А, значит, вам нужен мистер Бенсон из семьсот десятой. Его только что…
- Спасибо! - Росс взяла историю болезни и пошла к палате Бенсона.
Она постучала - и услышала выстрелы. Потом открыла дверь. Свет был потушен - горел только ночник у кровати, но комната купалась в голубом сиянии, струящемся от телеэкрана. Человек на экране говорил:
- …умер, не успев упасть на землю. Две пули попали в сердце.
- Вы здесь? - спросила она и шире открыла дверь.
Бенсон поглядел на вошедшую. Он улыбнулся и нажал кнопку на панели около кровати - телевизор погас. Его голова была обернута полотенцем.
- Как вы себя чувствуете? - спросила она и села на стул около его кровати.
- Голым, - ответил он и указал на полотенце. - Вот смех! Только когда тебя обреют наголо, осознаешь, сколько у тебя волос на голове. - Он дотронулся до полотенца. - Женщине, наверное, еще хуже.
Он поглядел на нее и сконфузился.
- Это совсем не смешно, - ответила она.
- Пожалуй, - он откинулся на подушку. - После этой процедуры я посмотрел в мусорную корзину - и просто оторопел. Как же много волос! Голове сразу стало холодно. Вот что самое занятное - то, что голове холодно. Потому мне и повязали полотенце. Я им сказал, что хочу взглянуть на голову - хочу, мол, посмотреть, как она выглядит лысой - а они говорят: лучше не надо. Ну, я подождал, пока они уйдут, потом пошел в ванную. А когда вошел туда…
- Да?
- …Я не стал снимать полотенца. - Он рассмеялся. - Не смог. Что бы это значило?
- Не знаю. А вы как думаете?
Он снова рассмеялся.
- Слушайте, почему психиатры никогда не отвечают на прямо поставленный вопрос? - Он закурил и бросил на нее надменный взгляд. - Мне сказали, чтобы я не курил. А я все равно буду.
- Какая разница? - Она внимательно смотрела на него. Похоже, он находился в хорошем расположении духа, и ей не хотелось портить ему настроение. Но, с другой стороны, негоже вступать с ним в панибратские беседы накануне операции на мозге.
- Несколько минут назад заходил Эллис, - сказал он, затягиваясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31