Рикки ухмыльнулся:
– Красиво, а?
Я медленно покивал. Теперь я все видел яснее. Видел, что на самом деле осьминог представляет собой ветвящуюся древовидную структуру. Центральный квадратный трубопровод вертикально возносился в середине комнаты, от него ответвлялись трубы поменьше. А от этих труб в свой черед отходили во все стороны трубки еще меньшие. И все это сверкало, точно зеркальное.
– Отчего такой блеск?
– Это стекло с алмазным покрытием, – ответил Рикки. – На молекулярном уровне обычное стекло походит на швейцарский сыр – сплошные дырки. Кроме того, оно же жидкое, так что атомы просто проходят сквозь него.
Внутри сияющего леса ветвящегося стекла переходили с места на место Дэвид и Рози – делая какие-то заметки, подстраивая вентили, справляясь со своими карманными компьютерами.
Я понял, что передо мной колоссальная сборочная линия. Маленькие фрагменты молекул вводятся в трубки поменьше, там к ним добавляются атомы. Потом они перемещаются в следующие по величине трубки, где к ним добавляют новые атомы. Таким образом молекулы постепенно продвигаются к середине структуры, пока сборка не завершается и центральная труба не выводит наружу готовый продукт.
Рикки сказал:
– Это примерно то же, что автомобильный конвейер, только работает он на молекулярном уровне. В одном месте мы подцепляем к молекуле белковую цепочку, в другом добавляем метиловую группу – совершенно так же, как на конвейере к машине добавляют где дверцы, где колеса. А под конец с конвейера съезжает новенькая, сделанная на заказ молекулярная структура.
– А различные щупальца?
– Изготовляют различные молекулы. Потому они и такие разные с виду.
Рикки повел меня из ангара, поглядывая по пути на часы.
– Мы опаздываем на какую-то встречу? – спросил я.
– Что? Нет-нет. Ничего подобного.
Два ближайших к нам куба были в действительности сделаны из сплошного металла, в них входили толстые электрические кабели.
– Это ваши магнитные генераторы? – спросил я.
– Да, – ответил Рикки. – Они создают пульсирующее магнитное поле напряженностью в шестьдесят Тесла. Примерно в миллион раз сильнее магнитного поля Земли. Мы, разумеется, можем использовать только пульсирующее поле. При работе в постоянном режиме их разнесло бы в куски поле, которое они генерируют.
– Рикки, все это очень впечатляет, – сказал я. – Однако большая часть вашей сборочной линии работает при комнатной температуре – ни вакуума, ни жидкого кислорода, ни магнитного поля. Как такое возможно?
Он пожал плечами:
– Сборщикам никакие особые условия не требуются.
– Сборщикам? – удивленно переспросил я. – Ты хочешь сказать, что все производство осуществляют молекулярные сборщики?
– Конечно. Я думал, ты это уже понял.
– Нет, Рикки. Этого я не понял. И я не люблю, когда мне врут.
Рикки сделал обиженное лицо:
– Я и не вру.
Но я был уверен – врет.
Большинство специалистов уверено, что наноинженерия отыщет со временем способ создания сборщиков – миниатюрных молекулярных машин, способных производить конкретные молекулы. Но насколько мне было известно, ни в одной из лабораторий мира этого пока еще сделать не удалось. А теперь Рикки небрежно, как бы между делом, сообщает, что «Ксимос» сумела получить молекулярные сборщики, которые снабжают эту компанию нужными ей молекулами. И я ему не поверил.
Пытаясь собраться с мыслями, я уставился себе под ноги. И обнаружил, что некоторые участки пола сделаны из стекла. Сквозь это стекло я разглядел идущие ниже уровня земли стальные трубы.
Это, предположил я, подача сырья, органического материала, который сборочные линии преобразуют в конечные молекулы.
Внимательно оглядев пол, я проследил трубы до их появления из соседней комнаты. Сквозь стекло я увидел округлые стальные подбрюшья баков, замеченных мною раньше. Цистерн, которые похожи на оборудование пивоварни.
Тогда-то я и понял, что здесь происходит на самом деле.
– Сукин ты сын, – сказал я.
Рикки улыбнулся, пожал плечами:
– Не без этого.
Расположенные в соседней комнате баки и в самом деле были емкостями, в которых происходил контролируемый рост бактерий. Да только Рикки изготавливал не пиво – он изготавливал микробов, и причина, по которой он это делал, не вызывала у меня сомнений. Неспособная создать настоящих наносборщиков, «Ксимос» для получения нужных молекул использовала бактерии. Это была генная инженерия, а никакая не нанотехнология.
– Ну, не совсем так, – сказал Рикки, когда я изложил ему свои соображения. – Однако готов признать, что мы используем гибридную технологию. Да это, собственно, и неудивительно, не так ли?
Он был прав. Уже по крайней мере лет десять наблюдатели предсказывали, что генная инженерия, информатика и нанотехнология со временем сольются воедино. Нет, например, особой разницы между созданием новой бактерии, способной вырабатывать, скажем, молекулы инсулина, и созданием рукотворного микромеханического сборщика, вырабатывающего новые молекулы. И то и другое происходит на молекулярном уровне.
– С помощью бактерий, – сказал Рикки, – мы получаем только субстратные молекулы, сырой материал, а потом строим из них то, что нам требуется, методами наноинженерии.
Я указал на емкости:
– Какие клетки вы там выращиваете?
– Один из штаммов Е. coli, – ответил Рикки.
Е. coli – распространенная бактерия, которую можно встретить где угодно, даже в кишечнике человека. Я сказал:
– Значит, вот как вы получаете ваши молекулы. Их производят для вас бактерии.
– Да. Мы получаем двадцать семь первичных молекул. Потом они соединяются в среде с относительно высокой температурой, при которой атомы более активны.
– Потому-то здесь так жарко?
– Ну да. Максимальная интенсивность реакции достигается при шестидесяти четырех градусах по Цельсию, однако определенное количество молекулярных комбинаций возникает уже при двух градусах.
– А другие условия не нужны? – спросил я. – Вакуум? Давление? Сильное магнитное поле?
Рикки покачал головой:
– Нет, Джек. Мы поддерживаем такие условия, чтобы ускорить сборку, но особой необходимости в них нет.
– И из этих составляющих молекул образуются сборщики?
– И они затем собирают молекулы, которые нам нужны.
Создание сборщиков с помощью бактерий – это было умное решение. Но для чего в таком случае нужна столь сложная стеклянная конструкция?
– Разные щупальца позволяют нам создавать до девяти сборщиков одновременно, – объяснил Рикки.
– А где сборщики производят конечные молекулы?
– В этой же установке.
Подойдя к ближайшему компьютеру, Рикки вывел на дисплей схематическое изображение сборщика. Сборщик походил на цевочное колесо с расходящимися во всех направлениях спиральными стрелами и плотным узлом атомов в середине.
– И они создают блоки ваших камер? – спросил я.
– Так оно и есть. – Он снова застучал по клавиатуре. Появилась новая картинка. – Это наша окончательная микромашина, камера, рожденная, чтобы летать. Перед тобой молекулярный вертолет.
– А где пропеллер? – спросил я.
– Пропеллера нет. Машина использует вот эти округлые выступы, торчащие под всеми узлами. Это ее движители. Машина маневрирует, используя вязкость воздуха.
– Используя что?
– Вязкость. Воздуха. – Он улыбнулся. – Не забывай, это микроуровень. Совершенно новый мир, Джек.
Сколь бы новаторским ни был этот проект, Рикки оставался связанным требованиями Пентагона, и конечный его продукт военных не удовлетворял. Да, «Ксимос» построила летающую камеру, превосходно показавшую себя в ходе испытаний в закрытых помещениях. А вот снаружи малейший ветерок раздувал ее, точно облачко пыли.
Команда инженеров «Ксимос» пыталась модифицировать основные блоки, повысив их мобильность. Но пока безуспешно. Тем временем Министерство обороны разочаровалось в нанотехнологии в целом, контракт с «Ксимос» был расторгнут, через шесть недель военные прекращали финансирование.
– Так вот почему Джулия в последние недели так старалась найти инвесторов.
– Правильно, – откликнулся Рикки. – Если честно, к Рождеству наша компания может вылететь в трубу.
– Рикки, я программист. Я не могу решить проблему мобильности агентов. Это вопрос технический. Не моя сфера.
– Да я знаю. – Он помолчал, нахмурясь. – По правде сказать, мы думаем, что в решении мог бы помочь программный код.
– Код? В решении чего?
– Джек, я буду с тобой откровенен. Мы совершили ошибку, – сказал он. – Но это не наша вина. Клянусь. Виноваты строители.
И он объяснил, что строители забыли установить фильтры в одном из четырех основных вентиляционных каналов.
– Они и пазов-то для них не прорезали, так что строительные инспекторы даже не поняли, что чего-то не хватает. Инспекторы подписали акт приемки здания, мы начали работу и три недели спустя выбросили в окружающую среду неотфильтрованный воздух.
– С какими загрязнителями? Рикки прикусил губу:
– Всего понемногу.
– Вы выбросили Е. coli, сборщиков, конечные молекулы, все?
– Да, так получилось. Около двадцати пяти килограммов.
Рассказывая об этом, Рикки нервничал все сильнее. Я не понимал, в чем тут причина. Столь малое количество вещества, если только оно не высокотоксично и не радиоактивно – а здесь об этом речи не шло, – ущерба окружающей среде нанести не способно.
– Ну и что, Рикки? – сказал я. – Эти частицы разнесло ветром по пустыне. Они распадутся под воздействием солнечного света и космического излучения. Несколько часов или дней – и их нет. Верно? Рикки пожал плечами:
– На самом деле, Джек, тут не…
И в этот миг зазвучал сигнал тревоги.
Сигнал был тихий – мягкое, настойчивое жужжание, – но Рикки он заставил подскочить.
– В чем дело? – спросил я.
– Что-то привело в действие систему тревоги сигнализации периметра. – Он снял с пояса рацию. – Винс, поставь защиту.
Переговорное устройство потрескивало.
– Защита поставлена, Рикки.
– Подними давление.
– Оно уже выше базового. Поднять еще?
– Нет. Оставь как есть. Мы его уже видим?
– Пока нет.
– Черт!
Рикки повесил рацию обратно на пояс и быстро застучал по клавиатуре. Экран компьютера разделился на полдюжины изображений, поступающих с камер системы безопасности, расставленных по всему комплексу зданий. Одни показывали пустыню сверху, другие – с уровня земли.
Я ничего не увидел. Одни лишь пустынные кустарники да кое-где кактусы.
– Ложная тревога? – спросил я. Рикки покачал головой:
– Чтобы обнаружить его, потребуется несколько минут.
– Что обнаружить?
– Вот это.
Он ткнул пальцем в экран и опять прикусил губу.
Я увидел маленькое взвихренное облачко темных частиц. Оно походило на пылевой столб, закрученный потоками горячего пустынного воздуха. Но только это облачко было черным и постоянно меняло форму.
– Что это? – спросил я.
– Я надеялся, ты мне это объяснишь.
– Похоже на рой агентов. Это что, твои камеры?
– Нет. Что-то другое. Оно не подчиняется радиосигналам. Мы уже около двух недель пытаемся установить с ним контакт, – ответил он. – Оно создает электрическое поле, которое мы можем измерить, но взаимодействовать с этим полем нам по какой-то причине не удается.
Я нахмурился.
– Рой – это совокупность машин, микророботов. Почему у них не кончается энергия? И почему, собственно говоря, вы не можете им управлять? Если частицы обладают способностью роиться, между ними должно существовать какое-то электрическое в своей основе взаимодействие. А значит, у вас есть возможность управлять роем – по крайней мере разрушить его.
– Все верно, – ответил Рикки. – За исключением того, что мы этого сделать не можем.
– И ты вытащил меня сюда…
– Чтобы ты помог вернуть эту чертовщину назад.
День шестой: 9.32
Все те годы, которые я потратил на программирование агентов, нам и в голову не приходило, что могут потребоваться более серьезные средства контроля над ними, что агенты способны обрести независимость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25