- А теперь назовите ваше имя и отчество.
- Жохова Татьяна Николаевна, - отвечает она сухо.
- Скажите, вы знали раньше пострадавшего из соседнего купе?
- Нет.
- Его фамилия Рубин, имя - Виталий. Может слышали когда-нибудь?
- Нет я его не знаю, - повторяет она. - Видела мельком при посадке, потом в вагоне, а знакома не была.
- Татьяна Николаевна что за история произошла у вас с зажигалкой, расскажите пожалуйста.
- С зажигалкой? - делает она удивленное лицо, не особенно при этом удивляясь. - Кто вам сказал?
В свою очередь я тоже делаю вид, что не слышу вопроса.
- Не пойму, о чем вы? - настаивает она, и мне приходится объяснить, хотя сам довольно смутно представляю, о чем идет речь.
- Я говорю о том предмете который обнаружил ваш супруг после того, как вернулся из восьмого купе. Это было в двадцать один час.
- Ах, вот оно что? - Ее тонкие оттененные карандашом брови хмурятся. - Эту зажигалку подарила мне приятельница.
В подтексте звучит: "Охота вам заниматься такими мелочами?"
"Неохота, - мысленно отвечаю я, - но что делать работа". А вслух спрашиваю:
- Фамилия имя, отчество приятельницы ее адрес?
Татьяна Николаевна бросает на меня полный презрения взгляд прикусывает нижнюю губу.
- Вы можете показать зажигалку?
Жохова отрицательно качает головой.
- Она куда-то пропала.
Только этого не хватало!
- Я все вещи перерыла, - продолжает Татьяна Николаевна. - Она будто сквозь землю провалилась. Даже не знаю что и думать.
Я тоже. В отличие от мифической подруги заявление о пропаже выглядит довольно убедительно, во всяком случае похоже, что моя собеседница искренне расстроена потерей этой вещи.
- Как она выглядела?
- Очень изящная вещица. Из старинных. Корпус из слоновой кости, а сверху серебряный футляр витой, из стеблей и цветов. Я оставила ее на столике в купе.
- Скажите, а Станислав Иванович - он что же, не знал о подарке вашей ленинградской приятельницы?
- Я не успела ему сказать. Она подарила зажигалку перед самым отъездом. Муж ее увидел и...
- И на этой почве вы поссорились?
- Вы хорошо осведомлены, - парирует она.
Скромность украшает человека, но в данном случае я предпочитаю обойтись без украшении.
- Возможно больше чем вы думаете.
Она опускает ресницы, чтобы погасить вспыхнувшую во взгляде неприязнь.
- Не понимаю зачем в таком случае вам я?
- Хочу знать еще больше.
Она морщится, как от зубной боли, но отчасти удовлетворяет мое любопытство.
- Мужчины ревнивы и Станислав Иванович не исключение. Он выпил лишнего с ним это случается и когда вернулся... Бог знает, что пришло ему в голову. Придрался к зажигалке, стал упрекать меня в неверности. Ему, видите ли, показалось, что эту вещь оставил в нашем купе Рубин - так кажется вы его называли. Станислав Иванович начал фантазировать будто он, Рубин, приходил ко мне ну и так далее...
- Скажите подобные сцены имели место раньше?
- Станислав Иванович, - она упорно называет мужа по имени и отчеству, - ревнив сверх меры, но столь строгого объяснения я не припомню. - Татьяна Николаевна меняет наклон головы, и я вижу мелкую сетку морщин у переносицы искусно скрытую слоем косметики. - Он говорил всякие гадости и вообще... не заставляйте меня повторять этот бред.
- В котором часу ушел из купе ваш муж?
- В начале десятого. Как раз в то время, когда в соседнем купе находился грузин.
- А почему вы думаете, что вторым был грузин?
- Один из них говорил с сильным акцентом.
- Как долго это продолжалось?
- Несколько минут. Я легла спать и заснула. Проснулась уже около одиннадцати.
- Значит, между девятью и десятью вечера Виталий Рубин к вам в купе не заходил?
- Нет, - твердо отвечает она.
Поблагодарив Татьяну Николаевну я еще несколько минут сижу молча переваривая все, что услышал. Потом прошу Гаврилыча открыть мне свободное купе и позвать Тенгиза.
- Из четвертого? - уточняет он - Сей момент. Через минуту ко мне заходит полный мужчина в майке с мультипликационным волком на груди и в спортивных трикотажных брюках. Его загорелое лицо добродушно, слегка заспанно, а губы, растянутые в улыбке обнажают ослепительно белые зубы.
- Ваша фамилия? - спрашиваю я.
- Зачем слушай, фамилия? - удивляется он. - Тенгиз меня зовут. Я тебе без фамилии все скажу. Надо будет - всю ночь буду рассказывать.
Я беру протянутый им паспорт.
- Скажите Чаурия, а вы ссорились с пассажиром из восьмого купе?
- Виталием, да? - Он грузно опускается на противоположную полку пожимает плечами, отчего волк на его груди строит мне уморительную гримасу. - Знал что спросишь. Ругались мы да, ругались. Как мы могли не ругаться? Играли в карты, понимаешь, а он спекулянтом называет. За что?! Я не вор, свои фрукты везу не чужие. А он говорит: "Миллион с трудового народа сдирать едешь". Какой миллион?! Какой сдирать?! Своими руками копаю своими руками ращу, какой слушай спекулянт, а?!! Я и есть трудовой народ понимаешь? Два мешка мандарин везу - у меня справка сельсовета есть. Я честный колхозник! Чаурию каждый знает он не спекулянт!
- Этот разговор был во время игры?
- Да.
- А что вы делали после?
- Что делал? Ничего не делал. Чай пил.
- В восьмое купе заходили?
Стыдливо потупив взор, Чаурия подтверждает.
- Да слушай заходил. А ты бы не зашел?! Объяснить человеку надо? Справку сельсовета показать надо? Дорогой, говорю, зачем обижаешь? Зачем спекулянтом называешь? Я не спекулянт, я колхозник! У меня справка есть, свои фрукты везу не чужие.
- И чем закончился ваш разговор?
- Извинился, - небрежно отвечает Тенгиз. - Сказал что неправ был.
- В котором часу это происходило?
- Может, в девять, может позже. Я ушел от него, а он в седьмое купе пошел.
- К Жоховой.
- Откуда я знаю к Жоховой не к Жоховой! Кто такой Жохова? Муж и жена там едут Родион едет. Виталий зашел туда, а я пошел к себе чай пить. Потом в ресторан пошел кушать захотел. Пришел оттуда, не успел спать лечь, как закричал кто-то. Выскочил я, а тут такое творится!
- Получается, что после девяти вы Рубина не видели?
- Совсем не видел. Скажу по секрету - нехороший человек Виталий. Со мной ругался, с Родионом ругался. Скандальный человек, не мужчина.
- С Родионом он тоже ссорился?
- А как же! Ссорился. Когда в карты играли.
- Из за чего не знаете?
- Вот этого, дорогой не знаю.
Ноль часов пятьдесят семь минут
------------------------------
Дверь открывает худощавый неопределенного возраста мужчина ему можно дать и сорок и все шестьдесят. Несмотря на поздний час, его костюм в полном порядке.
- Лисневский Родион, - представляется мужчина. Вместо "р" он произносит мягкое "в", отчего получается забавное "Водион".
- А отчество? - спрашиваю я.
- Не слишком ли официально для полуночной беседы? А впрочем - Романович. Вы наверно по поводу несчастного случая? - продолжает он.
Я киваю и задаю ставший традиционным вопрос.
- Меня интересует, чем вы занимались между девятью и одиннадцатью вечера.
Он светски улыбается и вытаскивает из внутреннего кармана пиджака портсигар из слоновой кости покрытый тонкой серебряной вязью.
- Вы спрашиваете, чем я занимался? Чем обычно занимаются мужчины, дабы скоротать свободный вечер? - "Вечер" он произносит без последнего "р" зато "скоротать" звучит интригующим "сковотать". - Играл в преф, побаловался чайком, потом баиньки. Сами понимаете в пути выбор развлечении невелик.
Лисневский щелкает портсигаром и прячет его в карман.
- Меня интересуют подробности.
- Какие подробности?
- Всякие. В частности, ваша ссора с пострадавшим.
- Ага, - говорит Лисневский, вытаскивает огромные часы-луковицу, недвусмысленно смотрит на ажурные стрелки, намекая на время.
- Пусть это вас не смущает, - говорю я. - В экстренных случаях мы имеем право беспокоить свидетелей в ночное время.
- Да-да. - "Водион" рассеянно смотрит куда-то поверх моей головы, скорей всего на свое собственное отражение в зеркале. - Случай безусловно экстренный...
- Итак, Родион Романович? Меня интересует, при каких обстоятельствах произошла ваша ссора с Виталием Рубиным.
- С усопшим? - уточняет Лисневский и чешет висок длинным ногтем указательного пальца. - Собственно, ссора ли это? Он действительно вел себя вызывающе. Оскорбил Тенгиза, назвал меня мошенником, но, согласитесь, не вызывать же мне его на дуэль, а драться по такому поводу интеллигентному человеку просто глупо. К тому же мы с ним в разных весовых категориях.
- Так и не выяснили отношений?
- После игры я его не видел. Вас, кажется, интересует именно это? В девять я вернулся к себе в купе. Там застал семейную сцену. Я, признаться, не любитель острых ощущений, поэтому попросил проводника перевести меня в свободное купе, что он и сделал. Милейший человек. Далее: я перешел во второе купе, побаловался чайком и лег спать.
- В котором часу баловались?
- Увы, не засек. - Он разводит руками. - Не имею привычки.
- Когда проводник убирал стаканы, вы уже спали?
- Ах да, совсем упустил. После чая я решил совершить нечто вроде вечернего моциона. Зашел к проводнику, поболтал с ним, так сказать, на вольные темы, а уж потом пошел к себе.
- Рубина, конечно, не видели?
- Только мельком. - Лисневский изящным щелчком сбивает невидимую пылинку с лацкана пиджака. - Он направлялся к себе, но, откровенно говоря, у меня не было ни малейшего желания общаться с этим типом.
- Кто, кроме вас, играл в карты?
- Рубин, Эрих и Тенгиз.
- А кто присутствовал при этом?
- Квасков и мой сосед Жохов.
- В каком купе едет Квасков?
- Володя? В пятом
- Скажите, Родион Романович, почему вы не пошли вместе со всеми в ресторан?
- Я, знаете ли, поиздержался за время отпуска. В настоящее время, что называется, стеснен в средствах.
- Понятно. Ну, а в период между десятью и одиннадцатью никуда из купе не отлучались?
- Спал как сурок. - Он натянуто улыбается, но тут же улыбка сбегает с его лица, и, подавшись вперед, он проникновенно заглядывает мне в глаза: - Я вас очень прошу, бога ради, не вмешивайте вы меня в эту историю. Поверьте, что я не имею к ней ни малейшего отношения.
- А кто имеет? - спрашиваю я тем же тоном. - Может, подскажете? Время-то позднее.
Он выпрямляется, и мы некоторое время слушаем перестук колес, думая каждый о своем.
Когда я выхожу, на щеках "Водиона Вомановича" горит яркий румянец.
Один час десять минут
--------------------
Мои попытки сдвинуть с места оконную раму ни к чему не приводят. А жаль - глоток свежего воздуха мне бы не помешал.
Выхожу в коридор и стучу в пятое купе.
- Квасков? - спрашиваю у заспанного мужчины, появившегося на пороге.
- Так точно, - отвечает он, массируя веки пальцами. Владимир Квасков.
- Разрешите войти?
- Конечно, - он пропускает меня в купе.
Постель смята - хоть один человек в вагоне спал спокойно. На откидном столике стоит початая бутылка "боржоми".
- Где брали? - спрашиваю у Кваскова.
- В ресторане. Хотите?
- Не откажусь. Вы догадываетесь, по какому я поводу?
- Догадываюсь, - отвечает он.
- Расскажите, чем вы занимались между девятью и одиннадцатью часами вчера вечером?
- Одну минуту, дайте припомнить. Значит, так - до девяти смотрел, как в восьмом купе играли в преферанс. Что дальше? Пошел в ресторан ужинать. Сидел один. Минут через десять пришли соседи по вагону.
Станислав Иванович и этот, что из Прибалтики.
- Эрих?
- Не знаю, кажется, Эрих Он посидел с полчаса и ушел, а мы остались. Так... Постойте, около десяти в ресторан пришел еще один Тенгиз из четвертого купе, но он сел отдельно. В одиннадцать мы со Станиславом Ивановичем вернулись в вагон. Не успел я раздеться, как услышал крики. Вышел узнать, что случилось. Оказывается, мужчина из восьмого купе разбился.
- Не помните, с кем он ссорился во время игры?
- Ну, поругался с Тенгизом и с тем... пижоном.
- Лисневским?
- Да, с ним. Назвал его мошенником - не знаю, почему. Я ведь за игрой не очень- то следил, сидел так, за компанию, от скуки.
1 2 3 4 5 6