Да и какой, скажите, мальчишка устоял бы перед сыщицкими историями, которыми с младых пашиных лет щедро угощал его друг дома? Коньков тогда ещё работал в УГРО и был поистине неиссякаем. Если не с ним самим, то с его друзьями-коллегами каждый день происходило нечто увлекательное, что там Перри Мейсон и Ниро Вульф. А были ещё коллеги-недруги, злокозненные и коварные, благодаря именно этим качествам выбившиеся в начальники, в работе Коньков их всегда посрамлял, в интригах же они брали свое, мстилид, почему и остался он вечным старлеем, так и на пенсию вышел... Ну, разумеется, и преступники фигурировали в его рассказах: убийцы, грабители, воры, но в смысле пакостности и вреда, наносимого обществу, им до коньковских начальников было ой как далеко.
Вот так и попал юный Паша, Паульхен по-домашнему, в сыщики...
- Цепочка, значит? Золотая? - продолжал между тем Коньков несвязное свое бормотание, - Интер-ресно дела поворачиваются. Сама же она свалиться не могла, застежка там какая-нибудь, замочек, ты у Монолизы этой разузнай. А почему она, кстати, в милиции про цепочку ничего не сказала? Все трое умолчали, может, это и сговор...
- Да забыли просто, дядя Митя. Представляешь, какое потрясение, только что была живая девушка, любила, скандалила, планы строила далекоидущие, и вдруг нет её, одни пузыри на воде...
- Какие ещё пузыри, что ты мне про пузыри? Ах да, дождь же был...
В тот самый вечер, когда состоялся этот многозначительный разговор между двумя сыщиками - старым и молодым, случилось ещё одно событие, имевшее косвенное, правда, отношение к расследованию убийства гражданки Станишевской: в гости к бабе Тане, дежурной по подъезду, приехала из Малоярославца любимая племянница. Тетку навестить, а заодно купить кой-чего мужу, себе и детям. В Москве лучше как-то покупается, чем в Малоярославце, интереснее. Удивилась, увидев двух кошек: это ещё откуда? Выслушала ужасную историю, как соседку, бывшую их хозяйку, прямо в лифте зарезали. Испугалась до смерти:
- Ой, а я в нем ехала!
- Все ездим. Что ж теперь, пешком подыматься? - успокоила её рассудительная тетка.
Ночью белая с черным кошка изловила мышонка - откуда бы ему взяться на пятом-то этаже? Отродясь тут мыши не водились, видать, судьба.
Обнаружив поутру на коврике возле своей кровати дохлую мышь и гордую охотницу, ожидающую похвалы, баба Таня сделала все, что следует; покойницу завернула в бумагу и отнесла в помойное ведро, кошку почесала за ухом, приговаривая:
- Вот и умница, сразу видать - работящая кошка.
Племянница, проснувшись и узнав о происшествии, сказала грозно:
- Та-ак! А наш Васята только спать и жрать горазд, мыши прямо по нем скачут. Теть Тань, заберу я эту кошечку, все равно ведь сирота.
- У неё хозяин есть, - засомневалась было старуха, но прикинула в уме: когда ещё появится тот хозяин, да что с ним ещё будет когда узнает о смерти супруги своей, да и вообще как такому мужчине вальяжному, большому начальнику за двумя кошками ходить? Еще и спасибо скажет...
Вот так и получилось, что кошка Мариетта (имени её баба Таня не знала) отбыла вскоре в Малоярославец, где ей предстояло называться Муркой, ловить мышей и быть верной супругой ленивому красавцу Васяте.
Это маленькое событие повлекло за собой, как ни странно, довольно серьезные последствия...
Заместитель директора института не только сам отправился в аэропорт, но и жену свою прихватил. Не так-то просто человека, только что прилетевшего с неведомых, но, конечно, волшебных островов, ошарашить сообщением о постигшем его несчастье. Пусть уж и Зоя будет рядом, женщине вообще легче найти нужные слова, к тому же они с бедной Тамарой не то, чтобы приятельствовали, но друг другу симпатизировали. По этой, кстати, причине Петр Сергеевич, не имевший от жены собственных секретов, утаил от неё занимавший весь коллектив роман Юрия с рыжей секретаршей Мирой. Хотя язык иной раз так и чесался - Петр Сергеевич шефа не одобрял. Но узнала бы Тамара - что тут хорошего? И так натерпелась, бедная, - Юра по бабам неутомимый ходок, при его приближении все как одна институтские дамы прихорашиваются и встряхиваются, как птички. Он и цветочки ко дню рождения не забудет, и подарочек из-за границы каждой, и не то, чтобы всем одинаковые, а как бы индивидуально, с учетом склонностей, пристрастий, возраста и даже цвета волос... Тамара, пока с ним ездила, сама же эти подарки и покупала:
- Дешевле получается, - призналась она как-то Зое, - Я хоть выбрать могу, а он втихаря да в спешке напокупает всякой дряни втридорога.
Был в ней цинизм какой-то, в этой Тамаре, странные у них с Юрием были отношения. Дамы восхищались вкусом и галантностью очаровательного Юрия Анатольевича, не подозревая, что угодила им его супруга. А его, заместителя, как мужчину в грош не ставили. Кличку приспособили: "Зойкин муж". Петр Сергеевич старался не обижаться и постановил для себя, что с такой репутацией руководить коллективом легче, никто не посмеет сказать: а ты-то!
Заметив эту пару в толпе встречающих, Юрий Анатольевич Станишевский сразу понял: что-то произошло. Институт закрыли, бомбу взорвали... Обнявшись дружески с пухленькой Зоей и обменявшись рукопожатием с дорогим другом Петей, он заметил, как тот сделал шаг назад, выдвинув на передний план Зою, заметил её странно кривящееся от желания заплакать лицо, и похолодел:
- Кто? Кто умер? Не томи, говори сразу.
Вестница беды заплакала все же, взяла его руку, сжала:
- Юра, дорогой, у тебя дома несчастье. Ужасное. С Тамарой.
- Жива?
Зоя скорбно покачала головой и снова обняла, пригнула к себе его голову, теплой ладонью погладила по седому затылку. А вокруг, в обычной суете смеялись, громко разговаривали, приветствовали друг друга прибывшие и встречающие, и никто не обращал внимания на маленькую горестную группу...
Подробности Юрию Анатольевичу рассказали уже в машине.
- Поедем к нам? - предложила Зоя, когда стояли в пробке на мосту у Белорусского вокзала, - Как ты сейчас один будешь?
- А кошки? ужаснулся дотоле тяжело молчавший, ни единого вопроса не задавший вдовец, - Про них-то все забыли. Нет-нет, домой, только домой.
Петр Сергеевич совсем уж занервничал. Ему предстояло преподнести Юрию ещё одно печальное известие: о безвременной, непредвиденной и ужасной кончине Миры Матвеевны Дорфман, его личного референта. Сделать это надо было поделикатнее и самому, тут как раз Зоя могла напороть: одно дело просто референт и совсем другое - референт любимый. Петр Сергеевич покосился на две плотно набитые дорожные сумки директора, которые тот с усилием вытаскивал из багажника. Уезжал он с одной, - вспомнилось Петру Сергеевичу, - Не дождалась рыжая обновок. Раньше бы непременно из аэропорта на службу заскочил, поклажу бы оставил... После каждой его заграничной командировки Мира Матвеевна щеголяла в новых туалетах, и недешевых, и никак нельзя сказать, что женскую часть коллектива это сильно радовало. Будь у иных дам возможность, утонуть бы рыжей не в чистой озерной водице, а в мутных волнах зависти и неприязни, к тому же намного раньше, чем это с ней произошло на самом деле... Она ещё и подразнить любила менее удачливых своих соперниц, из которых многие были её предшественницами. Язык распускала, хвасталась. Допрыгалась. Теперь опасаться некого. Нет Тамары, но и рыжей порадоваться не пришлось... И как теперь Юрию сказать?
- Знаешь, Юра, это ещё не все наши несчастья, - отважился он, наконец, когда оба стояли, дожидаясь лифта, - Мира Дорфман погибла. Утонула на следующий день, как ты отбыл. Купаться отправилась в воскресенье - и вот, у всех, можно сказать, на глазах. Представляешь? Лиза Маренко с ней была, видела.
- Представляю, - безжизненным, упавшим почти до шепота голосом отозвался директор, закинул в разъехавшиеся двери прибывшего, наконец, лифта обе сумки, вошел, оттерев плечом сунувшегося было за ним заместителя и взмыл вверх... Нехорошо как-то получилось, даже и не попрощались, у Петра Сергеевича возникло такое ощущение, будто бедолага и не расслышал сказанного - он же и без того в шоке. Эх, надо бы с ним хоть до квартиры... Петр Сергеевич потоптался ещё на лестничной клетке, дожидаясь неизвестно чего, и поспешил к сидевшей в машине Зое.
В доме - тлен и запустение, и никто не выбегает навстречу, не трется об ноги, урча, как крохотный трактор.
- Топси, - окликнул он безнадежно, - Мариетта! - Все равно, что Тамару звать. Нет её здесь, и нигде нет. Но, говорят, кошки живучи. Целую неделю одни в запертой квартире? Невозможно... Да, и что-то ещё такое о Мире ему сказали - нет, вот этого уж точно быть не могло. Как это - лишиться сразу всех, кто тебе дорог? Разве я - самый большой грешник на свете? Здесь где-то кошки, дома - забились под диван, лежат обессиленные, но живые, живые... Иначе ему самому завыть остается, лечь на пол и сдохнуть.
Записка под зеркалом в передней, по счастью, во время попалась ему на глаза. Корявые буквы возвестили, что за кошками надлежит спуститься в нижнюю квартиру, где проживает старшая по подъезду - и замысловатая закорючка вместо подписи. Юрий Анатольевич тут же вспомнил вздорную крикливую особу, возомнившую себя начальством и по любому поводу делавшую жильцам замечания. Однажды наорала на них с Тамарой, когда они вылезали из такси. "Ишь баре, - заверещала на весь двор. - С улицы зайти не могут, дыши теперь ихним бензином!" Ах дай ей Бог здоровья, усатой кликуше, выразительнице классовой ненависти - спасла его кошек. И как только она проникла в запертую квартиру? Впрочем, это неважно... На общем фоне...
Не сняв плаща, он упал тут же в передней в глубокое, истерзанное кошками кресло. Тамару кто-то убил. Девочка его любимая - он так и называл её "мой ребенок" - утонула... Где, как? Может, в смертную минуту на помощь его звала? Он один виноват: мог взять малышку с собой... Не взял, скандала испугался, Тамара пригрозила скандалом. Вот, вот кто виноват, из-за неё все, из-за Тамары, старой этой злобной грымзы умерла его девочка, его куколка рыженькая... Не узнай Тамара, что муж оформил поездку на двоих Мира специально и паспорт заграничный выхлопотала, и визы уже готовы были, - и не узнай об этом жена, все бы по-другому... Поехали бы вдвоем, полетели, как на крыльях. "Боинг-707", бизнес-класс, ну где она это видела? А потом купались бы в прозрачных, нестерпимо синих волнах, шлепали босыми веселыми ногами по мелкой воде, ужи в ресторане, подолгу колдуя над меню, в котором сплошь экзотика. А потом - необозримо широкая - два метра на два кровать в номере люкс пятизвездного отеля... Так все и происходило в его воображении, повсюду девочка его сопровождала, ни на минуту не оставляла одного - на местных шоколадных красоток и взглянуть не позволяла... Милая, как же ты ушла, не простившись? Покинула меня, а я и не почувствовал ничего...
Будь проклята Тамара, законная опостылевшая супруга! Как же она в тот вечер взбесилась, он и не видел её прежде такой. Будто в первый раз проведала о супружеской измене. Бывало же и раньше - и ничего. Подуется, помолчит - и дальше поехали... А тут заорала, завизжала, как торговка, слоном в него запустила фарфоровым - чей-то давнишний подарок под руку попал, стоял себе на шкафу... Юрий Анатольевич невольно глянул на шкаф в прихожей, на котором некогда красовался слон, потом на пол, на то место, куда он грохнулся, просвистев мимо его головы. Ничего не осталось - ни слона, ни груды белых обломков, только вмятина на косяке...
Он тогда выскочил из дому, дрожа от ненависти, остался бы - убил. Слушать такое про себя, про Миру - и от кого! От святоши этой...
Даже сейчас, вспомнив, он весь затрясся. Как посмела, гадина, такие слова! Про его позднюю, последнюю, истинную любовь...
Опомнился: Боже мой, не о том он думает. Улеглись, свернулись комочком на дно души, только что сотрясавшие её страсть и ненависть, накатила другая беда:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18