В одном углу расположились секретарь суда и один из судебных исполнителей.
Когда адвокат-южанин стал гневным тоном излагать свою точку зрения, атмосфера в зале накалилась, но тут стрелки показали час. Председатель Верховного суда взял молоточек и резко постучал.
- Мне очень жаль прерывать вас, адвокат, но уже время перерыва. В два тридцать суд продолжит заседание.
Уильямс торопливо спустился по проходу, показал судебному исполнителю удостоверение и перехватил Джона Ньюхауза, одного из правительственных адвокатов. Джон улыбнулся ему.
- Только что пришел?
Уильямс кивнул.
- Слышал бы ты, как южанин набрасывался на меня! По его мнению, мы вообще не должны заниматься гражданскими правами.
Они пошли в кафетерий. Ньюхауз спросил Уильямса, что привело его сюда.
- Собирался пригласить вас на обед. Тебя и Сьюзен.
- По какому случаю?
- Хочу уходить с работы.
Ньюхауз отмалчивался, пока они не взяли сандвичи и не сели к столу. Потом сказал:
- Послушай, мы уже обсуждали этот вопрос. Администрации меняются. Демократы когда-нибудь вернутся к власти. А тем временем можно делать кое-что полезное.
- В отделе внутренней безопасности? Ньюхауз улыбнулся.
- Твоя беда объясняется просто. Ты блестящий работник! И республиканцы ставят тебя туда, где ты можешь принести пользу им. Почему бы и нет? Это их министерство.
Уильямс отхлебнул кофе и негромко сказал:
- Мне больше нравилось в отделе гражданских прав. Я ничего не имею против компромиссов. Из них состоит жизнь. Но там я делал кое-что.
Его спокойный тон не обманул Ньюхауза: Уильямс, даже приходя в ярость, не проявлял ее внешне.
- Значит, ждешь меня к обеду, - сказал Ньюхауз. - Чтобы я укрепил тебя в решении уйти с работы.
- Почему бы и нет?
Ньюхауз откусил кусочек орехового пирога.
- Мне будет очень одиноко без тебя, Джордж, - сказал он. - Мы с тобой единственные вольнодумцы-либералы на все министерство.
6
Сара Уильямс открыла на звонок дверь в переднюю.
- Звонила Сьюзен, - сказала она Ньюхаузу, когда мужчины вошли в гостиную. - Предупредила, что немного задержится. Она записывает сенатора Бакли, а он опоздал на целый час.
Сьюзен Грей, очередное увлечение Ньюхауза, была известна в Вашингтоне своим остроумием по телевизионным шоу, в которых с энтузиазмом набрасывалась на самодовольных типов.
- Бедняга Бакли, - сказал Ньюхауз. - Она нарежет из него филе.
- А разве можно нарезать филе из окорока? - спросила Сара, выходя с мужчинами в патио.
Разговоры в тот вечер не клеились. Ньюхауз постоянно возвращался к теме, обсуждавшейся за ленчем. Он был убежден, что Уильямсу следует остаться в министерстве юстиции.
- В конце концов, Джордж, - сказал он, - мы там последние со времен Кеннеди. Но у нас есть доступ во все правительственные сферы, и Нам более, чем когда-либо, нужно сдерживать людей Никсона.
Приехала Сьюзен, привлекательная молодая рыжеватая женщина с прямым носом, короткой прической, в розовом, слишком коротком платье и со слишком уж острым языком. Подали обед, и вечер, как обычно, прошел в разговорах о политике. И лишь в час ночи, провожая Сьюзен и Ньюхауза, Джордж Уильямс увидел конверт, лежавший на столике в вестибюле.
Уединясь в кабинете и налив себе бренди, он вскрыл письмо. Оно было отпечатано на машинке, без подписи. В нем говорилось:
"22 ноября 1973 года - десятая годовщина со дня гибели нашего президента. По причинам, которые вы полностью поймете, мы ознаменуем эту годовщину убийством следующих лиц:
Джордж Уильямс Джеймс Карсон Томас Медуик Эверетт Меллон Стефани Сполдинг Роберт Уорнки".
Черт побери! Мысли Уильямса заметались. Письмо все еще лежало перед ним, когда вошла жена. Она сразу же заметила, что он расстроен.
- Что случилось, Джордж?
Он хотел было протянуть ей письмо, потом передумал, вложил его в конверт и сунул в карман.
- Так, небольшое служебное дело. Правда, неприятное.
- Придумай что-нибудь другое, Джордж. Мы не получаем на дом служебной корреспонденции.
- На сей раз получили.
Она пристально поглядела ему в лицо.
- Ну, раз ты в таком настроении, я лягу спать, не дожидаясь скандала.
- Это секретное дело, Сара. Я просто не имею права посвящать тебя в него.
- Понимаю. Только не принимай все так близко к сердцу. Это не вопрос жизни и смерти.
Расстроенная Сара пошла в спальню по коридору, застланному зеленым ковром. Она знала Джорджа и по его взгляду все поняла. Надвигался очередной кризис, очередной период, когда муж не будет ее замечать.
Она вышла за него восемь лет назад, когда он порвал с этой несносной Стефани Сполдинг, приятно удивленная, что такой привлекательный мужчина, как Джордж Уильямс, берет замуж отнюдь не красавицу, на два года старше себя. До Стефани ей было далеко, она это понимала. Но все же, казалось, он любил ее. На свой манер.
Манер этот, насколько она могла понять, заключался в том, что Джордж не изменял ей, но и не посвящал в свои дела. Своей работе в министерстве юстиции он был предан не только умом, но и душой. А что в этом странного? У Сары было много знакомых среди людей Никсона, съехавшихся в Вашингтон в 1968 году. От них она то и дело слышала, как замечательно трудится в министерстве ее муж, как тщательно бывают подготовлены его дела, как скрупулезны его расследования, как успешны его выступления в суде.
За прошедшие восемь лет Сара много раз видела, как муж брался за новое дело и, можно сказать, исчезал с ее глаз. Даже если он и находился лома, разум его.
вечно беспокойный, анализирующий, уносился за много миль, в другие сферы.
Зачастую Джордж оставался в городе и не появлялся дома или отправлялся в разъезды. Возвращаясь, он почти ничего не рассказывал.
Сара не была дурой, но она не была и юристом. Как могла она в эти периоды сотрудничать с ним? Чем могла помочь ему? Ничем - он замыкался в себе. Она хотела семейного уюта, скромных вечеринок с близкими друзьями, а вместо этого переживала один кризис за другим.
Иногда, в редких случаях, как этот, она жалела, что не оставила Джорджа тосковать по этой стерве Стефани. Та не потерпела бы отказа от личной жизни ради работы. Надо отдать ей должное - она вырвала бы его из кабинета, разрушила это умственное уединение и сделала бы все, что потребовалось.
Сара сняла платье и чулки. Господи, как ей хотелось, чтобы муж находился рядом!
Но она знала, что сегодня этому не бывать.
Через несколько минут она стояла под душем, вода низвергалась на ее тело, вполне достойное гордости, - полногрудое, узкобедрое, тут ей нечего было стыдиться даже в сравнении со Стефани.
Да черт бы побрал эту Стефани! Почему она вечно думает о ней? И почему сегодня особенно волнуется за Джорджа? Ну, очередное дело. Ну, будет Джордж потерян для нее на какое-то время. Что тут особенного?
И вспомнила его взгляд. На этот раз в нем была не просто сосредоточенность, а что-то другое. Что?
Это не вопрос жизни и смерти. Час спустя Джордж все еще сидел в кресле, как прикованный, и слова эти не выходили у него из головы.
Было двадцать второе октября. Если письмо написано типом вроде Освальда, остается жить тридцать дней. А в министерстве юстиции каждый знал, что подобных типов развелось теперь много. Много.
Но эти фамилии - и связь с гибелью Кеннеди. Вот что сводило его с ума. Почему они? Никто из них не занимал в администрации Кеннеди больших постов; о двоих, Джеймсе Карсоне и Эверетте Меллоне, Уильямс слышал впервые. И самым непонятным было, почему в этом перечне оказался он, Джордж Уильямс.
В те дни он был таким же "незначительным", как и все остальные. Он даже не встречался с президентом.
Уильямс вышел в патио. Не обдумав всего, он не мог бы уснуть. В вышине сквозь тучи проплывала луна, заливая лужайку мягким, спокойным светом. Уильямс присел на край шезлонга, поглядел на мерцающую в плавательном бассейне воду и вспомнил, как Роберт Кеннеди приезжал сюда единственный раз, год спустя после того, как он, Уильямс, начал работать в министерстве юстиции. Было это вскоре после той знаменитой вечеринки у Бобби, когда половина гостей прыгала в бассейн прямо в одежде, создавая не очень благоприятную рекламу; тогда Бобби, неугомонный шутник, толкнул Джорджа на край бассейна и подхватил, не дав упасть в воду. "Я должен своей жизнью оправдать свое доброе имя", - сказал он мягким голосом, всегда словно бы таящим множество скрытых смыслов.
Уильямс исполнял роль посредника во время осложнений с губернатором штата Миссисипи Россом Барнеттом, отказавшимся допустить негра в университет, и действовал так успешно, что, когда все уже было позади, Бобби приехал к нему с поздравлениями, - за такие поступки сотрудники и обожали Роберта.
Бобби мертв, убит, но Бобби, как ни любил его Джордж, не мог заменить Джека. И никто бы не смог.
Вблизи на дерево села какая-то большая птица. Джордж мельком увидел ее горящие глаза; потом послышалось хлопанье крыльев, и осталась только темнота. Где-то заквакала лягушка-бык, поднялся легкий ветерок, и Джордж Уильямс, сидя в одиночестве, наконец осознал ужасную правду о себе: он доживал свое время в этом глупом веке. Ничто по-настоящему не имело для него значения с того памятного дня в 1963 году.
Но было и другое время. При Джеке Кеннеди тысячи молодых людей вступали в корпус мира и еще тысячи съезжались со всей страны разделить трудности управления этой страной с президентом, который говорил на их языке и разделял их надежды. То было время, когда Вашингтон бурлил энтузиазмом умных и целеустремленных молодых людей, когда был улажен карибский кризис, когда негры были близки к получению самого необходимого права в Америке права голосовать, - и, черт возьми, кто знает, чего могли мы добиться? Кто знает?
И спустя десять лет Уильямс вновь ощутил себя юным, полным радужных надежд, воскресив в памяти те волнующие дни, когда он твердо верил, что будущее принадлежит молодым, когда президент говорил им с заснеженной инаугурационной трибуны: "Да будет отныне известно и врагам, и друзьям, что этот факел передан новому поколению американцев... Я не уклоняюсь от этой ответственности, я приемлю ее".
Ветер треплет волосы Роберта Фроста, на трибуне пылает огонь, Эйзенхауэр смотрит прямо перед собой, недоумевая, что происходит в стране, председатель Верховного суда Уоррен, держа в закоченелых пальцах Библию, принимает присягу у высокого молодого человека - и снежинки вьются перед глазами молодого Уильямса, он стоит на лужайке Капитолия, страстно надеясь, что хоть чем-то сможет быть полезен.
И после всего, что было, после надежды, потрясения, отчаяния - это зловещее письмо. Отвратительное, мерзкое письмо, где сказано, что "по причинам, которые вы полностью поймете", его каким-то образом связывают со смертью боготворимого им Джона Ф. Кеннеди, и поэтому он должен умереть. Кому могла прийти в голову такая мрачная шутка?
Нет, это не шутка. За тринадцать лет в министерстве юстиции он научился кое в чем разбираться.
В ту ночь Уильямс так и не уснул. На другой день он навел кое-какие справки у себя в министерстве, позвонил одному знакомому в ФБР, другому в налоговое управление и вскоре знал адреса остальных намеченных жертв.
Получили они ту же самую угрозу, или ему придется стать вестником страха? Если так, вскоре у него появится первая нить.
7
В Нью-Йорке Аллен Лоуэлл отправился в объединенную контору по прокату фильмов, расположенную в большом административном здании на Девятой-авеню, 630. Он открыл дверь, зазвонил колокольчик, и вышла женщина в синем халате.
- Мне нужен фильм "Годы молний - дни барабанов".
Симпатичная круглолицая женщина в очках без оправы сказала:
- А знаете, его можно получить бесплатно. Свяжитесь с ЮСИА[1]...
- У меня нет времени.
- Вы от какой организации?
- Американский легион.
Женщина положила на стойку бланк и скрылась среди стеллажей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Когда адвокат-южанин стал гневным тоном излагать свою точку зрения, атмосфера в зале накалилась, но тут стрелки показали час. Председатель Верховного суда взял молоточек и резко постучал.
- Мне очень жаль прерывать вас, адвокат, но уже время перерыва. В два тридцать суд продолжит заседание.
Уильямс торопливо спустился по проходу, показал судебному исполнителю удостоверение и перехватил Джона Ньюхауза, одного из правительственных адвокатов. Джон улыбнулся ему.
- Только что пришел?
Уильямс кивнул.
- Слышал бы ты, как южанин набрасывался на меня! По его мнению, мы вообще не должны заниматься гражданскими правами.
Они пошли в кафетерий. Ньюхауз спросил Уильямса, что привело его сюда.
- Собирался пригласить вас на обед. Тебя и Сьюзен.
- По какому случаю?
- Хочу уходить с работы.
Ньюхауз отмалчивался, пока они не взяли сандвичи и не сели к столу. Потом сказал:
- Послушай, мы уже обсуждали этот вопрос. Администрации меняются. Демократы когда-нибудь вернутся к власти. А тем временем можно делать кое-что полезное.
- В отделе внутренней безопасности? Ньюхауз улыбнулся.
- Твоя беда объясняется просто. Ты блестящий работник! И республиканцы ставят тебя туда, где ты можешь принести пользу им. Почему бы и нет? Это их министерство.
Уильямс отхлебнул кофе и негромко сказал:
- Мне больше нравилось в отделе гражданских прав. Я ничего не имею против компромиссов. Из них состоит жизнь. Но там я делал кое-что.
Его спокойный тон не обманул Ньюхауза: Уильямс, даже приходя в ярость, не проявлял ее внешне.
- Значит, ждешь меня к обеду, - сказал Ньюхауз. - Чтобы я укрепил тебя в решении уйти с работы.
- Почему бы и нет?
Ньюхауз откусил кусочек орехового пирога.
- Мне будет очень одиноко без тебя, Джордж, - сказал он. - Мы с тобой единственные вольнодумцы-либералы на все министерство.
6
Сара Уильямс открыла на звонок дверь в переднюю.
- Звонила Сьюзен, - сказала она Ньюхаузу, когда мужчины вошли в гостиную. - Предупредила, что немного задержится. Она записывает сенатора Бакли, а он опоздал на целый час.
Сьюзен Грей, очередное увлечение Ньюхауза, была известна в Вашингтоне своим остроумием по телевизионным шоу, в которых с энтузиазмом набрасывалась на самодовольных типов.
- Бедняга Бакли, - сказал Ньюхауз. - Она нарежет из него филе.
- А разве можно нарезать филе из окорока? - спросила Сара, выходя с мужчинами в патио.
Разговоры в тот вечер не клеились. Ньюхауз постоянно возвращался к теме, обсуждавшейся за ленчем. Он был убежден, что Уильямсу следует остаться в министерстве юстиции.
- В конце концов, Джордж, - сказал он, - мы там последние со времен Кеннеди. Но у нас есть доступ во все правительственные сферы, и Нам более, чем когда-либо, нужно сдерживать людей Никсона.
Приехала Сьюзен, привлекательная молодая рыжеватая женщина с прямым носом, короткой прической, в розовом, слишком коротком платье и со слишком уж острым языком. Подали обед, и вечер, как обычно, прошел в разговорах о политике. И лишь в час ночи, провожая Сьюзен и Ньюхауза, Джордж Уильямс увидел конверт, лежавший на столике в вестибюле.
Уединясь в кабинете и налив себе бренди, он вскрыл письмо. Оно было отпечатано на машинке, без подписи. В нем говорилось:
"22 ноября 1973 года - десятая годовщина со дня гибели нашего президента. По причинам, которые вы полностью поймете, мы ознаменуем эту годовщину убийством следующих лиц:
Джордж Уильямс Джеймс Карсон Томас Медуик Эверетт Меллон Стефани Сполдинг Роберт Уорнки".
Черт побери! Мысли Уильямса заметались. Письмо все еще лежало перед ним, когда вошла жена. Она сразу же заметила, что он расстроен.
- Что случилось, Джордж?
Он хотел было протянуть ей письмо, потом передумал, вложил его в конверт и сунул в карман.
- Так, небольшое служебное дело. Правда, неприятное.
- Придумай что-нибудь другое, Джордж. Мы не получаем на дом служебной корреспонденции.
- На сей раз получили.
Она пристально поглядела ему в лицо.
- Ну, раз ты в таком настроении, я лягу спать, не дожидаясь скандала.
- Это секретное дело, Сара. Я просто не имею права посвящать тебя в него.
- Понимаю. Только не принимай все так близко к сердцу. Это не вопрос жизни и смерти.
Расстроенная Сара пошла в спальню по коридору, застланному зеленым ковром. Она знала Джорджа и по его взгляду все поняла. Надвигался очередной кризис, очередной период, когда муж не будет ее замечать.
Она вышла за него восемь лет назад, когда он порвал с этой несносной Стефани Сполдинг, приятно удивленная, что такой привлекательный мужчина, как Джордж Уильямс, берет замуж отнюдь не красавицу, на два года старше себя. До Стефани ей было далеко, она это понимала. Но все же, казалось, он любил ее. На свой манер.
Манер этот, насколько она могла понять, заключался в том, что Джордж не изменял ей, но и не посвящал в свои дела. Своей работе в министерстве юстиции он был предан не только умом, но и душой. А что в этом странного? У Сары было много знакомых среди людей Никсона, съехавшихся в Вашингтон в 1968 году. От них она то и дело слышала, как замечательно трудится в министерстве ее муж, как тщательно бывают подготовлены его дела, как скрупулезны его расследования, как успешны его выступления в суде.
За прошедшие восемь лет Сара много раз видела, как муж брался за новое дело и, можно сказать, исчезал с ее глаз. Даже если он и находился лома, разум его.
вечно беспокойный, анализирующий, уносился за много миль, в другие сферы.
Зачастую Джордж оставался в городе и не появлялся дома или отправлялся в разъезды. Возвращаясь, он почти ничего не рассказывал.
Сара не была дурой, но она не была и юристом. Как могла она в эти периоды сотрудничать с ним? Чем могла помочь ему? Ничем - он замыкался в себе. Она хотела семейного уюта, скромных вечеринок с близкими друзьями, а вместо этого переживала один кризис за другим.
Иногда, в редких случаях, как этот, она жалела, что не оставила Джорджа тосковать по этой стерве Стефани. Та не потерпела бы отказа от личной жизни ради работы. Надо отдать ей должное - она вырвала бы его из кабинета, разрушила это умственное уединение и сделала бы все, что потребовалось.
Сара сняла платье и чулки. Господи, как ей хотелось, чтобы муж находился рядом!
Но она знала, что сегодня этому не бывать.
Через несколько минут она стояла под душем, вода низвергалась на ее тело, вполне достойное гордости, - полногрудое, узкобедрое, тут ей нечего было стыдиться даже в сравнении со Стефани.
Да черт бы побрал эту Стефани! Почему она вечно думает о ней? И почему сегодня особенно волнуется за Джорджа? Ну, очередное дело. Ну, будет Джордж потерян для нее на какое-то время. Что тут особенного?
И вспомнила его взгляд. На этот раз в нем была не просто сосредоточенность, а что-то другое. Что?
Это не вопрос жизни и смерти. Час спустя Джордж все еще сидел в кресле, как прикованный, и слова эти не выходили у него из головы.
Было двадцать второе октября. Если письмо написано типом вроде Освальда, остается жить тридцать дней. А в министерстве юстиции каждый знал, что подобных типов развелось теперь много. Много.
Но эти фамилии - и связь с гибелью Кеннеди. Вот что сводило его с ума. Почему они? Никто из них не занимал в администрации Кеннеди больших постов; о двоих, Джеймсе Карсоне и Эверетте Меллоне, Уильямс слышал впервые. И самым непонятным было, почему в этом перечне оказался он, Джордж Уильямс.
В те дни он был таким же "незначительным", как и все остальные. Он даже не встречался с президентом.
Уильямс вышел в патио. Не обдумав всего, он не мог бы уснуть. В вышине сквозь тучи проплывала луна, заливая лужайку мягким, спокойным светом. Уильямс присел на край шезлонга, поглядел на мерцающую в плавательном бассейне воду и вспомнил, как Роберт Кеннеди приезжал сюда единственный раз, год спустя после того, как он, Уильямс, начал работать в министерстве юстиции. Было это вскоре после той знаменитой вечеринки у Бобби, когда половина гостей прыгала в бассейн прямо в одежде, создавая не очень благоприятную рекламу; тогда Бобби, неугомонный шутник, толкнул Джорджа на край бассейна и подхватил, не дав упасть в воду. "Я должен своей жизнью оправдать свое доброе имя", - сказал он мягким голосом, всегда словно бы таящим множество скрытых смыслов.
Уильямс исполнял роль посредника во время осложнений с губернатором штата Миссисипи Россом Барнеттом, отказавшимся допустить негра в университет, и действовал так успешно, что, когда все уже было позади, Бобби приехал к нему с поздравлениями, - за такие поступки сотрудники и обожали Роберта.
Бобби мертв, убит, но Бобби, как ни любил его Джордж, не мог заменить Джека. И никто бы не смог.
Вблизи на дерево села какая-то большая птица. Джордж мельком увидел ее горящие глаза; потом послышалось хлопанье крыльев, и осталась только темнота. Где-то заквакала лягушка-бык, поднялся легкий ветерок, и Джордж Уильямс, сидя в одиночестве, наконец осознал ужасную правду о себе: он доживал свое время в этом глупом веке. Ничто по-настоящему не имело для него значения с того памятного дня в 1963 году.
Но было и другое время. При Джеке Кеннеди тысячи молодых людей вступали в корпус мира и еще тысячи съезжались со всей страны разделить трудности управления этой страной с президентом, который говорил на их языке и разделял их надежды. То было время, когда Вашингтон бурлил энтузиазмом умных и целеустремленных молодых людей, когда был улажен карибский кризис, когда негры были близки к получению самого необходимого права в Америке права голосовать, - и, черт возьми, кто знает, чего могли мы добиться? Кто знает?
И спустя десять лет Уильямс вновь ощутил себя юным, полным радужных надежд, воскресив в памяти те волнующие дни, когда он твердо верил, что будущее принадлежит молодым, когда президент говорил им с заснеженной инаугурационной трибуны: "Да будет отныне известно и врагам, и друзьям, что этот факел передан новому поколению американцев... Я не уклоняюсь от этой ответственности, я приемлю ее".
Ветер треплет волосы Роберта Фроста, на трибуне пылает огонь, Эйзенхауэр смотрит прямо перед собой, недоумевая, что происходит в стране, председатель Верховного суда Уоррен, держа в закоченелых пальцах Библию, принимает присягу у высокого молодого человека - и снежинки вьются перед глазами молодого Уильямса, он стоит на лужайке Капитолия, страстно надеясь, что хоть чем-то сможет быть полезен.
И после всего, что было, после надежды, потрясения, отчаяния - это зловещее письмо. Отвратительное, мерзкое письмо, где сказано, что "по причинам, которые вы полностью поймете", его каким-то образом связывают со смертью боготворимого им Джона Ф. Кеннеди, и поэтому он должен умереть. Кому могла прийти в голову такая мрачная шутка?
Нет, это не шутка. За тринадцать лет в министерстве юстиции он научился кое в чем разбираться.
В ту ночь Уильямс так и не уснул. На другой день он навел кое-какие справки у себя в министерстве, позвонил одному знакомому в ФБР, другому в налоговое управление и вскоре знал адреса остальных намеченных жертв.
Получили они ту же самую угрозу, или ему придется стать вестником страха? Если так, вскоре у него появится первая нить.
7
В Нью-Йорке Аллен Лоуэлл отправился в объединенную контору по прокату фильмов, расположенную в большом административном здании на Девятой-авеню, 630. Он открыл дверь, зазвонил колокольчик, и вышла женщина в синем халате.
- Мне нужен фильм "Годы молний - дни барабанов".
Симпатичная круглолицая женщина в очках без оправы сказала:
- А знаете, его можно получить бесплатно. Свяжитесь с ЮСИА[1]...
- У меня нет времени.
- Вы от какой организации?
- Американский легион.
Женщина положила на стойку бланк и скрылась среди стеллажей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37