– Вы, Вера Евгеньевна, напрасно так. Руганью делу не поможешь, – вмешался Солдатов. – Ругань-то, она чаще от слабости и собственной несправедливости.
Верка исподлобья настороженно посмотрела на Солдатова.
– Не понимаю, чего она упрямится, – обратился к нему Петухов. – Доказательств у нас больше, чем надо. Кофточку у нее отобрали – это раз… – начал перечислять Петухов.
– Я их с рук в универмаге за полсотни купила! – отрезала Верка.
– У Насти Хлюстовой из мебельного гранатовые сережки изъяли – это два.
– У нее, а не у меня изъяли! – Тараторка глубоко затянулась. – Мало ли у кого такие сережки! Если ворованные, с нее и спрос.
– А Хлюстова сказала, что купила у вас. И свидетель есть. Вот почитайте, – Петухов протянул протоколы допросов.
Но она на них даже не взглянула. Отвернулась.
– Давайте очную ставку. Хочу я посмотреть на эту Хлюстову. В ее глаза бесстыжие! – Она взглянула на Солдатова ясными зелеными глазами. В них уже не было злости. Они безмятежно лгали.
– С Тихим тоже очную ставку хотите? – спросил Петухов. – Вы ему, Вера Евгеньевна, кое-что из вещей передали…
– И до Тихого добрались?! Я этой стерве магазинной гляделки набок сверну! – Она вскочила со стула. – Раскапывайте еще двадцать, тридцать доказательств, все равно кража не моя!
Солдатов тяжело вздохнул, глядя на Тараторку.
– Что ж получается? Опять вы из-за денег себя не пожалели? Что муж и дочь скажут? – спросил он.
– Что скажут, то и скажут, – ответила безразлично, – дочь жалко. А муж… был, да сплыл, о нем думать нечего. А вы-то чего заботу проявляете? – уже со злостью спросила она.
– С мужем-то расписаны?
– Была.
– Значит, еще одна фамилия прибавилась?
– А какая разница? Не все ли равно, под какой фамилией на нарах валяться. Меня и без фамилии, кому надо, знают. Не перепутают.
Солдатов смотрел на нее и вспоминал, как на прошлой неделе зубной протезист Белкин величественно вошел в его кабинет. Привычным движением пригладив прядь волос, протянул листки бумаги.
– Пока вы разыскиваете преступников, я уточнил стоимость похищенного. Прошу вас приобщить это к делу.
Солдатов внимательно прочитал заявление, отпечатанное на машинке; указанная в нем сумма значительно превышала первоначальную.
– Я смотрю, вы энергичный человек.
– Понимаю вашу иронию, – язвительно сказал Белкин. – А что мне оставалось делать? Под лежачий камень вода не течет. Вы считаете, что жаловаться безнравственно?
– Жалобы, когда они справедливы, всегда полезны. Но ваши лишь отвлекали нас от работы. Розыск и без них проводится достаточно активно. Давайте поговорим о деле. Я думаю, что объективности ради необходимо допросить вашу жену.
– Вы считаете, что в чем-то я не объективен? – прервал его Белкин. – Не понимаю вас.
– Потому, что не дослушиваете до конца, – с досадой проговорил Солдатов. – Похищены женские вещи. Жена лучше знает цену и приметы каждой из них. И еще потому, что нам нужно установить, кто бывал в вашем доме. Ведь кража-то совершена без взлома…
Толстое лицо Белкина вытянулось.
– Вы не имеете права подозревать в преступлении наших друзей, – почти закричал он. – Эти люди вне подозрений. Я буду жаловаться…
– Жалуйтесь на доброе здоровье, но с вашей женой мы должны побеседовать, – твердо сказал Солдатов.
– Кажется, вы убедили меня, – Белкин заискивающе улыбнулся. – Правда, она сейчас на отдыхе в Паланге. Гипертония. Сердце. Нервы, сами понимаете, – модные болезни века. – И тут же спросил: – Я заберу свое заявление?
– Раз принесли, пусть останется. Пригодится для дела. Это вспомнилось настолько четко, что он на какое-то мгновение отвлекся от допроса.
– Послушайте, Вера Евгеньевна, как вы попали к Белкину?
Она медленно подняла голову. В ее глазах уже не было злобы. Опять потянулась за сигаретой.
– Все рассказывать, жизни не хватит. – Губы у нее задрожали. – Гадко, дальше некуда… Как попала?.. Живем, как можем, без предрассудков. В гости не напрашиваюсь, зовут – не отказываюсь. В общем, живу по воровской пословице: носим ношеное, любим брошенных… Ладно, товарищ Петухов, оформляйте протокол. Только Тихий здесь ни при чем. Его не впутывайте. Он тогда в Ростов уезжал. О деле он ничего не знает. Ну а кража… Может быть, я и не совершила бы ее, да разозлилась я на этого Белкина – спасу нет! Сам пьет вино французское, а мне все водку наливает… Завелась я. Ну не гад ли? Решила – так просто не уйду. Когда этот жлоб уснул, собрала кое-какие побрякушки и спрятала в кабине лифта, там есть люк в потолке… Все наверх и положила.
– Он не заметил кражи?
– Мы утром вместе вышли. Чтоб не догадался, попросила подать мне в ванную губную помаду из сумочки – пусть видит: пустая сумочка. Когда провожал – обнял! Представляете? Душевность проявил. Так что уверен – его вещей при мне не было. Ох, нет у меня в жизни счастья! Да и какое может быть счастье у воровки? Известно – ворованное! – И заплакала.
Солдатов взглянул на часы, вздохнул и, не попрощавшись, вышел.
ГЛАВА 9
Прием граждан закончился быстро, но Солдатов чувствовал себя измотанным. Трудно держать на себе взгляды, полные надежд и ожидания. Люди излагали свои просьбы длинно, сбивчиво, и он, чтобы они не волновались, незаметно помогал им участливым тоном, подбадривающим взглядом.
Откинувшись на спинку стула, он смотрел в приоткрытое окно на далекие огоньки многоэтажных домов нового жилого квартала. За стеной надрывно звучал пылесос – там уже хозяйничала уборщица.
В дверь неожиданно постучали. Вошел Мухин с незнакомым мужчиной.
– Ваше указание выполнено, – отчеканил инспектор. Его голос прозвучал игриво. – Гражданин Боровик разыскан.
– Тысяча извинений! – проговорил Боровик. – Тысяча извинений! Я понимаю, что много ненужных хлопот вам сегодня доставил.
Солдатов, не скрывая укора, указал на стул и с интересом посмотрел на Боровика, который, порозовев от смущения, выглядел не таким внушительным, каким показался тогда при встрече в ресторане. Это был стройный, моложавый, довольно приятный человек. После перенесенного погрома в квартире он не потерял самообладания, держался с завидным достоинством. Солдатов, повидавший на своей работе многих потерпевших, с уважением смотрел на него, отметив про себя, что Боровик никак не походил на закройщика из ателье. Скорее администратор из театра, научный работник, репортер, но уж никак не закройщик.
– Вы, конечно, знаете о краже? – начал Солдатов.
– У плохих новостей ноги быстрые. Мне о ней еще утром сообщили.
– Утром? – удивился Солдатов. – Почему же в таком случае вы не обратились сразу в уголовный розыск? Такая задержка не в ваших интересах! Она осложняет поиск вещей и преступников.
Боровик ответил не сразу, но по его виду было ясно, что он и сам понимает странность своего поведения. Он зачем-то поставил на пол, а затем положил на колени черный узкий чемоданчик.
«Наверняка в этом чемоданчике отрез какого-нибудь материала, желтый клеенчатый метр и, конечно, булавки, ножницы, тонкие пластинки мела», – решил Солдатов. Он удачно выбрал тон разговора, и потерпевший быстро вошел в колею доверительной беседы.
– Нам нужны приметы похищенных вещей. Вы можете назвать?
– Конечно! Я зашел в квартиру с вашим сотрудником, – Боровик посмотрел на Мухина и быстро заговорил.
Солдатов убористым почерком записал приметы. Не считая двух отрезов японского шелка и кинокамеры, преступники похитили деньги и старинные украшения. Уточнив их приметы, он протянул Мухину исписанные листки бумаги:
– Передай это срочно дежурному по городу. Проследи, чтобы не тянули. И так больше суток потеряли.
– Неплохо бы сообщить и в соседние города.
– Обязательно! – согласился Солдатов. – Надо попросить их подключиться к этому делу. – Он вырвал из настольного календаря листок и набросал на нем перечень городов.
– Странно все это! – взволнованно проговорил Боровик, когда они остались вдвоем. – Меня целый день мучает вопрос: кто воры? Опять же дверной замок… Как его могли открыть – не понимаю.
– Эти финские замки я знаю, – сказал Солдатов. – Ключи у них действительно особые. Специалисты утверждают, что подделать их почти невозможно. Но вещам, как и лекарствам, часто сопутствует громкая реклама.
– Что верно, то верно. Но, говорят, вора замками не смутишь… Особенно когда знает, что поживиться есть чем. А взять было что. Среди похищенных украшений некоторые относились к разряду антикварных. Чего уж тут скрывать – жаль, конечно! Стоят они слава Богу! Да и не купишь теперь таких вещей. Старинная работа. Я получил их по наследству в один год сразу от двух теток. – Он сокрушенно посмотрел на Солдатова. – И они их тоже по наследству…
– Скажите, а что вас удивляет в этой краже?
– Скорее не кража, а люди, которые ее совершили, удивляют. Их, если можно так сказать, ремесло, которое еще живет в наши годы. Говорят, их перевоспитывать надо. Наверное, надо, – продолжал рассуждать он. – Но пока суд да дело – потерпевшие здоровьем и рублем за них расплачиваются.
– Понимаю ваше возмущение. – Солдатов с возрастающим интересом всматривался в этого человека. Все, что говорил Боровик, было правильно. Неправильным было только одно – не об этом он должен был сейчас вести разговор. Солдатов всегда обостренно ощущал психологическое несоответствие состояния людей и их слов. Чтобы разобраться в возникших сомнениях, он не перебивал Боровика, а, наоборот, подчеркнуто внимательно слушал его. И Боровик, расценивая это как своеобразную поддержку, продолжал развивать свои мысли.
– Вы думаете, мои слова вызваны болью утраты денег, ценностей? Жалко, скрывать не буду, жалко, но не больше. Меня возмущает сам факт, что такие типы существуют. Ходят среди людей, здороваются, улыбаются, в глаза смотрят… А ведь не люди они. Понимаете? Я не говорю, что они плохие, что они злодеи, что они преступники, нет, я говорю иначе – они не люди в прямом смысле слова. Они противопоставили себя людям. Чужим несчастьем живут…
– Вы не верите в их перевоспитание? – спросил Солдатов.
– Перевоспитание?! – Боровик несколько мгновений с удивлением смотрел на Солдатова. – Вы это всерьез спрашиваете?
– Всерьез. – Солдатов не мог не улыбнуться, глядя в разочарованное лицо Боровика.
– Сказать, что я не верю в перевоспитание этой публики, – это ничего не сказать. Оно невозможно. Можно научить змею под музыку раскачиваться, можно научить медведя кататься на велосипеде. В лесу же они опять станут теми, кем их создала природа. Пока преступники здесь, у вас, вы можете заставить их вести себя подобающим образом. Они будут раскаиваться и размазывать слезы по щекам. Но я не уверен, что эти слезы не от хохота. Их душит смех, когда они видят, что вы им верите.
– Что же вы предлагаете?
– А ничего, – доброжелательность Солдатова, видимо, обескураживала Боровика. – Ничего, – повторил он, – возможно, формулировка покажется вам резковатой, но, по-моему, нужно их изолировать – раз и навсегда, – уверенно заключил Боровик.
– Раз и навсегда? Жестокость – плохая защита. Это худшее, что может быть, – тихо сказал Солдатов.
– А доброта лучше? Это на мельницу воду лить… Как же вы работаете? – В голосе Боровика звучало удивление. – Постоянно с таким сталкиваться и не извериться?..
– Вот, так и работаем. Знаем, что зло порождает только зло. Разрешите, я задам вам вопрос? У вас есть дети?
Боровик медлил с ответом.
– Так есть или нет? – переспросил Солдатов.
– Нет, – как-то нерешительно протянул Боровик.
Эта нерешительность не ускользнула от внимания Солдатова.
– И все же представьте себе – ваш сын совершил кражу. Как бы вы с ним поступили?
– Я бы постарался иначе его воспитать. – Боровик почему-то поежился.
– Вот это и есть та самая мелочь, которой не хватает преступникам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22