Надеюсь, вы мне окажете честь, поверив, что этот Жюльен… как его, ах да, Жюльен Комбрэ, не был вхож в мой дом. И я не вижу интереса, который заставил бы моего управляющего встречаться с работником, уволенным два года назад. Не помню, чтобы они когда-либо поддерживали приятельские отношения. Добавлю также, что дорога, которая проходит перед усадьбой, летом весьма оживлена, и не в моей власти, увы, запретить ходить по ней кому бы то ни было.
Театральный тон господина Делакура не произвел никакого впечатления на Жардэ. Он произнес спокойным, решительным голосом:
– Ну что же, месье, это будет отражено в протоколе ваших показаний, которые я попрошу вас оформить в моем кабинете, в комиссариате на улице Галлиени, скажем, завтра утром, часов в одиннадцать. Инспектор Бакконье пометил фамилию вашего управляющего. Его мы вызовем позже.
Он не дал вымолвить изумленному владельцу Гренуйер ни слова и быстро распрощался.
– Что на вас напало, шеф, вы не в себе? Уйти в момент, когда настало самое интересное!
– К черту! Мы так бы и продолжали ходить кругами. Если Делакур как-то связан с убийством Жюльена Комбрэ, теперь он зашевелится. А для нас главное – не терять его из виду и продолжать расследование. Оно продвигается, Бакконье, и быстрее, чем вы предполагаете! По крайней мере в моей голове! Дьявольски опасен этот владелец Гренуйер!
В это особенно знойное лето почти ежедневно на долину Роны обрушивались грозы. Вдруг налетал неимоверный ливень, а минуту спустя снова припекало солнце.
В один из таких жарких послеполуденных часов деятельность комиссариата полиции в Монтелимаре нельзя было назвать бурной: доставка паспортов и удостоверений личности, несколько путаных заявлений о краже, одним словом, бодяга. Следственное поручение коллег из соседнего департамента комиссару Лебрелю передали как раз в момент, когда он возвращался в свой кабинет из кабинета мэра города, где провозился битый час с проблемами уличного движения. С нетерпением повесив пиджак на вешалку, пошире расстегнув воротник рубашки и вытирая пот со лба, он вздохнул: жара просто невыносима в этих помещениях без кондиционера. Почти в изнеможении он прочел: «Мы, Сильвэн Фонтено, следственный судья Верховного суда г. Тулона, ввиду необходимости дополнительной информации для расследования по делу об умышленном убийстве, поручаем г-ну комиссару, Начальнику уголовной полиции г. Монтелимара, произвести следующие действия: заслушать в качестве свидетеля г-на Гланэ Эрнеста Себастьяна, проживающего в округе Монтелимар, имение Эскюриаль, деревня Террайон, улица Тейль, относительно пребывания его племянника Комбрэ Жюльена в Алжире, имении, принадлежавшем Делакуру Пьеру Алэну, в 1956 году».
Комиссар Лебрель не стал продолжать чтение официального документа и вызвал Пату. Молодой инспектор моментально просунул голову в приоткрытую дверь:
– В чем дело, патрон? Снова на выезд?
– Поедешь со мной. Улица Тейль, имение Эскюриаль.
– Обокрали имение?
– Нет. Поручение из Тулона. Коллегам в Йере нужны свидетельские показания. Сегодня утром мне звонил комиссар Жардэ. Не рассчитывай на сенсацию! Фильма «Инспектор ведет расследование» не будет.
Недавно поступивший на службу инспектор Пату находил невыносимо занудными мелкие повседневные задания и мечтал о схватке с великими злоумышленниками. Со временем, видно, он смог бы уяснить себе точную роль полиции в таком городке, как Монтелимар, с населением менее 30 тысяч жителей, находившемся явно не в эпицентре криминальной жизни. Пату изнывал от скуки всякий раз, когда комиссар, не склонный, впрочем, к пышным фразам, втолковывал ему «высокий смысл» задания, тем более ответственного, чем незначительнее оно было на самом деле.
– Нужно пройти огонь и воду, уметь пролезть в игольное ушко, не пасовать ни перед чем, чтобы стать настоящим полицейским. У всякого хорошего журналиста на счету есть задавленные собаки. В полиции-то то же самое!
Пату вел машину быстро и уверенно, но движение на бульваре Мар-Демарэ в этот отпускной период было таким, что им понадобилось больше четверти часа, чтобы добраться по проселочной дороге до входа в имение, где тот, кого они собирались допрашивать, скорее всего, не возрадуется их приезду. Частые грозы сильно подрезали фронт уборочных работ, а временно наступившее затишье позволило начать уборку персиков. В этом случае все люди, должно быть, брошены к складам на упаковку фруктов. И, действительно, комиссар Лебрель, немного знакомый с местностью, нашел Эрнеста Гланэ в гуще галдевших рабочих, устанавливавших ряд за рядом пирамиды картонных коробок с едва созревшими персиками. Смесь приторного запаха фруктов с влажной духотой показалась комиссару отвратительной.
– Гланэ, мы по вашу душу, – коротко бросил он.
Узнав о причине визита, управляющий не стал скрывать неудовольствия.
– Делать мне больше нечего, как рассказывать вам про каникулы племянника многолетней давности! Неужели полицию интересует то, что делал мой племянник сто лет назад на каникулах в Алжире! Его же убили и его же родственников допрашивают! Интересно, а виновных вы с таким же рвением ищете?
Комиссар попытался объяснить, что путь к правде пролегает, может быть, и через его показания, но управляющий совсем разошелся и ничего не хотел слушать.
– Как вам будет угодно, – нахмурился Лебрель. – Если вы предпочитаете, чтобы вас вызвали в комиссариат – это проще простого, но вы потеряете гораздо больше времени с тем же результатом.
– Ну ладно, – сразу сдался управляющий. – Сиприен, подмени меня, я ненадолго. Но смотрите тут, не сачковать! Нужно, чтобы все персики были упакованы к пяти. Грузовик ждать не станет!
Не глядя на полицейских, он направился большими шагами к домику, расположенному у входа в имение, окруженному кольцом кипарисов и каштановых деревьев. На пороге он оглянулся:
– Не корите за вспышку. С этими грозами теряешь бездну времени, столько фруктов портится, впору вообще голову потерять. Ладно, значит, вы приехали потолковать о моем племяннике. И что же вы хотите, чтобы я вам сказал? Я его не видел, почитай, лет десять. И надо же, такая беда, дать убить себя вот так, ударом в висок… – Он потряс газетой, раскрытой на странице происшествий, где под обычной для таких известий броской шапкой, с фотографиями, сообщалось об убийстве. – Вы удачно приехали – жены нет дома, отправилась за покупками в город. Она слов не находит для моей сестры – «не сумела воспитать сына!». Напрасно я ей твержу, что Жюльен – жертва, а не преступник, ничего не желает слушать! Присаживайтесь. Выпить чего-нибудь хотите?
На столе, покрытом клеенкой в желто-голубую клетку в тон занавескам на окнах, возвышалась огромная ваза, наполненная персиками. На полках – деревенская посуда, ляповато раскрашенные тарелки, выстроившиеся как на парад.
– Розового домашнего винца?
– Нет-нет, – сказал комиссар. – На службе не употребляю!
Эта фраза произвела впечатление на управляющего – он умолк и сосредоточился. Лебрель откашлялся.
– Сперва расскажите, пожалуйста, о вашей работе в, Алжире, в имении, говорят, огромном, принадлежавшем семейству Делакур. Что производили? В основном вино, наверное?
– Вино, точно. Целыми цистернами на пароходах отправляли в метрополию. То были времена изобилия, их не вернуть, но, это уже к делу не относится. Занимался я, знаете ли, примерно тем же, что и здесь, но масштабы… Только вот рабочая сила там обходилась в три раза дешевле. Здесь же… Две большие разницы, как говорится!
– Проблем с вашим хозяином, господином Делакуром, у вас не возникало?
– Никаких проблем, нет, не возникало. В тех местах, знаете ли, он был вроде властелина. На всех свысока смотрел. Впрочем, это не его вина. Так воспитали. Но как хозяин – хороший, во всяком случае для меня. У меня был свой дом, похожий на этот, но только гораздо больше. Вот потому-то однажды летом мне и пришла в голову мысль пригласить своего племянника Жюльена. Это был славный мальчик – открытый и не лентяй. Ему едва стукнуло четырнадцать или пятнадцать, уже не помню. То все по улицам шатался и вдруг угодил прямо в рай! Как же он был рад, как был рад! Сам додумался работать на уборке. Не поверите, наполнял корзины наравне со взрослыми. Господин его очень любил, даже деньги то и дело ему совал – никогда малыш таким богачом не был!
– У Делакура была племянница примерно в возрасте вашего племянника?
– Племянница, да, мадемуазель Анжелина. Жила она не в самом имении, а в домике со своей матерью, в другом конце парка, довольно далеко от главного здания. Знаете ли, в Алжире мы пространства не мерили.
– Вы можете обрисовать эту девушку?
В ту же секунду Лебрель уловил, как собеседник насторожился и напрягся:
– Знаете ли, я ее не очень-то разглядывал. Да и приезжала она только на каникулы, а в остальное время жила в столице, в Алжире, там и училась.
– Ваш племянник знал ее?
– Еще бы. Они даже дружбу водили. А жена моя звала их голубками.
– Несмотря на такую разницу в положении?
– Сразу видно, что вы не жили в Алжире! Это верно, что Делакуры богачи, а мы – бедняки. Но Жюльен был единственный маленький француз во всем имении, не считая, конечно, сына хозяина. И маленькой барышне пришлось бы одной находиться среди арабчат, не появись Жюльен. Ясное дело, потому они с Жюльеном и поладили. То бишь поначалу. Потом же, когда Жюльен стал ходить с нами на уборочные работы, Анжелина немного оказалась брошенной. Примерно в это самое время из Франции прибыла девочка, ее ровесница, Клара. Нам сказали, что это дочка подруги мадам. Личиком удалась, а шустростью и хитростью – сущий мальчишка, эта Клара. Но она недолго пробыла. Скучала, и родители ее затребовали. Анжелина немного ревновала, потому как Жюльен с Кларой тоже хорошо ладил. Должен сказать, что здоровьем племянница хозяина не вышла, в Алжире ее лечили по нервной части. Заметьте, мне неведомо, было ли депрессией то, что по тем временам именовали неврастенией. Дело в том… Короче, Клара быстро отбыла назад во Францию. Сама мадам Делакур ее отвезла.
– Когда именно?
– Не могу сказать точно. Я отлучался несколько раз – ездил по району собирать рабочую силу, эпидемия дизентерии валила наших рабочих. Прибываю с новой партией и узнаю о несчастье – Анжелина погибла! Лакдар, слуга господина Делакура, обнаружил ее тело в овраге, уже наполовину обглоданное шакалами. Можно сказать, что смерть Анжелины означала для всех нас начало конца. Вскоре и повсюду началась смута. Поначалу волнения нас обходили. Но потом наступила пора великих страхов для всех белых, как вам известно. Нападения, засады против французских войск. Мы репатриировались одними из первых. Помню еще, как грузили гробы с останками Анжелины, ее деда и бабки, чтобы захоронить во Франции, где господин Делакур приобрел новое владение.
– То самое, которое у него теперь в Йере?
– Именно.
– Почему вы не остались служить у него?
– Потому что в новом поместье он сохранил прежний персонал. Не хотел рисковать, увольняя их: пришельцев из Алжира, черноногих, и так не шибко здесь жаловали в то время. Представляете, сколько бы шуму это наделало! А потом, признаться, мне было боязно иметь дело с шестьюдесятью французскими рабочими в имении площадью больше ста гектаров. Я предпочел поискать работу в хозяйстве поменьше, где и ответственность не такая. Впрочем, хозяин это правильно понял. Выправил мне хорошие документы. Благодаря его связям мне и пособие по репатриации назначили без заминки, и по максимуму.
– А что сталось с Жюльеном Комбрэ?
– Ему тоже пришлось пройти все это. Их с матерью репатриировали через несколько месяцев после нас. Мы попытались жить вместе, но это оказалось невозможным: моя жена и моя сестра никогда не могли выносить друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Театральный тон господина Делакура не произвел никакого впечатления на Жардэ. Он произнес спокойным, решительным голосом:
– Ну что же, месье, это будет отражено в протоколе ваших показаний, которые я попрошу вас оформить в моем кабинете, в комиссариате на улице Галлиени, скажем, завтра утром, часов в одиннадцать. Инспектор Бакконье пометил фамилию вашего управляющего. Его мы вызовем позже.
Он не дал вымолвить изумленному владельцу Гренуйер ни слова и быстро распрощался.
– Что на вас напало, шеф, вы не в себе? Уйти в момент, когда настало самое интересное!
– К черту! Мы так бы и продолжали ходить кругами. Если Делакур как-то связан с убийством Жюльена Комбрэ, теперь он зашевелится. А для нас главное – не терять его из виду и продолжать расследование. Оно продвигается, Бакконье, и быстрее, чем вы предполагаете! По крайней мере в моей голове! Дьявольски опасен этот владелец Гренуйер!
В это особенно знойное лето почти ежедневно на долину Роны обрушивались грозы. Вдруг налетал неимоверный ливень, а минуту спустя снова припекало солнце.
В один из таких жарких послеполуденных часов деятельность комиссариата полиции в Монтелимаре нельзя было назвать бурной: доставка паспортов и удостоверений личности, несколько путаных заявлений о краже, одним словом, бодяга. Следственное поручение коллег из соседнего департамента комиссару Лебрелю передали как раз в момент, когда он возвращался в свой кабинет из кабинета мэра города, где провозился битый час с проблемами уличного движения. С нетерпением повесив пиджак на вешалку, пошире расстегнув воротник рубашки и вытирая пот со лба, он вздохнул: жара просто невыносима в этих помещениях без кондиционера. Почти в изнеможении он прочел: «Мы, Сильвэн Фонтено, следственный судья Верховного суда г. Тулона, ввиду необходимости дополнительной информации для расследования по делу об умышленном убийстве, поручаем г-ну комиссару, Начальнику уголовной полиции г. Монтелимара, произвести следующие действия: заслушать в качестве свидетеля г-на Гланэ Эрнеста Себастьяна, проживающего в округе Монтелимар, имение Эскюриаль, деревня Террайон, улица Тейль, относительно пребывания его племянника Комбрэ Жюльена в Алжире, имении, принадлежавшем Делакуру Пьеру Алэну, в 1956 году».
Комиссар Лебрель не стал продолжать чтение официального документа и вызвал Пату. Молодой инспектор моментально просунул голову в приоткрытую дверь:
– В чем дело, патрон? Снова на выезд?
– Поедешь со мной. Улица Тейль, имение Эскюриаль.
– Обокрали имение?
– Нет. Поручение из Тулона. Коллегам в Йере нужны свидетельские показания. Сегодня утром мне звонил комиссар Жардэ. Не рассчитывай на сенсацию! Фильма «Инспектор ведет расследование» не будет.
Недавно поступивший на службу инспектор Пату находил невыносимо занудными мелкие повседневные задания и мечтал о схватке с великими злоумышленниками. Со временем, видно, он смог бы уяснить себе точную роль полиции в таком городке, как Монтелимар, с населением менее 30 тысяч жителей, находившемся явно не в эпицентре криминальной жизни. Пату изнывал от скуки всякий раз, когда комиссар, не склонный, впрочем, к пышным фразам, втолковывал ему «высокий смысл» задания, тем более ответственного, чем незначительнее оно было на самом деле.
– Нужно пройти огонь и воду, уметь пролезть в игольное ушко, не пасовать ни перед чем, чтобы стать настоящим полицейским. У всякого хорошего журналиста на счету есть задавленные собаки. В полиции-то то же самое!
Пату вел машину быстро и уверенно, но движение на бульваре Мар-Демарэ в этот отпускной период было таким, что им понадобилось больше четверти часа, чтобы добраться по проселочной дороге до входа в имение, где тот, кого они собирались допрашивать, скорее всего, не возрадуется их приезду. Частые грозы сильно подрезали фронт уборочных работ, а временно наступившее затишье позволило начать уборку персиков. В этом случае все люди, должно быть, брошены к складам на упаковку фруктов. И, действительно, комиссар Лебрель, немного знакомый с местностью, нашел Эрнеста Гланэ в гуще галдевших рабочих, устанавливавших ряд за рядом пирамиды картонных коробок с едва созревшими персиками. Смесь приторного запаха фруктов с влажной духотой показалась комиссару отвратительной.
– Гланэ, мы по вашу душу, – коротко бросил он.
Узнав о причине визита, управляющий не стал скрывать неудовольствия.
– Делать мне больше нечего, как рассказывать вам про каникулы племянника многолетней давности! Неужели полицию интересует то, что делал мой племянник сто лет назад на каникулах в Алжире! Его же убили и его же родственников допрашивают! Интересно, а виновных вы с таким же рвением ищете?
Комиссар попытался объяснить, что путь к правде пролегает, может быть, и через его показания, но управляющий совсем разошелся и ничего не хотел слушать.
– Как вам будет угодно, – нахмурился Лебрель. – Если вы предпочитаете, чтобы вас вызвали в комиссариат – это проще простого, но вы потеряете гораздо больше времени с тем же результатом.
– Ну ладно, – сразу сдался управляющий. – Сиприен, подмени меня, я ненадолго. Но смотрите тут, не сачковать! Нужно, чтобы все персики были упакованы к пяти. Грузовик ждать не станет!
Не глядя на полицейских, он направился большими шагами к домику, расположенному у входа в имение, окруженному кольцом кипарисов и каштановых деревьев. На пороге он оглянулся:
– Не корите за вспышку. С этими грозами теряешь бездну времени, столько фруктов портится, впору вообще голову потерять. Ладно, значит, вы приехали потолковать о моем племяннике. И что же вы хотите, чтобы я вам сказал? Я его не видел, почитай, лет десять. И надо же, такая беда, дать убить себя вот так, ударом в висок… – Он потряс газетой, раскрытой на странице происшествий, где под обычной для таких известий броской шапкой, с фотографиями, сообщалось об убийстве. – Вы удачно приехали – жены нет дома, отправилась за покупками в город. Она слов не находит для моей сестры – «не сумела воспитать сына!». Напрасно я ей твержу, что Жюльен – жертва, а не преступник, ничего не желает слушать! Присаживайтесь. Выпить чего-нибудь хотите?
На столе, покрытом клеенкой в желто-голубую клетку в тон занавескам на окнах, возвышалась огромная ваза, наполненная персиками. На полках – деревенская посуда, ляповато раскрашенные тарелки, выстроившиеся как на парад.
– Розового домашнего винца?
– Нет-нет, – сказал комиссар. – На службе не употребляю!
Эта фраза произвела впечатление на управляющего – он умолк и сосредоточился. Лебрель откашлялся.
– Сперва расскажите, пожалуйста, о вашей работе в, Алжире, в имении, говорят, огромном, принадлежавшем семейству Делакур. Что производили? В основном вино, наверное?
– Вино, точно. Целыми цистернами на пароходах отправляли в метрополию. То были времена изобилия, их не вернуть, но, это уже к делу не относится. Занимался я, знаете ли, примерно тем же, что и здесь, но масштабы… Только вот рабочая сила там обходилась в три раза дешевле. Здесь же… Две большие разницы, как говорится!
– Проблем с вашим хозяином, господином Делакуром, у вас не возникало?
– Никаких проблем, нет, не возникало. В тех местах, знаете ли, он был вроде властелина. На всех свысока смотрел. Впрочем, это не его вина. Так воспитали. Но как хозяин – хороший, во всяком случае для меня. У меня был свой дом, похожий на этот, но только гораздо больше. Вот потому-то однажды летом мне и пришла в голову мысль пригласить своего племянника Жюльена. Это был славный мальчик – открытый и не лентяй. Ему едва стукнуло четырнадцать или пятнадцать, уже не помню. То все по улицам шатался и вдруг угодил прямо в рай! Как же он был рад, как был рад! Сам додумался работать на уборке. Не поверите, наполнял корзины наравне со взрослыми. Господин его очень любил, даже деньги то и дело ему совал – никогда малыш таким богачом не был!
– У Делакура была племянница примерно в возрасте вашего племянника?
– Племянница, да, мадемуазель Анжелина. Жила она не в самом имении, а в домике со своей матерью, в другом конце парка, довольно далеко от главного здания. Знаете ли, в Алжире мы пространства не мерили.
– Вы можете обрисовать эту девушку?
В ту же секунду Лебрель уловил, как собеседник насторожился и напрягся:
– Знаете ли, я ее не очень-то разглядывал. Да и приезжала она только на каникулы, а в остальное время жила в столице, в Алжире, там и училась.
– Ваш племянник знал ее?
– Еще бы. Они даже дружбу водили. А жена моя звала их голубками.
– Несмотря на такую разницу в положении?
– Сразу видно, что вы не жили в Алжире! Это верно, что Делакуры богачи, а мы – бедняки. Но Жюльен был единственный маленький француз во всем имении, не считая, конечно, сына хозяина. И маленькой барышне пришлось бы одной находиться среди арабчат, не появись Жюльен. Ясное дело, потому они с Жюльеном и поладили. То бишь поначалу. Потом же, когда Жюльен стал ходить с нами на уборочные работы, Анжелина немного оказалась брошенной. Примерно в это самое время из Франции прибыла девочка, ее ровесница, Клара. Нам сказали, что это дочка подруги мадам. Личиком удалась, а шустростью и хитростью – сущий мальчишка, эта Клара. Но она недолго пробыла. Скучала, и родители ее затребовали. Анжелина немного ревновала, потому как Жюльен с Кларой тоже хорошо ладил. Должен сказать, что здоровьем племянница хозяина не вышла, в Алжире ее лечили по нервной части. Заметьте, мне неведомо, было ли депрессией то, что по тем временам именовали неврастенией. Дело в том… Короче, Клара быстро отбыла назад во Францию. Сама мадам Делакур ее отвезла.
– Когда именно?
– Не могу сказать точно. Я отлучался несколько раз – ездил по району собирать рабочую силу, эпидемия дизентерии валила наших рабочих. Прибываю с новой партией и узнаю о несчастье – Анжелина погибла! Лакдар, слуга господина Делакура, обнаружил ее тело в овраге, уже наполовину обглоданное шакалами. Можно сказать, что смерть Анжелины означала для всех нас начало конца. Вскоре и повсюду началась смута. Поначалу волнения нас обходили. Но потом наступила пора великих страхов для всех белых, как вам известно. Нападения, засады против французских войск. Мы репатриировались одними из первых. Помню еще, как грузили гробы с останками Анжелины, ее деда и бабки, чтобы захоронить во Франции, где господин Делакур приобрел новое владение.
– То самое, которое у него теперь в Йере?
– Именно.
– Почему вы не остались служить у него?
– Потому что в новом поместье он сохранил прежний персонал. Не хотел рисковать, увольняя их: пришельцев из Алжира, черноногих, и так не шибко здесь жаловали в то время. Представляете, сколько бы шуму это наделало! А потом, признаться, мне было боязно иметь дело с шестьюдесятью французскими рабочими в имении площадью больше ста гектаров. Я предпочел поискать работу в хозяйстве поменьше, где и ответственность не такая. Впрочем, хозяин это правильно понял. Выправил мне хорошие документы. Благодаря его связям мне и пособие по репатриации назначили без заминки, и по максимуму.
– А что сталось с Жюльеном Комбрэ?
– Ему тоже пришлось пройти все это. Их с матерью репатриировали через несколько месяцев после нас. Мы попытались жить вместе, но это оказалось невозможным: моя жена и моя сестра никогда не могли выносить друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22