Чарли высаживал пацана еще
пару вечеров, а потом тот сознался как на духу. Чарли выки-
нул его из автобуса еще раз - так сказать, на посошок,- по-
сле чего Дэйв Фельсен из автопарка посоветовал поостыть на
время.
- УООННННННННННННК!
Чарли схватил рубаху, а потом цапнул стоявшую в углу
старую теннисную ракетку. Накажи его Бог, если сегодня ночью
он не нахлещет кой-кому задницу! Выбравшись черным ходом, он
обошел дом и во власти жесткой, холодной уверенности в своей
правоте взял курс туда, где ставил большой желтый автобус.
Он проникал в тыл врага, точь-в-точь как на войне. Остано-
вившись за кустом олеандра, Чарли посмотрел на автобус. Да,
он увидел всех, всю шайку - силуэты, которые были еще темнее
зачерненных ночным мраком окон. От застарелой бешеной ярос-
ти, жгучей, как лед, ненависти Чарли так сдавил теннисную
ракетку, что та в конце концов камертоном задрожала в руке.
Они высадили... шесть, семь, восемь... восемь окон в его автобу-
се!
Проскользнув за машиной, Чарли прокрался вдоль длинного
желтого бока к складной пассажирской двери. Та оказалась от-
крыта. Он напрягся и вдруг взлетел вверх по ступенькам.
- Ладушки! Стоять, где стоите! Эй, пацан, оставь в по-
кое проклятый клаксон, а не то я...
Пацан, который восседал на водительском месте, прикле-
ившись к гудку обеими руками, обернулся, улыбаясь, как псих.
Желудок Чарли болезненно ухнул вниз. Оказалось, что это Ричи
Боддин, белый - белый как простыня! - только на месте глаз
чернели угольки да рубинами краснели губы...

461
А зубы...
Чарли Роудс оглядел проход.
Кто это, Майк Филбрук? Оди Джеймс? Боже Всемогущий, там
на заднем сиденье сидели мальчишки Гриффена, Хэл и Джек, с
сеном в волосах! Но они не ездят в моем автобусе! Мэри Кейт
Григсон рядышком с Брентом Тенни: она - в ночной рубашке,
он - в джинсах и фланелевой рубахе, надетой задом наперед и
навыворот, словно парнишка позабыл, как одеваются.
И Дэнни Глик. Но... о Господи... он же умер, уже много не-
дель, как умер!
- Вы,- выговорил Чарли онемевшими губами,- вы, ребятки...
Теннисная ракетка выскользнула у него из руки. Разда-
лось шипение, потом - глухой щелчок: это Ричи Боддин, про-
должая дико улыбаться, дернул хромированный рычаг, закрываю-
щий складную дверь. Все они стали выбираться со своих мест -
все до единого.
- Нет,- сказал Чарли, пробуя улыбнуться.- Вы, это, ре-
бята... не поняли... Это ж я, Чарли Роудс... Вы... вы...- он бессмыс-
ленно усмехнулся, потряс головой, протянул руки, показывая:
это всего лишь руки ни в чем неповинного старины Чарли Роуд-
са, и пятился, пятился, пока не прижался спиной к широкому
темному ветровому стеклу.
- Не надо,- прошептал он.
Ухмыляющиеся дети не остановились.
- Прошу вас, не надо.
Они набросились на Чарли.

28.
Энн Нортон умерла в лифте, во время короткого переезда
с первого этажа больницы на второй. Она содрогнулась, и из
уголка рта вытекла тонкая струйка крови.
- О"кей,- сказал один из санитаров.- Теперь можешь вы-
ключить сирену.

29.
Еве Миллер снился сон.
Странный сон, но кошмаром его нельзя было назвать. Под
бледно-голубым непрощающим небом, которое прямо над головой
выцветало до жаркой беспощадной белизны, бушевал пожар пять-
десят первого года. На дне этой перевернутой чаши сверкал
надраенный медяк солнца. Повсюду витал едкий запах дыма. Вся
деловая жизнь замерла, люди высыпали на улицы и стояли, гля-
дя на юго-запад, в сторону Болот, и на северо-запад, в сто-
рону леса. Дым висел в воздухе все утро, но теперь, в час
дня, за пастбищем Гриффена стали видны пляшущие в зелени яр-
кие струйки огня. Неутихающий ветер, который уже позволил
пламени перепрыгнуть одну баррикаду, теперь принес в город
белый пепел, сыпавшийся и сыпавшийся с неба, как летний
снег.


462
Ральф был жив, он ушел, чтобы попытаться спасти лесо-
пилку. Однако все перепуталось: с Евой был Эд Крейг, а ведь
его она встретила только осенью пятьдесят четвертого.
Ева глядела на пожар из окна спальни наверху, стоя, в
чем мать родила. Сзади ее коснулись руки, шершавые смуглые
руки на гладкой белизне бедер, и она поняла, что это Эд, хо-
тя в стекле не было и намека на отражение.
"Э д,- попыталась сказать Ева. Не сейчас.- Слишком ра-
но. Даже несмотря на девять без малого лет - нет."
Но руки оказались настойчивыми. Они пробежали по животу
Евы, один палец поиграл с чашечкой пупка, потом обе ладони
скользнули выше, чтобы с бесстыдной осведомленностью поймать
груди.
Ева попробовала втолковать ему, что они торчат в окне и
любой уличный зевака, оглянувшись, может их увидеть, но сло-
ва не шли с языка, а потом губы Эда коснулись ее руки, плеча
и с решительной похотливой настойчивостью - шеи. Ева ощутила
зубы, Эд кусал ее, кусал, высасывая, вытягивая кровь, и Ева
опять попробовала возмутиться: "Нечего устраивать конский
флирт, Ральф увидит..."
Но протестовать было невозможно, да она уже и не хотела
протестовать. Ей стало наплевать, что кто-нибудь обернется и
увидит их, нагих и бесстыдных. Пока зубы и губы Эда занима-
лись шеей Евы, ее взгляд сонно проплыл к огню. Черный-пре-
черный, черный, как ночная тьма, дым застилал раскаленный
ружейный металл неба, превращая день в ночь, но пламя про-
должало двигаться в этом мраке, пульсируя алыми нитями и
соцветиями... буйное цветение в полночных джунглях.
А потом в самом деле пришла ночь и город исчез, но буй-
ство огня не прекратилось. Пламя принимало в черноте причуд-
ливые очертания, как в калейдоскопе, пока не начало казать-
ся, что оно выписывает кровью лицо - лицо с ястребиным но-
сом, глубоко посаженными жгучими глазами, полными чувствен-
ными губами, которые прятались в густых усах и с шевелюрой,
откинутой назад со лба, как у музыканта.
- Уэльский посудный шкафчик,- донесся издалека чей-то
голос, и Ева поняла, что голос принадлежит е м у.- Тот, на
чердаке... я думаю, он отлично подойдет. А потом разберемся с
лестницей... умнее будет подготовиться.
Голос растаял. Растаяло и пламя.
Осталась только тьма, а в ней - Ева, которая не то
смотрела сон, не то только начинала смотреть. Она смутно
подумала, что сон будет долгим и приятным, но в глубине -
горьким и темным, как воды Леты.
Другой голос - голос Эда:
- Давай, лапушка. Вставай. Надо делать, как он говорит.
- Эд? Эд?
Над ее лицом склонилось лицо Эда, не нарисованное ог-
нем, а очень бледное и странно пустое. И все же Ева опять
любила его... сильнее, чем когда-либо. И в томлении ждала по-
целуя.
- Пошли, Ева.
- Эд, это сон?
- Нет... не сон.

463
На мгновение Ева испугалась, а потом страх исчез без
следа. Вместо него пришло понимание. А с ним - голод. Она
взглянула в зеркало и увидела, что там отражается только
пустая притихшая спальня. Дверь на чердак была заперта, а
ключ лежал в нижнем ящике комода, но это не имело значения.
Теперь в ключах не было нужды.
Они как тени проскользнули между дверью и косяком.

3О.
В три часа ночи кровь течет медленно, неспешно, а дре-
мота тяжела. В этот час душа либо спит в благословенном не-
ведении, либо в полном отчаянии взирает на самое себя. Сере-
дины нет. В три часа ночи жизнь, старая шлюха, лишается сво-
ей пестрой раскраски и оказывается, что носа у нее нет, а
глаз стеклянный. Веселье становится пустым и хрупким, как в
окруженном Красной Смертью замке По. Ужас разрушает скука.
Любовь - сон.
Паркинс Джиллеспи, шаркая, идет от рабочего стола к ко-
фейнику. Констебль напоминает очень тощую крупную обезьяну,
которую снедает изнурительная болезнь. За спиной остался
разложенный пасьянс "солитер", похожий на часы. Чуть раньше
из ночной тьмы до Паркинса донеслись пронзительные крики,
странные рваные гудки автомобиля, а один раз - топот бегущих
ног. Но он ни разу не вышел разобраться, что бы это значило.
В изборожденном складками лице с ввалившимися глазами посе-
лился призрак того, что, по мнению констебля, творилось в
Уделе. С шеи Паркинса свисали: крест, образок Святого Хрис-
тофора и знак мира. Зачем он нацепил все это, Паркинс точно
не знал, но так было спокойнее. Паркинс думал, что, если су-
меет пережить нынешнюю ночь, то завтра уедет за тридевять
земель, а значок шерифа оставит на полке рядом со связкой
ключей.
Мэйбл Уэртс сидела в кухне у стола перед чашкой остыв-
шего кофе, впервые за много лет задернув занавески и зачех-
лив окуляры бинокля. Впервые за шестьдесят лет Мэйбл не хо-
тела ничего видеть и слышать. Ночь была полна смертных шепо-
тов, которые Мэйбл не желала слушать.
Билл Нортон с неподвижным, одеревеневшим лицом держал
путь в Камберлендскую больницу, откуда ему позвонили (Энн
тогда была еще жива). Мерно щелкали дворники, стирая с вет-
рового стекла разошедшийся не на шутку дождь. Билл старался
ни о чем не думать.
В Уделе были и другие нетронутые, кто спал или бодр-
ствовал. Уцелели в основном люди одинокие, у кого в городе
не было ни родственников, ни близких друзей. Многие даже не
подозревали, что что-то происходит.
Однако те, кто не спал, зажигали в домах полный свет.
Случись кому-нибудь проезжать через город (а в сторону Порт-
ленда и к югу действительно проехало несколько машин), он
был бы поражен тем, что деревенька, так похожая на все про-
чие попадающиеся на пути, в самый мрачный утренний час непо-
нятно почему вовсю жжет свет в домах. Прохожий, может стать-

464
ся, замедлил бы шаг, чтобы посмотреть на пожар или аварию,
но, не увидев ни того, ни другого, заторопился бы прочь, вы-
бросив это из головы.
Вот ведь странная штука! В Иерусалимовом Уделе никто из
бодрствующих не знал правды. Горстка, может быть, и подозре-
вала что-то, но эти подозрения были несформировавшимися и
неопределенными, как трехмесячный зародыш. Тем не менее они
без колебаний отправлялись к ящикам столов, сундукам на чер-
даке или в спальни к шкатулкам с украшениями, чтобы найти те
символы веры, какие могли там оказаться. Делалось это без-
думно - так человек, который долго вел машину в одиночестве,
начинает петь и поет, не зная об этом. Медленно, словно их
тела сделались стеклянными и хрупкими, они ходили из комнаты
в комнату, повсюду зажигая свет и не выглядывая в окна.
Самое главное. Не выглядывая в окна.
Неважно, что за звуки раздавались в ночи, какие жуткие
возможности они в себе таили, неважно, как страшила неиз-
вестность. Смотреть Горгоне в лицо было еще хуже.

31.
Шум проник в сон подобно тому, как в толстую дубовую
доску вгоняют гвоздь: исключительно медленно, слой за слоем.
Сперва Реджи Сойер подумал, что спит и во сне видит плотни-
ков. Блуждавшее в лежащем между сном и бодрствованием при-
зрачном царстве сознание не преминуло откликнуться воспоми-
нанием, в котором они с отцом, как бы снятые "рапидом", при-
колачивали доски к боковым стенам дачи, той, что в шестиде-
сятом выстроили на Брайант-Понд.
Эта картина растаяла, превратившись в путаную мысль,
что он вовсе не спит и действительно слышит стук молотка.
Потом Реджи не мог сориентироваться, а потом проснулся. Уда-
ры обрушивались на парадную дверь - кто-то с размеренностью
метронома долбил в дерево кулаком.
Реджи быстро посмотрел на лежащую на боку Бонни, S-об-
разный холмик под одеялом. Потом на часы: 4:15. Он встал,
выскользнул из спальни и прикрыл за собой дверь. Включив в
коридоре свет, Реджи направился было открывать, но остано-
вился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71