Деканозов на правах бывшего начальника разведки опекал берлинскую резидентуру.
В начале тридцатых резидентом в Берлине был опытный чекист Борис Давидович Берман. В Москве комиссар госбезопасности 3-го ранга Берман стал в 1936 году первым заместителем начальника иностранного отдела. Потом его назначили наркомом внутренних дел Белоруссии, в сентябре 1938 года арестовали и в феврале 1939-го расстреляли.
Его старший брат Матвей Берман тоже работал в органах госбезопасности. Он стал начальником ГУЛАГа, заместителем наркома внутренних дел, наркомом связи. Его арестовали в декабре 1938 года, на три месяца позже Бориса, и расстреляли на месяц позже.
В конце 1933 года в Берлине Бориса Бермана сменил Борис Моисеевич Гордон, партийный работник, который как раз окончил Институт красной профессуры. На время его работы пришлась активная деятельность внешней разведки в Берлине, несмотря на трудность работы в условиях нацистской Германии. Были завербованы люди, которые из антифашистских побуждений снабжали Москву важнейшей информацией. Они стали известны как «Красная капелла».
В мае 1937 года резидента Гордона отозвали в Москву и арестовали. Его сменил Александр Иванович Агаянц, которого перевели в Берлин из парижской резидентуры. Но в декабре 1938 года он умер во время срочной хирургической операции по поводу прободения язвы желудка. Его подчиненных одного за другим отзывали в Москву и обвиняли в шпионаже на немцев.
В 1938 году в берлинской резидентуре были три оперативных работника, в 1939-м остались двое, один из них не говорил по-немецки. Москва запретила им встречаться с агентурой, поскольку ее вербовали «разоблаченные враги народа». Один из лучших агентов в Германии Арвид Харнак, обладавший уникальными источниками информации, больше года напрасно ждал связного, чтобы передать ему собранные сведения.
Берлинская резидентура начала восстанавливаться только в 1939 году, но прежних успехов новое поколение разведчиков, людей профессионально неопытных, добиться уже не смогло.
Агентурную сеть сформировали обширную, но агенты были невысокого уровня. Такой агент знал лишь то, что происходит в ведомстве, в котором он служил. Но он не был в состоянии проникнуть в мысли и намерения руководителей Германии, а ведь на самом деле только это и имело значение.
Советская агентура не имела информации из первых рук, из окружения Гитлера. В Москве не знали, что же на самом деле думали и говорили руководители нацистской Германии. Строили предположения и ошибались.
К тому же руководителем резидентуры в Берлине назначили не имевшего разведывательного опыта Амаяка Захаровича Кобулова — брата Богдана Кобулова, заместителя наркома госбезопасности и ближайшего соратника Берии.
Амаяк Кобулов был высоким, стройным, красивым, с усиками, обходительным и обаятельным, душой общества и прекрасным тамадой. Но этим достоинства Амаяка Захаровича исчерпывались. Ни немецкого языка, ни ситуации в Германии резидент Кобулов, который начинал свою трудовую деятельность кассиром-счетоводом в Боржоми, не знал. Он рос в чекистском ведомстве благодаря старшему брату. Перед назначением в Берлин был первым заместителем наркома внутренних дел Украины.
Немецкая контрразведка успешно подставила Амаяку Кобулову говоривших по-русски агентов-двойников, которые на самом деле работали на Главное управление имперской безопасности. Кобулов легко глотал наживку. В этой большой игре участвовал даже Гитлер. Он сам просматривал информацию, предназначенную для Кобулова.
Немцы подсовывали Сталину успокоительную информацию: Германия не собирается нападать на Советский Союз. А в Москве нарком госбезопасности Меркулов шифровки Кобулова докладывал Сталину.
25 мая 1941 года Меркулов отправил на имя Сталина, Молотова и Берии записку, построенную на донесениях агента советской разведки в Берлине — выходца из Латвии Орестеса Берлингса, который в реальности был агентом немецкой контрразведки по кличке Петер. Но ему верил Амаяк Кобулов.
В записке Меркулова говорилось:
«Война между Советским Союзом и Германией маловероятна… Германские военные силы, собранные на границе, должны показать Советскому Союзу решимость действовать, если Германию к этому принудят. Гитлер рассчитывает, что Сталин станет более сговорчивым и прекратит всякие интриги против Германии, а главное — даст побольше товаров, особенно нефти».
Впрочем, напрасно некоторые исследователи делают из Амаяка Кобулова козла отпущения. Другие разведчики в те месяцы тоже присылали в Москву донесения, из которых следовало, что Гитлер не собирается воевать, а намерен давить на Сталина, добиваясь принятия своих условий.
По всем каналам — дипломатическим и разведывательным (информацию давали не только резидентуры НКГБ, но и военная разведка, и военно-морская) — шел поток противоречивой информации. Сроки возможного нападения назывались разные, это вызывало сомнения и подозрения…
Многие агенты советской разведки были людьми левых убеждений, антифашистами, которые считали Советский Союз союзником в борьбе с Гитлером. Другие агенты просили за информацию деньги. Работа аккордная — чем больше принесешь, тем больше получишь. И получалось, что за дезинформацию платили больше.
Еще одна проблема состояла в том, что полученную информацию в Москве не могли правильно осмыслить. Сталин не доверял аналитическим способностям своих чекистов, предпочитал выводы делать сам и требовал, чтобы ему клали на стол подлинники агентурных сообщений.
Только в 1943 году в разведке появился информационный отдел, которому поручено было заниматься аналитикой. Его возглавил Михаил Андреевич Аллахвердов, в недавнем прошлом резидент в Кабуле. Впоследствии он стал генерал-майором и работал в разведывательной школе заместителем начальника по учебной и научной работе…
Заместитель начальника Генерального штаба и начальник Главного разведывательного управления с июля 1940 по ноябрь 1941 года генерал-лейтенант Филипп Иванович Голиков за три месяца до начала войны, 20 марта, представил обширный документ, неопровержимо свидетельствующий о подготовке Германии к нападению на Советский Союз. Но сам же и пометил:
«Большинство агентурных данных, касающихся возможностей войны с СССР весной 1941 года, исходят от англо-американских источников, задачей которых на сегодняшний день, несоменно, является стремление ухудшить отношения между СССР и Германией… Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, быть может, германской разведки».
Изестный военный историк профессор Виктор Анфилов спрашивал маршала Голикова через двадцать лет после войны:
— Почему вы сделали вывод, который отрицал вероятность осуществления вами же изложенных планов Гитлера? Вы сами верили этим фактам или нет?
— А вы знали Сталина? — задал встречный вопрос Голиков.
— Я видел его на трибуне мавзолея.
— А я ему подчинялся, — сказал бывший начальник военной разведки, — докладывал ему и боялся его. У него сложилось мнение, что пока Германия не закончит войну с Англией, на нас не нападет. Мы, зная его характер, подстраивали свои заключения под его точку зрения.
В мае 1941 года немецкий посол в Советском Союзе граф Фридрих Вернер фон Шуленбург и советник посольства Густав Хильгер пригласили к себе находившегося в тот момент в Москве Деканозова и попытались предупредить его, что война неминуема. Но разговор не получился.
Чекист Деканозов совершил непростительную ошибку. Он не понял, что немецкие дипломаты ведут эту беседу на свой страх и риск, счел их слова попыткой спровоцировать советское правительство на какой-то опасный шаг.
После начала войны весь состав советского посольства вернулся на родину через Турцию, и Владимир Деканозов приступил к своим обязанностям в Наркомате иностранных дел. Чувствуя поддержку Берии, он вел себя уверенно, смело решал любые вопросы, давал указания послам.
Карьере Деканозова повредило увлечение слабым полом. Рассказывают, что одна из тех, на кого он положил глаз, устроила скандал. Его убрали из Наркомата иностранных дел и перевели в Главное управление советского имущества за границей (им руководил бывший министр госбезопасности Меркулов). Главное управление занималось, ко всему прочему, вывозом трофейного имущества, в том числе для высшего начальства, которое вагонами тащило из поверженной Германии машины, картины, антиквариат и мебель.
После смерти Сталина Берия сделал Деканозова министром госбезопасности Грузии. А уже в декабре 1953 года его расстреляли вместе с тем же Меркуловым и другими ближайшими соратниками Лаврентия Павловича. Генерал-лейтенанта Амаяка Кобулова расстреляли в октябре 1954 года.
ПАВЕЛ ФИТИН. ВОЙНА И АТОМНЫЙ ШПИОНАЖ
13 мая 1939 года Деканозова в разведке сменил журналист Павел Михайлович Фитин.
Он родился в 1907 году в селе Ожогино Ялутовского уезда Тобольской губернии в семье крестьянина. В родном селе работал в сельскохозяйственной артели «Звезда», в двадцать лет стал председателем бюро юных пионеров, заместителем секретаря Шатровского райкома комсомола. В 1928 году поступил в Институт механизации и электрификации сельского хозяйства в Москве. В 1932-м, получив диплом, отправился не на село, а стал руководить редакцией индустриальной литературы в Государственном издательстве сельскохозяйственной литературы.
В октябре 1924 года Фитина призвали в армию. Он отслужил год и вернулся к работе в издательстве, где стал заместителем главного редактора.
В марте 1938 года Павла Фитина по партийному набору взяли в органы госбезопасности и отправили учиться в Центральную школу НКВД, созданную решением политбюро в 1930 году. Обычный срок обучения дисциплинам специального цикла был установлен в два года — даже для людей с высшим образованием. Но НКВД ощущал такой кадровый голод, что все сроки были сокращены. Фитин проучился всего пять месяцев.
В августе 1938 года его зачислили в штат Главного управления государственной безопасности НКВД. Бесконечные чистки привели к тому, что через два с лишним месяца, 1 ноября, не имевший никакого опыта Фитин сразу стал заместителем начальника разведки. 1 февраля 1939 года ему присвоили спецзвание майор госбезопасности. Через год он стал старшим майором.
В разведке он получил в наследство одни руины. Фитин докладывал своему начальству:
«К началу 1939 года почти все резиденты за кордоном были отозваны и отстранены от работы. Большинство из них затем было арестовано, а остальная часть подлежала проверке.
Ни о какой разведывательной работе за кордоном при этом положении не могло быть и речи».
То же самое произошло в военной разведке.
На совещании начальствующего состава армии в апреле 1940 года командующий войсками Ленинградского военного округа командарм 2-го ранга Кирилл Афанасьевич Мерецков говорил, что офицеры отказываются ездить за границу с разведывательными заданиями:
— Командиры боятся идти в такую разведку, ибо они говорят, что потом запишут, что они были за границей. Трусят командиры.
С ним согласился начальник 5-го (разведывательного) управления Генерального штаба Герой Советского Союза Иван Иосифович Проскуров:
— Командиры говорят так, что если в личном деле будет записано, что был за границей, то это останется на всю жизнь. Вызываешь иногда замечательных людей, хороших, и они говорят — что угодно делайте, только чтобы в личном деле не было записано, что был за границей.
Сталин сделал вид, что удивлен:
— Есть же у нас несколько тысяч человек, которые были за границей. Ничего в этом нет. Это заслуга.
Проскуров развел руками:
— Но на практике не так воспринимается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81