— вопрошающе вскинул глаза. — Двадцать пар лаптей, из них пеньковых — четыре, лозовых — шестнадцать…»
Дочитал, на секунду виновато притих, положил бумагу на стол и снова принялся ходить взад-вперёд по комнате, низенький, скуластенький и смуглый — помесь белоруса с копыльской татаркой. Ходил так энергично, что казалось, за ним вихрится воздух.
— Ну что там Гомель? Когда дадут Гомель? — говорил на ходу. — Да, вот ещё что, чуть не забыл, — остановился напротив начальника милиции. — У вас тут были двое из Москвы? С мандатом наркомпроса? Были?
— Я их сам видел. И мандат проверял.
— Видели? Это уже хорошо. Кто они?
— Как кто они? Те, что в документе указаны. Один Сорокин, второй — Лосев.
— Правильно! — обрадованно воскликнул Сапежка. — Они самые! А что делали, чем занимались?
— Делали то, что указано в мандате. Церкви осмотрели. Что-то такое взяли. Оставили расписки, протокол.
— А на них жаловались? Не попы, не разные там бывшие эксплуататоры, эти пусть жалуются. А трудящиеся граждане?
— Вроде не было жалоб. — Начальник милиции отвечал, прикрыв пальцами нижнюю губу, чтобы не видно было, как она дёргается. — Не было. Да все равно что-то не верится…
— Не верится? Чему вы не верите?
— Из самой Москвы посланы, а у попадьи с руки кольцо сняли. Разве это…
Сапежка не дал ему договорить, хлопнул ладонью по столу:
— Значит, надо. Значит, обстановка требует. Разруха, голод. Пролетарской диктатуре нужно золото. Зо-ло-то! И его надо выцарапывать у разных спекулянтов. — Он умолк, задумался и уже тише и более ровным голосом, в котором чувствовалось даже виноватое поддабривание, снова принялся расспрашивать об уполномоченных. Выслушав ответы начальника милиции, пожал плечами:
— Не понимаю, откуда ваши сомнения. С докладами выступают?
— Выступают.
— С Сорокиным я тоже встречался. Он, чтоб вы знали, не позволил в Захаричах закрыть церковь. Приехал там один из уезда и хотел заставить попа, чтобы тот во время службы разное про себя плёл… Сорокин мне показался культурным, грамотным.
В этот момент дзынькнул звонок телефонного аппарата. Сапежка схватил трубку.
— Алё, алё… Гомель! Гомель? Губчека? Товарищ Усов, Сапежка докладывает. Да-да, Сапежка. Я тут, в уезде. Побывал всюду, где эти товарищи из Москвы были. Что? Ничего подозрительного. Все законно. Да, да… Я с ним встречался раньше, в Захаричах. А на днях их видел и проверял начальник милиции… — Пощёлкал пальцем, чтобы подсказали фамилию. Подсказала секретарша. — Мирончик проверял документы… Жалоб от трудящихся не поступало. Нет, никто не жаловался. Товарищ Усов, разрешите возвратиться домой. Семён Пахомович, надо побывать, сами знаете, жёнка ждёт. Добре, слушаюсь, понял! — прокричал он радостно, повесил трубку, крутнул раз-другой ручку, давая знать, что разговор окончен, и лицо его просияло, глаза засветились, вроде даже стали побольше.
— Хорошо быть женой, — вздохнула секретарша. — Сидишь дома, мужика ждёшь…
— Я всего месяц назад женился, — признался Сапежка смущённо. — Ну, пойду на станцию. Смотрите тут. А отряд Пилипенки к вам идёт. Он тут прочистит леса. Будьте любезны, — попросил он секретаршу, — покажите, как на станцию ближе пройти.
Секретарша встала из-за стола и пошла к двери. Ступала в своих пеньковых лаптях мягко, как по войлочной дорожке. Когда, проводив Сапежку, возвратилась, сказала:
— Кричал, бегал… Я думала, он нервенный, а он, гляди-ка, тихий. Жёнку любит.
— Очень ему не хотелось, чтобы те московские уполномоченные оказались…
— Кем оказались? — не поняла секретарша.
— Не теми, кому на самом деле был выдан мандат. Есть у меня подозрение. Надо заняться ими…

Москва. Б.Лубянка, 11.
Вторично докладываю, что после проверки нашими товарищами личности Сорокина и его действий незаконных актов с его стороны не установлено.
Зам. нач. Гомельской губчека.
Расставшись с Сапежкой, Иванчиков походил по деревне и услыхал от людей, что «комиссары в хроме» — так называли московских уполномоченных — расспрашивали дорогу в Грибовцы, куда, по всей видимости, и подались. Он тоже решил пойти туда, надеясь, что именно там и произойдёт встреча. У Иванчикова уже сложилось твёрдое убеждение, что тот Сорокин, которого видели в Захаричах Катерина, Сапежка и Ксения, и тот, что был здесь вчера, — люди разные. По рассказам, они и внешне не похожи. Значит, мандатом того Сорокина пользуется кто-то другой и на этого-то другого и шлют жалобы. Вот и нужно, непременно нужно как можно скорее увидеть их, проверить, задержать.
Катерина и Ксения, пока Иванчиков ходил по деревне и беседовал с людьми, ждали его в сельсовете. Вернувшись, он высказал просьбу, чтобы они сходили с ним в Грибовцы.
— Они как пить дать там будут, — уговаривал он. — Туда направились. Кто же подтвердит, как не вы, тот это Сорокин или нет. Помогите, прошу вас.
Ксения согласилась сразу — в Грибовцах у неё родня. Катерина замялась, сказала, что и без того задерживается, к сыну нужно.
— Что ж, не можете, так не можете, — не стал возражать Иванчиков. — С Ксенией пойду, она ведь видела того Сорокина. — Он посмотрел на Ксению, и уши его занялись огнём.
Катерина промолчала, но потом, узнав, что это ей по пути к железной дороге, тоже согласилась. И они втроём направились в Грибовцы.
Не посчастливилось Иванчикову и на этот раз: не заявлялись туда уполномоченные. Ждал до вечера, наказал попу, председателю волостного Совета, чтобы, едва те придут, дали ему знать. А они не пришли. Пришлось заночевать в Грибовцах. Катерину взяла на ночлег к своей родне Ксения, а Иванчиков спал на сене во дворе у председателя. Спалось ему лучше некуда. Проснулся поздно, на двери хаты висел замок — председатель уже куда-то ушёл. Он умылся водой из колодца и пошёл к Ксении.
Та ждала его на лавочке.
— А мы позавтракали уже, — сказала Ксения, — вас ждали, не дождались. Председатель не накормил?
— Потерплю, — ответил Иванчиков.
— И Катерина ушла. В Липовку, на разъезд.
— Ушла все-таки, — пожалел Иванчиков. — Ну и пусть.
— Пойдёмте в хату, — пригласила Ксения, — я вас покормлю.
Иванчиков поблагодарил и послушался. Встретила их старушка — маленькая, сгорбленная, шустрая, с чистыми синими глазками.
— Здрасте, гостейка, здрасте, — засуетилась она вокруг Иванчикова. Метнулась к скамье, фартуком смахнула с неё пыль. — Садись, сынок, садись, только помоги мне стол придвинуть.
Иванчиков помог ей поставить стол теснее в угол, присел на скамью. Старушка тоже присела, на другую скамью, напротив, и принялась рассматривать гостя со свойственным её возрасту любопытством. Оглядела с ног до головы и удовлетворённо помотала головой, должно быть, одобрила молодца, по душе ей пришёлся. От такого повышенного к нему интереса Иванчиков даже растерялся: не мог взять в толк, чего это старая так уставилась на него.
— Бабка, поесть дай человеку, — попросила Ксения.
— Сейчас, сейчас дам, — поспешила к печи старушка и, доставая ухватом чугунок, добавила: — А хлопчик хороший, совестливый. Не брезгуй им, Ксенечка, не брезгуй.
— Бабка! — покраснела Ксения. — О чем ты?
— А о том, что он хороший. Ты же привела на смотрины, вот я и смотрю. И вижу: хороший. А ты красней, красней, невесте положено.
— Ну, бабка. — Ксения шмыгнула за дерюжку, висевшую перед полатями, и какое-то время оттуда не показывалась.
Бабка поставила на стол горшочек пшённой каши с салом, горлачик молока. Поклонилась, махнув головою чуть не до колен, и потрусила из хаты.
— Ну и бабка, — рассмеялся Иванчиков и позвал Ксению есть кашу.
— Не хочу, я поела, — ответила она, выходя из-за дерюжки.
Оба молчали, чувствовали себя скованно, неловко. И когда во дворе послышался чей-то мужской голос, Ксения обрадованно бросилась к окну, открыла его, высунулась.
— Этот хлопец из чека здесь? — спросил мужчина, и Иванчиков, выглянув в окно, узнал председателя.
— Здесь я, — ответил Иванчиков и вышел на крыльцо.
— Не пришли тые и не придут, — сказал председатель. — Говорят, в Крапивне девчонку ссильничали.
— Как ссильничали? Что вы несёте? — не поверил Иванчиков.
— А так, как сильничают, — буркнул председатель.
— Что ж это такое, — совсем растерялся Иванчиков, пожал плечами, дёрнул шеей. — Может, враньё?
— Может, и враньё. Теперь всякого наслушаешься. А сюда не придут, и дожидаться нечего. Говорят, к чугунке торопились.
— К чугунке? А тут самый близкий полустанок Липовка?
— Липовка, — подтвердил председатель. — А они будто бы в Зарубичи пошли.
— В Зарубичи? Так надо скорее туда, надо там их встретить. — Иванчиков разводил руками, он ещё не знал, что делать. Если поспешить на разъезд, то с кем и как? Да и сомнение брало: а может, и это ложные слухи, может, и на этот раз они ввели людей в заблуждение, объявив, что пойдут в Зарубичи?
Председатель, заметив растерянность Иванчикова, подсказал:
— До Зарубичей шесть вёрст. А поезд будет после обеда. Иди, успеешь.
И Иванчиков без раздумий согласился. В хату не возвращался, на завтрак махнул рукой. Оглянулся на Ксению с молчаливым вопросом. Та под его взглядом покраснела, а Иванчиков уже полыхал, особенно его уши, усыпанные веснушками.
— До Зарубичей сходим? — спросил он наконец тихо, словно извиняясь. — А потом уже и в Берёзово, к тётке… Катерины же нет.
— Ладно, сходим, — ответила Ксения смущённо. Она поняла, что её присутствие приятно Иванчикову, как и его присутствие — ей. — Это ведь недалеко от Берёзова.
И Ксения пошла с ним в Зарубичи.
Шли полем, когда увидели догонявшую их группу всадников.
— Ой, кто это? — перепугалась Ксения. — Бандиты?
Иванчиков тоже был испуган. Следил за всадниками насторожённо, вытягивая шею, словно перед ним было какое-то препятствие, мешавшее их разглядеть. Если это действительно бандиты, то здесь от них и не уйти, и не отбиться. Иванчиков расстегнул кобуру и сдвинул её вперёд. Ксения, заметив этот его жест, ещё больше перетрусила, спряталась за спину Иванчикова, вцепилась ему в плечи.
Всадники приближались, их было семеро, все с карабинами и шашками.
— Наши! — радостно вскрикнул Иванчиков, хотя никаких знаков, говоривших, что это красноармейцы, видеть ещё не мог. — Мешков у них нет. Бандиты мешки возят с награбленным.
Всадники сбавили ход, а подъехав, остановились. Это в самом деле были бойцы с красными звёздами на фуражках и кепках.
— Кто такие? — спросил ехавший впереди, должно быть, старший в группе, и, не дождавшись ответа, обернулся назад к молоденькому бойцу. — Савка, не этот?
— Нет, не этот, — ответил боец.
Иванчиков назвал себя, показал документы, спросил, кого они ищут.
— Двоих, с московским мандатом, — ответил старший. — Бандиты они. В Крапивне вот его сестру, — показал на Савку, — вдвоём изнасиловали. Фамилия одного Сорокин. Савка сам мандат смотрел.
У Савки дрожали веки, вот-вот заплачет, но закусил губу, пересилил себя.
— Так ты, значит, их видел? — спросил Иванчиков у Савки. — Где, в какой деревне?
— В Крапивне, — ответил за Савку старший.
— Вчера я был там и ничего такого не слышал, — не поверил Иванчиков.
— Они под вечер зашли в нашу хату, — со всхлипом сказал Савка. — Сестра их накормила. А они её… В лес пошли, в деревне не показывались.
— Говорят, в Зарубичи на разъезд подались, — выпрямился в седле старший. — Туда и мы подскочим. Ну если поймаем!..
— Послушайте, товарищ… Как вас?.. — забеспокоился Иванчиков.
— Отделённый Бобков.
— Товарищ Бобков, только без самосуда. Слышите? Задержите. Следствие надо провести. Следствие!
— Я им покажу следствие, — сказал Савка, не выдержал, заплакал, стал рукавом утирать слезы. — Я им… — и дёрнул поводья, вырвался со своим конём вперёд. За ним помчалась вся группа.
— Меня там дождитесь! Меня! — кричал им вдогонку Иванчиков и некоторое время бежал следом. Потом остановился, обхватил руками голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26