Половина пятого — время, когда дневная жизнь начинает идти на спад, редеют толпы гуляющих на аллеях Центрального парка и пустеют музейные залы. Туристы возвращаются в свои отели отдохнуть и набраться сил для вечерних увеселений, а на хайвеях, ведущих к городу, заметно уплотняется поток машин — Нью-Йоркцы возвращаются из загородных домов, с пляжей и пикников, чтобы в понедельник заполнить собой деловые кварталы и офисы Манхэттена и Уолл-Стрита.
Тернер приехал в центральный офис своей корпорации еще до полудня. Он мог бы, конечно, приказать Макклоски отменить уик-энд и сидеть в своем кабинете, ожидая распоряжений. Но не сделал этого — боялся сглазить. Он не был слишком суеверным, но знал: бизнес — тонкая материя, очень тонкая, удачу может спугнуть даже неосторожная мысль, а излишняя уверенность способна погубить любое дело.
Тернер отчетливо представлял, что должен сделать в ближайшее время. Он продумал все детали задолго до того, как получил шифровку из России. Пилигрим выбрал, конечно, очень неудачное время для начала операции. Тернер в самых решительных выражениях требовал изменить его. Но Пилигрим твердо стоял на своем. Видимо, у него были какие-то веские причины назначить именно этот срок. Тернер смирился, хотя это ломало многие его планы. И это было связано с поясным временем.
Информацию о захвате и минировании Северной АЭС российское телевидение должно передать (так предусматривалось тщательно разработанным и согласованным сценарием) в 6 утра по московскому времени. То есть в десять вечера по нью-йоркскому. А торги на американских биржах, в том числе и на крупнейшей в США фьючерсной бирже «Чикаго Борд оф Тройд», начинаются в десять утра. К этому часу все уже будут знать о случившемся, и акции Каспийского трубопроводного консорциума с первых минут начнут стремительно обесцениваться. Конечно, можно было заранее провести широкомасштабную продажу акций КТК с выплатой разницы биржевых курсов дней через пять-шесть. У «Интер-ойла» не было ни одной акции Каспийского консорциума, но при фьючерсных сделках это не имело значения. Имела значение лишь разница котировок на день покупки и на день расчета. Но это было бы непростительной самоуверенностью. А если захват сорвется? Тогда акции КТК не упадут, а поползут вверх. А при задуманном Тернером масштабе это может обернуться убытками не в один десяток миллионов долларов.
И все же Тернер нашел выход. Выход этот был — сыграть не на Чикагской, а на Токийской фьючерсной бирже. В шесть утра, когда московское телевидение, а за ним и все информационные агентства разнесут по миру известие об ошеломляющем теракте чеченских непримиримых, в Токио будет полдень — самый разгар биржевого торгового дня. Резерв у Тернера — два часа. Маловато, конечно. Массированный выброс акций КТК автоматически понизит их котировку. Но какое это имеет значение, если в полдень по токийскому времени курс акций КТК устремится вниз со скоростью снежной лавины, а через четыре-пять дней они будут стоить не намного дороже бумаги, на которой они напечатаны.
Тройной удар. Финансовое, а следовательно, и фактическое уничтожение КТК.
Миллионов триста чистой прибыли на разнице биржевых курсов покупки и продажи. И немалое прибавление в весе акций корпорации «Интер-ойл».
И ни малейшего риска. Это и есть настоящий большой бизнес. Какие наркотики, какая торговля оружием! Бедный дурачок Майкл.
Приехал Макклоски, встревоженный срочным вызовом. Услышав распоряжение Тернера, встревожился еще больше. А когда Тернер назвал сумму фьючерсной сделки, едва не впал в панику. Но он хорошо знал свое место, поэтому лишь позволил себе спросить:
— Вы уверены, сэр, что это правильное решение?
— Да, — ответил Тернер. — Ровно в полдень по токийскому времени продажа акций КТК должна быть прекращена.
— Я выполню ваше распоряжение. Макклоски вышел.
Тернер усмехнулся: «Еще бы ты не выполнил!» Оставалось ждать. Почти пять часов.
Но Тернер умел ждать. Было бы чего ждать. Он пообедал в своем клубе и даже решил прогуляться по оживившемуся к вечеру Бродвею. Десять охранников во главе с Нгуен Ли, незаметно сопровождавшие его, создавали комфортное ощущение полной безопасности, а суетность праздной толпы вызывала снисходительную усмешку.
Но уже через четверть часа Тернер поймал себя на том, что все чаще поглядывает на башню «Эмпайр Стейт Билдинг», рядом с которой, в квартале от Бродвея, располагался центральный офис корпорации «Интер-ойл». Он вернулся в свой кабинет. В приемной его уже ждал Макклоски. Он доложил, что операция в Токио проведена, и подал Тернеру компьютерную распечатку с полной раскладкой.
— Я вам еще понадоблюсь, сэр? — спросил Макклоски.
— Нет, — подумав, ответил Тернер. — Заканчивайте свой уик-энд, — и добавил, не удержавшись:
— В двадцать два посмотрите новости Си-Эн-Эн. Сегодня там будет кое-что интересное.
Ровно в шесть утра по московскому времени и в десять вечера по нью-йоркскому Тернер включил телевизор и нашел информационный канал Си-Эн-Эн. Началась воскресная программа «Мир за неделю». Обычные дела. Ближний Восток. Наводнение в Северной Корее. Очередной отказ Хусейна допустить инспекторов ООН на секретные объекты. Правительственный кризис и забастовки шахтеров в России.
Тернер не вникал в смысл. Он ждал момента, когда обычный информационный поток прервется чрезвычайным сообщением из Москвы. Сколько времени потребуется, чтобы известие о захвате Северной АЭС попало на горячие линии СМИ? Минут десять — пятнадцать. Но прошло четверть часа, двадцать минут, на экране мелькали кадры репортажей, сменялись ведущие и политические обозреватели.
Полчаса.
Сорок минут.
Тернер нахмурился: что за чертовщина? Центральный офис корпорации «Интер-ойл» был оборудован всеми современными средствами телекоммуникаций, но телевизор в кабинете Тернера не принимал Москву. Не было в этом необходимости. И только теперь Тернер пожалел об этом. Он связался с дежурным информационного центра и приказал сообщить, какие передачи идут по московским каналам. Ответ обескуражил: работает только первый канал, идет передача «Доброе утро». Тернер быстро вышел из кабинета, спустился в информационный центр и убедился: да, работает только первый общероссийский канал и по нему идет передача «Доброе утро», аналог программы «Доброе утро, Америка».
Ничего не понятно.
Тернер приказал связаться по Интернету с компьютером на Северной АЭС. Запрос по коду Рузаева остался безответным. По коду Пилигрима — тоже. Тернер приказал шифровальщику повторять вызовы и вернулся в свой кабинет. Телевизор продолжал работать. Передачу «Мир за неделю» сменили репортажи корреспондентов Си-Эн-Эн из разных концов мира. Через полчаса из информационного центра доложили: связь с компьютером на Северной АЭС прервана. Возможные причины: обрыв линии, отключение электроэнергии, поломка процессора. Тернер приказал срочно подсоединить его телевизор к спутниковой связи и фиксировать всю информацию, поступающую из России. Всю, до последней мелочи.
Еще часа два он просидел перед экраном, переходя с одной московской программы на другую. Он не знал по-русски ни слова, но и так было ясно, что ничего необычного не происходит. Он убрал звук и попытался сосредоточиться.
Что все это могло значить?
Москва блокировала всю информацию с Северной АЭС, несмотря на ультиматум Рузаева? Но почему не отвечает компьютер станции? Служба безопасности России предприняла штурм и захватила энергоблок? Вряд ли. Пилигрим немедленно взорвал бы станцию. Другого выхода для него не было. Иначе виселица в Тель-Авиве. Что могло быть еще?
И только в третьем часу ночи, стоя у окна своего кабинета и глядя на отсветы реклам Бродвея, Тернер вдруг понял, что произошло. И даже ахнул от неожиданности и простоты разгадки.
Его обули. Это была панама.
Да, панама. Не было никакого захвата Северной АЭС, не было никакого ультиматума Рузаева, не было ничего. Была афера, в результате которой из него выдоили десять миллионов долларов. Не десять! Почти двенадцать! Шесть миллионов составил только гонорар Пилигрима! И организатором этой аферы мог быть только один человек — этот проклятый сукин сын Блюмберг. Только у него хватило бы ума войти в сговор с Пилигримом, использовать Рузаева и ситуацию в Чечне и провернуть все это дело.
Невероятно. Его, Тернера, облапошили, как какого-нибудь простака из Техаса.
Невероятно. Не укладывалось в голове. Но другого объяснения не было.
В начале четвертого, когда в Москве уже был поздний вечер, из информационного центра принесли сводку сообщений из России. Тернер бегло просмотрел ее. На одном задержался. Это была информация, переданная в вечернем выпуске новостей Мурманского радио. В ней говорилось, что примерно в половине восьмого утра в тридцати километрах южнее Мурманска по неизвестной причине взорвался вертолет «Ми-1», выполнявший коммерческий рейс из поселка Полярные Зори. Пилот и пассажиры погибли. По предварительным данным, пассажирами были два неустановленных лица кавказской национальности и российский гражданин Деев, менеджер французской предпринимательницы Люси Жермен, намеревавшейся взять в долгосрочную аренду турбазу «Лапландия». Не исключено, что среди погибших был и лондонский журналист Крамер, приехавший в Полярные Зори вместе с известными сотрудниками Си-Эн-Эн Блейком и Гринблатом для освещения проверки охранной системы Северной АЭС, проводившейся в ночь с воскресенья на понедельник силами МЧС и Мурманского отделения ФСБ.
Тернер даже засмеялся. Ну, сукин сын! Это называется: концы в воду. Ювелирная работа! Но ты еще не знаешь, проклятый сукин сын, с кем связался!
Но тут же Тернер остановил себя. Нет, что-то не то. Проверка системы охраны.
Значит, на Северной АЭС что-то все же происходило? Именно в ночь с воскресенья на понедельник. И еще. Блюмберг. Он не был мелким аферистом. Или даже крупным.
Выстраивать такую громоздкую и изощренную схему — ради чего? Ради жалкой доли в два с половиной — три миллиона? Это Блюмбергу, которому принадлежал контрольный пакет компании «Фрахт Интернэшнл» с годовым оборотом в сотню миллионов долларов?
Не то. Явно не то. Но что?
Для ответа не хватало информации. Ее нужно было получить как можно быстрей.
Тернер вызвал начальника службы безопасности корпорации «Интер-ойл», в недавнем прошлом специального агента ФБР, и приказал срочно выяснить, что в действительности происходило на Северной АЭС в ночь с воскресенья на понедельник, а также принять все меры, чтобы найти Рузаева, Деева-Пилигрима и главное — Блюмберга. Тернер не верил, что он погиб. Какие меры, он не стал объяснять. Бывший специальный агент ФБР знал это лучше его. Тернер вызвал машину и вернулся на виллу. И только тут вспомнил об операции на Токийской фьючерсной бирже. Но отменять ее было уже поздно.
Заснул он лишь на рассвете. Да и то после трех бокалов «Баккарди», хотя обычно ограничивался одним, редко — двумя. А уже в десять утра его разбудил телефонный звонок. Звонил Макклоски.
— Извините за беспокойство, сэр, но дело не терпит отлагательства. Из Москвы звонит мистер Блюмберг… — Кто?! — переспросил Тернер.
— Мистер Аарон Блюмберг. Я незнаком с этим господином. Но он утверждает, что вы его хорошо знаете. Просит меня назначить встречу с ним на четырнадцать часов тридцатого апреля. Я бы даже сказал: требует. Говорит, что на этой встрече, возможно, захотите присутствовать и вы. Каким должен быть мой ответ, сэр?
Голова Тернера гудела от тупой боли. Ему понадобилось некоторое время, чтобы понять смысл услышанного.
— Соглашайтесь, — сказал он наконец. — Да, соглашайтесь.
— Вы будете присутствовать на встрече?
— Не знаю, — подумав, ответил Тернер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Тернер приехал в центральный офис своей корпорации еще до полудня. Он мог бы, конечно, приказать Макклоски отменить уик-энд и сидеть в своем кабинете, ожидая распоряжений. Но не сделал этого — боялся сглазить. Он не был слишком суеверным, но знал: бизнес — тонкая материя, очень тонкая, удачу может спугнуть даже неосторожная мысль, а излишняя уверенность способна погубить любое дело.
Тернер отчетливо представлял, что должен сделать в ближайшее время. Он продумал все детали задолго до того, как получил шифровку из России. Пилигрим выбрал, конечно, очень неудачное время для начала операции. Тернер в самых решительных выражениях требовал изменить его. Но Пилигрим твердо стоял на своем. Видимо, у него были какие-то веские причины назначить именно этот срок. Тернер смирился, хотя это ломало многие его планы. И это было связано с поясным временем.
Информацию о захвате и минировании Северной АЭС российское телевидение должно передать (так предусматривалось тщательно разработанным и согласованным сценарием) в 6 утра по московскому времени. То есть в десять вечера по нью-йоркскому. А торги на американских биржах, в том числе и на крупнейшей в США фьючерсной бирже «Чикаго Борд оф Тройд», начинаются в десять утра. К этому часу все уже будут знать о случившемся, и акции Каспийского трубопроводного консорциума с первых минут начнут стремительно обесцениваться. Конечно, можно было заранее провести широкомасштабную продажу акций КТК с выплатой разницы биржевых курсов дней через пять-шесть. У «Интер-ойла» не было ни одной акции Каспийского консорциума, но при фьючерсных сделках это не имело значения. Имела значение лишь разница котировок на день покупки и на день расчета. Но это было бы непростительной самоуверенностью. А если захват сорвется? Тогда акции КТК не упадут, а поползут вверх. А при задуманном Тернером масштабе это может обернуться убытками не в один десяток миллионов долларов.
И все же Тернер нашел выход. Выход этот был — сыграть не на Чикагской, а на Токийской фьючерсной бирже. В шесть утра, когда московское телевидение, а за ним и все информационные агентства разнесут по миру известие об ошеломляющем теракте чеченских непримиримых, в Токио будет полдень — самый разгар биржевого торгового дня. Резерв у Тернера — два часа. Маловато, конечно. Массированный выброс акций КТК автоматически понизит их котировку. Но какое это имеет значение, если в полдень по токийскому времени курс акций КТК устремится вниз со скоростью снежной лавины, а через четыре-пять дней они будут стоить не намного дороже бумаги, на которой они напечатаны.
Тройной удар. Финансовое, а следовательно, и фактическое уничтожение КТК.
Миллионов триста чистой прибыли на разнице биржевых курсов покупки и продажи. И немалое прибавление в весе акций корпорации «Интер-ойл».
И ни малейшего риска. Это и есть настоящий большой бизнес. Какие наркотики, какая торговля оружием! Бедный дурачок Майкл.
Приехал Макклоски, встревоженный срочным вызовом. Услышав распоряжение Тернера, встревожился еще больше. А когда Тернер назвал сумму фьючерсной сделки, едва не впал в панику. Но он хорошо знал свое место, поэтому лишь позволил себе спросить:
— Вы уверены, сэр, что это правильное решение?
— Да, — ответил Тернер. — Ровно в полдень по токийскому времени продажа акций КТК должна быть прекращена.
— Я выполню ваше распоряжение. Макклоски вышел.
Тернер усмехнулся: «Еще бы ты не выполнил!» Оставалось ждать. Почти пять часов.
Но Тернер умел ждать. Было бы чего ждать. Он пообедал в своем клубе и даже решил прогуляться по оживившемуся к вечеру Бродвею. Десять охранников во главе с Нгуен Ли, незаметно сопровождавшие его, создавали комфортное ощущение полной безопасности, а суетность праздной толпы вызывала снисходительную усмешку.
Но уже через четверть часа Тернер поймал себя на том, что все чаще поглядывает на башню «Эмпайр Стейт Билдинг», рядом с которой, в квартале от Бродвея, располагался центральный офис корпорации «Интер-ойл». Он вернулся в свой кабинет. В приемной его уже ждал Макклоски. Он доложил, что операция в Токио проведена, и подал Тернеру компьютерную распечатку с полной раскладкой.
— Я вам еще понадоблюсь, сэр? — спросил Макклоски.
— Нет, — подумав, ответил Тернер. — Заканчивайте свой уик-энд, — и добавил, не удержавшись:
— В двадцать два посмотрите новости Си-Эн-Эн. Сегодня там будет кое-что интересное.
Ровно в шесть утра по московскому времени и в десять вечера по нью-йоркскому Тернер включил телевизор и нашел информационный канал Си-Эн-Эн. Началась воскресная программа «Мир за неделю». Обычные дела. Ближний Восток. Наводнение в Северной Корее. Очередной отказ Хусейна допустить инспекторов ООН на секретные объекты. Правительственный кризис и забастовки шахтеров в России.
Тернер не вникал в смысл. Он ждал момента, когда обычный информационный поток прервется чрезвычайным сообщением из Москвы. Сколько времени потребуется, чтобы известие о захвате Северной АЭС попало на горячие линии СМИ? Минут десять — пятнадцать. Но прошло четверть часа, двадцать минут, на экране мелькали кадры репортажей, сменялись ведущие и политические обозреватели.
Полчаса.
Сорок минут.
Тернер нахмурился: что за чертовщина? Центральный офис корпорации «Интер-ойл» был оборудован всеми современными средствами телекоммуникаций, но телевизор в кабинете Тернера не принимал Москву. Не было в этом необходимости. И только теперь Тернер пожалел об этом. Он связался с дежурным информационного центра и приказал сообщить, какие передачи идут по московским каналам. Ответ обескуражил: работает только первый канал, идет передача «Доброе утро». Тернер быстро вышел из кабинета, спустился в информационный центр и убедился: да, работает только первый общероссийский канал и по нему идет передача «Доброе утро», аналог программы «Доброе утро, Америка».
Ничего не понятно.
Тернер приказал связаться по Интернету с компьютером на Северной АЭС. Запрос по коду Рузаева остался безответным. По коду Пилигрима — тоже. Тернер приказал шифровальщику повторять вызовы и вернулся в свой кабинет. Телевизор продолжал работать. Передачу «Мир за неделю» сменили репортажи корреспондентов Си-Эн-Эн из разных концов мира. Через полчаса из информационного центра доложили: связь с компьютером на Северной АЭС прервана. Возможные причины: обрыв линии, отключение электроэнергии, поломка процессора. Тернер приказал срочно подсоединить его телевизор к спутниковой связи и фиксировать всю информацию, поступающую из России. Всю, до последней мелочи.
Еще часа два он просидел перед экраном, переходя с одной московской программы на другую. Он не знал по-русски ни слова, но и так было ясно, что ничего необычного не происходит. Он убрал звук и попытался сосредоточиться.
Что все это могло значить?
Москва блокировала всю информацию с Северной АЭС, несмотря на ультиматум Рузаева? Но почему не отвечает компьютер станции? Служба безопасности России предприняла штурм и захватила энергоблок? Вряд ли. Пилигрим немедленно взорвал бы станцию. Другого выхода для него не было. Иначе виселица в Тель-Авиве. Что могло быть еще?
И только в третьем часу ночи, стоя у окна своего кабинета и глядя на отсветы реклам Бродвея, Тернер вдруг понял, что произошло. И даже ахнул от неожиданности и простоты разгадки.
Его обули. Это была панама.
Да, панама. Не было никакого захвата Северной АЭС, не было никакого ультиматума Рузаева, не было ничего. Была афера, в результате которой из него выдоили десять миллионов долларов. Не десять! Почти двенадцать! Шесть миллионов составил только гонорар Пилигрима! И организатором этой аферы мог быть только один человек — этот проклятый сукин сын Блюмберг. Только у него хватило бы ума войти в сговор с Пилигримом, использовать Рузаева и ситуацию в Чечне и провернуть все это дело.
Невероятно. Его, Тернера, облапошили, как какого-нибудь простака из Техаса.
Невероятно. Не укладывалось в голове. Но другого объяснения не было.
В начале четвертого, когда в Москве уже был поздний вечер, из информационного центра принесли сводку сообщений из России. Тернер бегло просмотрел ее. На одном задержался. Это была информация, переданная в вечернем выпуске новостей Мурманского радио. В ней говорилось, что примерно в половине восьмого утра в тридцати километрах южнее Мурманска по неизвестной причине взорвался вертолет «Ми-1», выполнявший коммерческий рейс из поселка Полярные Зори. Пилот и пассажиры погибли. По предварительным данным, пассажирами были два неустановленных лица кавказской национальности и российский гражданин Деев, менеджер французской предпринимательницы Люси Жермен, намеревавшейся взять в долгосрочную аренду турбазу «Лапландия». Не исключено, что среди погибших был и лондонский журналист Крамер, приехавший в Полярные Зори вместе с известными сотрудниками Си-Эн-Эн Блейком и Гринблатом для освещения проверки охранной системы Северной АЭС, проводившейся в ночь с воскресенья на понедельник силами МЧС и Мурманского отделения ФСБ.
Тернер даже засмеялся. Ну, сукин сын! Это называется: концы в воду. Ювелирная работа! Но ты еще не знаешь, проклятый сукин сын, с кем связался!
Но тут же Тернер остановил себя. Нет, что-то не то. Проверка системы охраны.
Значит, на Северной АЭС что-то все же происходило? Именно в ночь с воскресенья на понедельник. И еще. Блюмберг. Он не был мелким аферистом. Или даже крупным.
Выстраивать такую громоздкую и изощренную схему — ради чего? Ради жалкой доли в два с половиной — три миллиона? Это Блюмбергу, которому принадлежал контрольный пакет компании «Фрахт Интернэшнл» с годовым оборотом в сотню миллионов долларов?
Не то. Явно не то. Но что?
Для ответа не хватало информации. Ее нужно было получить как можно быстрей.
Тернер вызвал начальника службы безопасности корпорации «Интер-ойл», в недавнем прошлом специального агента ФБР, и приказал срочно выяснить, что в действительности происходило на Северной АЭС в ночь с воскресенья на понедельник, а также принять все меры, чтобы найти Рузаева, Деева-Пилигрима и главное — Блюмберга. Тернер не верил, что он погиб. Какие меры, он не стал объяснять. Бывший специальный агент ФБР знал это лучше его. Тернер вызвал машину и вернулся на виллу. И только тут вспомнил об операции на Токийской фьючерсной бирже. Но отменять ее было уже поздно.
Заснул он лишь на рассвете. Да и то после трех бокалов «Баккарди», хотя обычно ограничивался одним, редко — двумя. А уже в десять утра его разбудил телефонный звонок. Звонил Макклоски.
— Извините за беспокойство, сэр, но дело не терпит отлагательства. Из Москвы звонит мистер Блюмберг… — Кто?! — переспросил Тернер.
— Мистер Аарон Блюмберг. Я незнаком с этим господином. Но он утверждает, что вы его хорошо знаете. Просит меня назначить встречу с ним на четырнадцать часов тридцатого апреля. Я бы даже сказал: требует. Говорит, что на этой встрече, возможно, захотите присутствовать и вы. Каким должен быть мой ответ, сэр?
Голова Тернера гудела от тупой боли. Ему понадобилось некоторое время, чтобы понять смысл услышанного.
— Соглашайтесь, — сказал он наконец. — Да, соглашайтесь.
— Вы будете присутствовать на встрече?
— Не знаю, — подумав, ответил Тернер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56