Оба собеседника понимали, что одержана всего лишь тактическая победа. Что завтра, или послезавтра, или через месяц они вновь могут оказаться перед лицом очередной кризисной ситуации. Их задача — сделать все, чтобы этого не случилось.
— Евгений Сергеевич, — сказал Яковлев. — Я думаю, нам необходимо провести встречу по результатам этого дела. Проанализировать все возможные каналы поступления взрывчатки в город, определить наши наиболее уязвимые места и еще раз просмотреть механизм противодействия.
— Эта работа ведется постоянно, Владимир Анатольевич. Каждое террористическое проявление становится объектом пристального внимания.
— Я не сомневаюсь, Евгений Сергеевич. Но, тем не менее, считаю необходимым утроить внимание к этой теме. Распорядитесь подготовить материалы для меня. И документы на погибшего капитана.
— Все документы будут готовы уже сегодня. Они говорили всего три минуты. Операция была завершена не полностью, преступники оставались на свободе… Время для награждений еще не пришло. Еще не закончились ревизии в армейских частях и на складах, которые проводили офицеры из штаба округа совместно с военной контрразведкой. Еще не был похоронен капитан ФСБ Вячеслав Рясков.
В ноль тридцать пять Егорьев положил трубку на аппарат цвета слоновой кости с двуглавым орлом на диске. Он посмотрел на группу офицеров — своих заместителей и начальников служб, потом достал из шкафа бутылку коньяка и пузатенькие стопки. Разлил. Выпили молча, не чокаясь. Одна стопка-бочонок осталась стоять на столе. Капитану Ряскову при жизни вряд ли довелось бы когда-нибудь пить коньяк в компании полковников и генералов… Сейчас он был с ними. Равный среди равных.
Помолчали. Ты можешь не помнить о смерти, но она думает о тебе — всегда.
— Ну, мужики, — сказал генерал-лейтенант, — сейчас всем отдыхать. А в семь ноль-ноль прошу быть на службе.
* * *
Губернатор откинулся на спинку кресла, прикрыл веки. Несколько секунд он сидел совершенно неподвижно. Давила усталость. Все нормально, говорил он себе, все нормально. И усталость, и дефицит времени — хронические, нерешаемые вопросы, постоянные спутники любого руководителя высокого ранга.
Владимир Анатольевич открыл глаза, сильно сжал ладонями и помассировал лицо. Все нормально. Потом он снял трубку и набрал номер. Он знал, что жена не спит. Возможно — разбирает книги. На госдаче в Комарове, которую занимала семья губернатора, так и лежали стопки неразобранных книг. Опять проклятый дефицит времени… Ирина сняла трубку почти сразу.
— Это я, — сказал он, стараясь говорить как можно более энергично и бодро. Понимая, что жену он обмануть не сумеет: тридцать четыре года вместе, любой интонационный оттенок знаком. Что тут скроешь?
— Здравствуйте, губернатор, — сказала она.
— Здравствуй, губернаторша. У меня есть добрые новости.
— Хвались, коли добрые.
— Все в порядке, Ирина… Взрывов не будет.
— Слава Богу… я так боялась.
Над большим старым домом на берегу Финского залива завывал ветер. Дом назывался государственная дача… любой новый русский назвал бы ее лачугой. Там, среди нераспечатанных стопок книг, ждала его любимая женщина.
— Слава Богу… я так боялась. Когда ты будешь дома?
— Скоро… надо бы еще поработать немного.
— У меня тоже есть добрая новость, Володя, — сказала она.
— Ну, хвались, Ириша…
— Скоро ты станешь дедом, Владимир Анатольич.
Он прикрыл глаза… сквозь легкое потрескивание в трубке телефона услышал повизгивание. Понял, что рядом с Ириной стоит и смотрит на нее внимательными блестящими глазами большой черный ризеншнауцер… тоже не спит, ждет.
— Скажи мне это еще раз, Ира.
— Не прикидывайся, ты все услышал… дед. Он промолчал, понял, что улыбается. Ишь ты — дед!
— Ты устал, Володя. У тебя голос усталый. Тебе обязательно нужно отдохнуть. Хотя бы элементарно выспаться.
— Губернаторы не спят, Иришка, — преувеличенно строго сказал он. Перед глазами было улыбающееся, но и грустное одновременно лицо жены.
— Не знаю, как губернаторы, а вот их жены точно не спят, — ответила Ирина. — Приезжай поскорей, Володя. Я пирог испеку.
— Хорошо, я скоро буду… но ты не жди, ложись. Все уже нормально, Ириша. Все уже замечательно. Все кончилось.
…Прозвучали гудки отбоя. Госдача, которая стала теперь его домом, осталась где-то далеко-далеко. Там его ждет любимая женщина, скоро по кухне поплывет запах пирога… Губернатор Санкт-Петербурга сидел и сжимал в руке телефонную трубку. Он отлично понимал, что ничего не кончилось.
Гудки все звучали, за ними угадывался напряженный ритм пятимиллионного мегаполиса, в котором живут и ждут своего часа десятки или сотни больших или маленьких терминаторов. Десятки или сотни зомбированных кукол и кукловодов. Ничего еще не кончилось!
Яковлев положил трубку на аппарат. Стало тихо.
«Ничего еще не кончилось, — сказал он сам себе. — Ничего. Но мы потягаемся… мы еще посмотрим — кто кого!»
Наматывалась на поскрипывающий кабестан ржавая цепь. На Черной Галере выбирали якоря. Похмельный петух дремал на рее. Невское течение развернуло низкий корпус. Весла вспенили воду у бортов. Лопнула гнилая веревка, и рухнул за борт висельник. На него не обратили внимания, и распухший труп скоро отстал, скрылся в темени. Галера проносилась под сводами питерских мостов, едва не задевая их низкими мачтами, мимо гранита набережных, мимо доков и подъемных кранов… Прочь! Прочь из этого города!
Галера уходила, оставляя на берегу своего одноногого капитана. Неудачник — это всего лишь балласт.
В Финском заливе поставили паруса. Пошли ходко, зарываясь форштевнем в холодную черную воду.
В пять ноль три локаторы пограничной службы засекли уходящий в Балтику объект. Скорость составляла около шести узлов. Сигнал был слабый. Скорее всего, парусная яхта, решили дежурные операторы. Поскольку на запрос неизвестное судно упорно не отвечало, на перехват вышел ракетный катер. Корабельный локатор тоже обнаружил нарушителя. Отметка на экране была слабенькой и размытой.
Уже через девять минут катер вышел в точку перехвата. Луч прожектора шарил по воде, по белым гребешкам волн. Меняя курс, пограничники прошли по квадрату несколько раз. Ни с чем вернулись на базу. Один из матросов заявил, что слышал в море петушиный крик. Ему, разумеется, не поверили.
В семь двадцать три рулевой-моторист с буксира «Мощный» заметил у Английской набережной утопленника. Труп выловили. На место приехали эксперты и следак прокуратуры. Насильственный характер смерти был очевиден, на шее утопленника сохранился обрывок веревки. Дело так и осталось нераскрытым.
Когда Птица вышел к Сестрорецку, его уже качало от усталости. Он переставлял ноги, как механическая кукла, и со стороны сильно напоминал пьяного. Особенно этому способствовала щетина на разбитом лице. Он шел больше восьми часов. Старался двигаться параллельно дороге, чтобы не сбиться, не потерять направление. Он не знал, сколько километров прошагал. Может, тридцать. Может, сорок. Может быть, тысячу… Движение по дороге и параллельно ей — не одно и то же.
Иногда Птица приближался к трассе метров на пятьдесят. Иногда забирался глубоко в лес. Ему приходилось огибать болотца, камни, заросли. Шум автомобилей, свет фар служили хорошими ориентирами. Все время слева от себя он ощущал жизнь ночной трассы. Дважды видел милицейские посты на дороге. Не без основания Птица предположил, что посты поставлены из-за него. Он прошел мимо. Проскользнул, проскочил, отлично понимая, что все это до поры, до времени. Если ФСБ начнет охоту всерьез, долго бегать не придется… Это в криминальных книжонках нынешних борзописцев придурковатые, вечно нетрезвые чекисты умеют только делать мерзости или строить козни добрым демократам в белоснежных одеждах. У-у-у, суки какие! А на самом деле…
Птице еще во время службы доводилось пересекаться с сотрудниками КГБ СССР. Даже поверхностные служебные контакты с комитетчиками оставляли сильное впечатление. А однажды взвод морской пехоты принимал участие в совместных учениях с ныне уже несуществующим отрядом «Вымпел». «Вымпел» был создан для проведения диверсионных и террористических операций в глубоком тылу вероятного противника. Наверное, теперь врагов у России нет, раз «Вымпел» стал не нужен. Морские пехотинцы тогда обороняли причал, который должны были захватить и взорвать парни из «Вымпела». Птица помнил, чем закончилась та операция… Да, если за него крепко возьмутся — все. Либо пуля, либо, скорее всего, тихое, грамотное задержание. Ладно, лучше об этом не думать.
Он шел как заведенный. В активе у него был опыт ночных марш-бросков в чужом тылу. Умение маскироваться, оставлять ложный след, обходить засады. Навыки сохранились. Это, видимо, на всю жизнь. Недаром говорят, что бывших разведчиков не бывает.
А в пассиве у Лехи Воробьева был возраст, отсутствие серьезных тренировок. А еще сломанные ребра и сотрясение мозга. Хуже всего было то, что Птица находился на своей земле. И если бы он напоролся… Либо сдаваться. Либо ствол в рот. Сдаваться он не собирался. Вступать в бой не имел права.
Он целеустремленно шел навстречу своей судьбе. Боль в боку уже не ощущалась — истопник устал. Становилось все холодней, изо рта валил белый парок, вырывался почти невидимым облачком и таял. Часам к пяти утра трава стала покрываться инеем. На лужах появился ледок. Сверкали звезды.
Он не знал, сколько прошел и сколько еще осталось. Опыт показывал, что все оценки на глазок могут дать немалую ошибку. Он шел по серебрящемуся от инея мху и материл в душе эту красоту: следы четко пропечатывались, легко читались. Он бы предпочел дождь и ветер. Самая подходящая погода для диверсанта. Самая неподходящая для собак. Привал он сделал только однажды. Забрался подальше от дороги, выкурил сигарету и попил воды из ручья. Вода была ледяной.
Около семи утра он все же дошел до Сестрорецка. Его слегка шатало. Сейчас он был легкой добычей, с ним мог бы справиться обычный милицейский патруль. Все действия Птицы были уже чисто автоматическими. Он выбрал подходящее место и спрятал ружья. Надежно привязался к месту. Стволы ему еще пригодятся. Или не пригодятся? Загадывать нечего. Исходить нужно из того, что поставленная задача должна быть выполнена. Так его учили.
Он критически осмотрел свой тайник. Подумал — без собак не найти. А упавший ствол дерева более-менее защитит от дождя. Если бы был АК, о таких пустяках можно было бы и не думать. Калашников можно спрятать в болото, в ил, в песок… потом вытащить и сходу пустить в работу. Ружья придется чистить.
Птица вышел к вокзалу, осмотрелся: здесь можно запросто нарваться на ментов. Вид у него не внушает доверия. В одном из привокзальных киосков он купил бутылку водки и справился, где находится улица Воскова. Оказалось — рядом. Он зашел за ларек, обильно смочил водкой ворот свитера, отпил граммов пятьдесят и вышвырнул бутылку в кусты.
Дом Юлькиного брата он нашел быстро. Снова внимательно осмотрелся, потом зашел в подъезд. Третий этаж, квартира номер тридцать два. Дверь без глазка. Большая по нашим временам редкость. Ну, господин хирург, встречайте гостя — беглого убийцу и террориста. Птица нажал кнопку звонка. Если хирурга нет дома, придется отлеживаться где-нибудь на чердаке или в подвале. Товарный вид от этого не улучшается. Кроме того, ментура любит проводить рейды по чердакам и подвалам. А если хирург дома, но и на порог его не пустит? Возможно такое? Вполне.
За дверью Птица услышал шаги. Значит, дома… Стоп! А почему ты решил, что это он? А если жена? Сын? Дочь? Дед-брат-сват?
Дверь распахнулась. Высокий мужик с аккуратной бородкой и цепкими глазами смотрел на Птицу из дверного проема. Из квартиры доносился аромат кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61