Вот оно, это место. Глинистая осыпь, коренья из обрыва, сосна в два обхвата – мощная, кривобокая, как гигантский кактус. Заросли лопухов. Подросли, маленькие… Он раздвинул колючий репей и сразу увидел желанную дыру – схороненный под обрывом провал в пол-аршина диаметром. Конечно, время не лучший декоратор – глина растрескалась, стены обвалились, обросли мхом, из дыры пучками торчали стрелы хвоща – но в целом картина соответствовала. Мотель. «Приют дезертира» называется.
– Полезай, – сказал он. – Да пошустрее.
– Ты спятил. – Она облизнула губы. Сморщила пипочку. – В это дупло? Я тебе – белка? Бежим отсюда, пока не поздно.
– Поздно. – Он покачал головой. – Терпеть надо. На всякое хотение буде терпение, а иначе ждет нас с тобой колумбарий.
– Обоснуй, – заупрямилась она. – А не то одна побегу.
– Я щас сниму ремень и обосную, – занервничал он. – Послушай, барышня, – заговорил он на порядок мягче. Вспомнил, что в обхождении с истеричными дамочками переходить в контристерику столь же эффективно, как таранить лбом танк «Абрамс». – Я тебя не звал, сама со мной решила подружить. Так? А раз решила, то будь добра соблюдать субординацию. Объясняю единожды: здешняя охрана располагает те-пло-ви-зо-ра-ми, слышала про такие? Нет? Ну, это твои проблемы. Технический век на дворе. А до ближайшего большака километров восемь. Не хочу тебя огорчать, но это много. Нас поймают и отдубасят. Уже ищут. Уже объективами шарят. Если я тебя отпущу, они тебя сцапают, применят беседу с пристрастием, и ты охотно выложишь им и про дупло, и про меня. А так, извини, не пойдет. Нечестно. Вселяйся, короче, не то сам вселю.
Она смолчала. Видимо, после столь пространного монолога заработали шарики в очумелой голове. Наклонилась, встала на четвереньки и, хлюпнув носом, полезла головой в нору – словно тигру в пасть.
– Постой, – он, спохватясь, стал стягивать с себя штаны, ботинки. Она вернула голову, испугалась:
– Ты что?
Он снял с себя синее трико со штрипками, конфискованное у мертвого охранника, бросил ей. Жалко, ну да черт с ним.
– Сядешь в норку, там натянешь на себя. Уж извернись как-нибудь. Ножки у тебя, конечно, ровные, гладкие, без признаков целлюлита, и трусики в самую пору, но в том-то и дело. Попортятся. К закату комары освирепеют, кушать нас будут… Ну давай, исчезай, не тяни резину…
Она скрылась в норе, предварив исчезновение затяжным, как прыжок без парашюта, стоном, а он принялся суетливо заметать следы. Нагреб со склона жухлых иголок, прикатил два глиняных валуна, какое-то трухлявое полено с конечностями. Пристроил все это у входа, причесал репей. Потом нарвал в отдалении лопушиных листьев (в качестве белья из египетского хлопка), собрался залезть в дыру. Темнота встретила его испуганным отлупом:
– Эй, а ты куда прешь?.. – зашипел его невидимый довесок. – Я сама тут ежом свернулась. Это нора малой вместимости, ищи другую.
Он не выдержал, развеселился. Хохотнул. Какая, черт возьми, сближающая обстановка? И разом скинул с себя тоскливое напряжение, в котором пребывал уже без малого вечность.
Ему просто дико повезло. Безусловно, у здешних «двоякодышащих» имеются неограниченные возможности в плане получения информации! И о его работе, и о его любимом кофе без молока, без сахара и без ложечки, и о его любимом пристрастии – бродить пешком, не имея в голове ни мыслей, ни ориентиров. И даже о срочной службе на благо партии родной. Ну и что? Ну и пусть он служил в этой части под номером 32624, которую в начале девяностых расформировали за ненадобностью. Дальше-то что? Пусть запросят военкомат. Что им скажут товарищи военкомы? Что да, был, дескать, такой братан Сашка Лузин – гений электрических цепей, сумевший околпачить семь сотен офицеров и прапорщиков, работающих на девяти сооружениях технической территории – являющих собой разветвленную, но не стыкующуюся меж собой систему подземных лабораторий и мини-заводиков, производящих бог знает что. Да ни шиша. Не скажут. Или что имелся в природе и во второй роте некий придурок Коля Зыбин, отставной козы барабанщик, вечный дневальный и пацан для избиения, которому однажды осточертело быть битым и восхотелось «уважать себя заставить»? О том, как после очередного наставления на путь он в каптерке разбил голову малой саперной лопаткой (их покрасили, они лежали и сохли) одному из обидчиков, а другому пытался перерезать горло штык-ножом, да не преуспел, потому что качество у ножа было предельно «совковое»? О том как потом – опаньки! – махнул с лопаткой через забор, и его два дня по всему краю искал караульный батальон, да так и не нашел (зато земляники объелись)? О том, что лишь по малой нужде (или по крупной? по малой вроде в овраг не надо), следуя в арьергарде дозора, Туманов спустился в эту пасть земли под боком у части и обнаружил вырытую малой лопаткой нору, изрыгающую вой и стенания. А в дальнейшем извлек из нее и Колю с кровоточащим от укусов лицом – сходящего с ума, но упорно не желающего возвращаться на службу? Да ни за что. Обладай они даже уникальными связями и способностями, а такую информацию из большого желания не обретешь. Так что передых. Тепловизор через землю не проницает. Собаки после дождя бетонку не пронюхают. А возьмут ли примятую траву за бетонкой – дело туманное. Но в любом случае пока не убедятся в их отсутствии на техтерритории, все силы на тайгу не бросят. Так что курим, братцы. Хоть и бросили.
Дождь усилился. Упругие капли молотили по дну оврага. Дышать стало нечем – припертая ко входу коряга пропускала самый мизер. Он протянул руку, отодвинул сучковатое дерево. Полегчало, рука, неуклюже найдя карман, потянулась за зажигалкой: боевым трофеем от убиенного. Пучок пламени осветил низкую нору. На Туманова взирали гаснущие глаза жалкого существа, скрюченного эмбрионом. Мокрые листья укрывали ее с головы до ног. Она была похожа на какое-то великовозрастное чудо, найденное в капусте.
– Как тебя звать, чудо? – спросил он.
– Дина, – прошептала она. – Это такая величина из физики… Единица силы. Одна стотысячная ньютона, кажется… Очень слабая сила.
– А меня… – начал было он.
– А тебя Туманов, – отрезала она. – Человек без имени.
– Ладно. У тебя, кстати, нюшка грязная, – сказал он. – Выйдешь, не забудь помыть.
– А у тебя кровь на рубашке, – парировала она. – И сам не лучше.
– Ладно, спи, – разозлился он. – Не хочу я с тобой трепаться. Навязалась на мою шею…
Но ее уже несло:
– Брился? Порезался? Подрался? Откуда кровища?
– Дура, – ругнулся он. – Из человека, вестимо. Я охраннику электрод в горло сунул. Со злостью и маниакально. Юшка и брызнула на рубашку. Я снял с него и надел – а что? «Ариэля» под рукой не было.
Наступило безмолвие. Он пожалел о своих словах. Убрал зажигалку и, кряхтя, отвернулся к дыре. Стал смотреть, как капли дождя лупят по сочным лопухам. Лежать было страшно неудобно – колени упирались в стену, глина сыпалась в ботинки. Коле Зыбину – задохлику – оно, может, и спалось, но вдвоем, в дичайшей обстановочке… М-да уж.
Через какое-то время он из любопытства повернулся и осветил скоряченную фигурку, вжатую в сырую глину. Она спала. На измученной мордашке высыхали слезы, губы дрожали, совершая судорожные вздохи. Слава богу. Успокоенный, он закрыл глаза. С такими неуравновешками лучше не общаться. Он помнил вчерашний вечер. Его вели из памятной «шестерки», он еле волочил ноги, а эта фифа на соседней дорожке при всем честном народе давала представление. Бросалась моськой на охранника, молотила его кулачками, материлась, как девка уличная. Когда «серый» обрубил ее шокером, Туманов даже испытал облегчение – продлись «очарование», и конвоир отвязался бы на ней по всей программе. И что бы от нее тогда осталось?
Дождь пошел на спад. Он чертыхнулся – худо дело. После дождя оклемается гнус и задаст им жару. Пусть его и не изобилие в этих краях, но все же он есть. Туманов уперся пяткой в глину, протащил себя через дыру, осторожно вытянул голову. Мир закачался… Природа жила своей жизнью. Вершины сосен плыли под напором ветра. Сквозь кисею белесой дымки проступал мутный круг солнца, уходящий на закат. А с востока, на смену сплошной затянутости брели белокурые барашки, похожие на глубокую морскую рябь.
Он влез обратно, придвинул «затычку» и законопатил лопухами самые крупные бреши. Ничего. Если дышать через раз, до утра просипят. А там комарье схлынет, распогодится. Он закрыл глаза и, ни о чем не думая, уснул. Но через мгновение проснулся – от стрекота вертолета. Поднес к глазам циферблат. Обе фосфорные стрелки торчали в районе двенадцати. Ночь на дворе. Хороши мгновения. Свистят они, однако. Прислушался. Динка отрывисто сопела. Стрекот вертолета не унимался. Аппарат барражировал где-то неподалеку – над участком леса южнее войсковой части. То удалялся на юг, то приближался. Трещал с надрывом, злостью. Ясное дело – прощупывают тайгу тепловизором – а ну, кто тут тепленький? Иначе чего летали бы в кромешной тьме? Не видно ж ни фига… Туманов ухмыльнулся. Давайте, ребята, работайте. Пашите почем зря…
Внезапно он услышал голоса. Ах ты е-мое… Посетители. Затаил дыхание, навострился. Обернулся в один, бесконечно обостренный слух. Он умел это делать… По краю оврага шли люди. Негромко переговаривались, мужики. Глухо постукивала амуниция. Он уловил на листьях отблеск пляшущего света. Фонарем щупают, гады. Не хотят спускаться. Но нет, шалишь – хотят… Зашуршала осыпь, хлынула на дно оврага, за ней ухнуло что-то тяжелое. Мимо протопали, мелькнул желтый свет.
– Хрена тут делать… – пробубнил прокуренный голос. – Кого ищем? Эти твари давно в тайге, двигаем отсель…
Туманов напрягся. Если проснется Динка, то это все – почитай, готовый колумбарий. Пробуждение она начнет со вполне обоснованного вопля ужаса, который в их условиях будет равен воплю предсмертному. Но нет, сопение продолжалось, не сбиваясь с ритма. Спала. Опять зашелестела осыпь, шаги и ворчание смолкли. Он расслабился. По всему выходило, что собак у «охотников» при себе не было. Он бы услышал скулеж. И это совсем неплохо. Наверное, собаки отказались брать след. Это радовало. Но позвольте… Туманов задумался. А как же сочетаются охваты местности посредством тепловизора с перемещениями боевиков из числа внешней охраны? Своих же повяжут… Да легко! Вас двое. В крайнем случае, вы можете разделиться, и тогда вас станет по одному. А «охотники» разделиться не могут. Не имеют права. Они бродят группами по трое, не удаляясь друг от друга, и при любом сигнале с небес бегут сломя голову в указанный квадрат, чтобы действовать по обстановке. Элементарно, дорогой доктор. Вот только одно непонятно – как долго они собираются утюжить местность в поисках сгинувших кроликов?
Могут день, могут два. Понятно, что утечка информации о бесчинствах, творимых на заброшенной ВЧ, – не самый приятный для них момент. Возможно, они его переживут. Если контора всесильна, она переживет и не такое. Но и сделает все возможное, чтобы утечку предотвратить. А значит, бросит все имеющиеся в ее распоряжении резервы на поимку беглецов. Много чести? Неимоверно много. Они того не стоят. Но что делать?
Сон подкрался незаметно. Ударил резко – как обухом по темечку. Он так и растворился, пребывая в зверски неудобной позе. А проснулся только утром.
Свет проникал сквозь лопухи. В голове было ясно до неприличия. Живы, – обрадовался Туманов, – чего и всем желаем. Боязливо отодвинул корягу. Выбрался одним глазом.
Мир остался на месте. Ночью лил дождь. Пепельная мглистость еще не рассосалась, и в подошве сапога, впечатанного в ночную грязь, стояла вода. Испуганно похлопав глазами, он затянулся ранней свежестью и скрылся в норе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Полезай, – сказал он. – Да пошустрее.
– Ты спятил. – Она облизнула губы. Сморщила пипочку. – В это дупло? Я тебе – белка? Бежим отсюда, пока не поздно.
– Поздно. – Он покачал головой. – Терпеть надо. На всякое хотение буде терпение, а иначе ждет нас с тобой колумбарий.
– Обоснуй, – заупрямилась она. – А не то одна побегу.
– Я щас сниму ремень и обосную, – занервничал он. – Послушай, барышня, – заговорил он на порядок мягче. Вспомнил, что в обхождении с истеричными дамочками переходить в контристерику столь же эффективно, как таранить лбом танк «Абрамс». – Я тебя не звал, сама со мной решила подружить. Так? А раз решила, то будь добра соблюдать субординацию. Объясняю единожды: здешняя охрана располагает те-пло-ви-зо-ра-ми, слышала про такие? Нет? Ну, это твои проблемы. Технический век на дворе. А до ближайшего большака километров восемь. Не хочу тебя огорчать, но это много. Нас поймают и отдубасят. Уже ищут. Уже объективами шарят. Если я тебя отпущу, они тебя сцапают, применят беседу с пристрастием, и ты охотно выложишь им и про дупло, и про меня. А так, извини, не пойдет. Нечестно. Вселяйся, короче, не то сам вселю.
Она смолчала. Видимо, после столь пространного монолога заработали шарики в очумелой голове. Наклонилась, встала на четвереньки и, хлюпнув носом, полезла головой в нору – словно тигру в пасть.
– Постой, – он, спохватясь, стал стягивать с себя штаны, ботинки. Она вернула голову, испугалась:
– Ты что?
Он снял с себя синее трико со штрипками, конфискованное у мертвого охранника, бросил ей. Жалко, ну да черт с ним.
– Сядешь в норку, там натянешь на себя. Уж извернись как-нибудь. Ножки у тебя, конечно, ровные, гладкие, без признаков целлюлита, и трусики в самую пору, но в том-то и дело. Попортятся. К закату комары освирепеют, кушать нас будут… Ну давай, исчезай, не тяни резину…
Она скрылась в норе, предварив исчезновение затяжным, как прыжок без парашюта, стоном, а он принялся суетливо заметать следы. Нагреб со склона жухлых иголок, прикатил два глиняных валуна, какое-то трухлявое полено с конечностями. Пристроил все это у входа, причесал репей. Потом нарвал в отдалении лопушиных листьев (в качестве белья из египетского хлопка), собрался залезть в дыру. Темнота встретила его испуганным отлупом:
– Эй, а ты куда прешь?.. – зашипел его невидимый довесок. – Я сама тут ежом свернулась. Это нора малой вместимости, ищи другую.
Он не выдержал, развеселился. Хохотнул. Какая, черт возьми, сближающая обстановка? И разом скинул с себя тоскливое напряжение, в котором пребывал уже без малого вечность.
Ему просто дико повезло. Безусловно, у здешних «двоякодышащих» имеются неограниченные возможности в плане получения информации! И о его работе, и о его любимом кофе без молока, без сахара и без ложечки, и о его любимом пристрастии – бродить пешком, не имея в голове ни мыслей, ни ориентиров. И даже о срочной службе на благо партии родной. Ну и что? Ну и пусть он служил в этой части под номером 32624, которую в начале девяностых расформировали за ненадобностью. Дальше-то что? Пусть запросят военкомат. Что им скажут товарищи военкомы? Что да, был, дескать, такой братан Сашка Лузин – гений электрических цепей, сумевший околпачить семь сотен офицеров и прапорщиков, работающих на девяти сооружениях технической территории – являющих собой разветвленную, но не стыкующуюся меж собой систему подземных лабораторий и мини-заводиков, производящих бог знает что. Да ни шиша. Не скажут. Или что имелся в природе и во второй роте некий придурок Коля Зыбин, отставной козы барабанщик, вечный дневальный и пацан для избиения, которому однажды осточертело быть битым и восхотелось «уважать себя заставить»? О том, как после очередного наставления на путь он в каптерке разбил голову малой саперной лопаткой (их покрасили, они лежали и сохли) одному из обидчиков, а другому пытался перерезать горло штык-ножом, да не преуспел, потому что качество у ножа было предельно «совковое»? О том как потом – опаньки! – махнул с лопаткой через забор, и его два дня по всему краю искал караульный батальон, да так и не нашел (зато земляники объелись)? О том, что лишь по малой нужде (или по крупной? по малой вроде в овраг не надо), следуя в арьергарде дозора, Туманов спустился в эту пасть земли под боком у части и обнаружил вырытую малой лопаткой нору, изрыгающую вой и стенания. А в дальнейшем извлек из нее и Колю с кровоточащим от укусов лицом – сходящего с ума, но упорно не желающего возвращаться на службу? Да ни за что. Обладай они даже уникальными связями и способностями, а такую информацию из большого желания не обретешь. Так что передых. Тепловизор через землю не проницает. Собаки после дождя бетонку не пронюхают. А возьмут ли примятую траву за бетонкой – дело туманное. Но в любом случае пока не убедятся в их отсутствии на техтерритории, все силы на тайгу не бросят. Так что курим, братцы. Хоть и бросили.
Дождь усилился. Упругие капли молотили по дну оврага. Дышать стало нечем – припертая ко входу коряга пропускала самый мизер. Он протянул руку, отодвинул сучковатое дерево. Полегчало, рука, неуклюже найдя карман, потянулась за зажигалкой: боевым трофеем от убиенного. Пучок пламени осветил низкую нору. На Туманова взирали гаснущие глаза жалкого существа, скрюченного эмбрионом. Мокрые листья укрывали ее с головы до ног. Она была похожа на какое-то великовозрастное чудо, найденное в капусте.
– Как тебя звать, чудо? – спросил он.
– Дина, – прошептала она. – Это такая величина из физики… Единица силы. Одна стотысячная ньютона, кажется… Очень слабая сила.
– А меня… – начал было он.
– А тебя Туманов, – отрезала она. – Человек без имени.
– Ладно. У тебя, кстати, нюшка грязная, – сказал он. – Выйдешь, не забудь помыть.
– А у тебя кровь на рубашке, – парировала она. – И сам не лучше.
– Ладно, спи, – разозлился он. – Не хочу я с тобой трепаться. Навязалась на мою шею…
Но ее уже несло:
– Брился? Порезался? Подрался? Откуда кровища?
– Дура, – ругнулся он. – Из человека, вестимо. Я охраннику электрод в горло сунул. Со злостью и маниакально. Юшка и брызнула на рубашку. Я снял с него и надел – а что? «Ариэля» под рукой не было.
Наступило безмолвие. Он пожалел о своих словах. Убрал зажигалку и, кряхтя, отвернулся к дыре. Стал смотреть, как капли дождя лупят по сочным лопухам. Лежать было страшно неудобно – колени упирались в стену, глина сыпалась в ботинки. Коле Зыбину – задохлику – оно, может, и спалось, но вдвоем, в дичайшей обстановочке… М-да уж.
Через какое-то время он из любопытства повернулся и осветил скоряченную фигурку, вжатую в сырую глину. Она спала. На измученной мордашке высыхали слезы, губы дрожали, совершая судорожные вздохи. Слава богу. Успокоенный, он закрыл глаза. С такими неуравновешками лучше не общаться. Он помнил вчерашний вечер. Его вели из памятной «шестерки», он еле волочил ноги, а эта фифа на соседней дорожке при всем честном народе давала представление. Бросалась моськой на охранника, молотила его кулачками, материлась, как девка уличная. Когда «серый» обрубил ее шокером, Туманов даже испытал облегчение – продлись «очарование», и конвоир отвязался бы на ней по всей программе. И что бы от нее тогда осталось?
Дождь пошел на спад. Он чертыхнулся – худо дело. После дождя оклемается гнус и задаст им жару. Пусть его и не изобилие в этих краях, но все же он есть. Туманов уперся пяткой в глину, протащил себя через дыру, осторожно вытянул голову. Мир закачался… Природа жила своей жизнью. Вершины сосен плыли под напором ветра. Сквозь кисею белесой дымки проступал мутный круг солнца, уходящий на закат. А с востока, на смену сплошной затянутости брели белокурые барашки, похожие на глубокую морскую рябь.
Он влез обратно, придвинул «затычку» и законопатил лопухами самые крупные бреши. Ничего. Если дышать через раз, до утра просипят. А там комарье схлынет, распогодится. Он закрыл глаза и, ни о чем не думая, уснул. Но через мгновение проснулся – от стрекота вертолета. Поднес к глазам циферблат. Обе фосфорные стрелки торчали в районе двенадцати. Ночь на дворе. Хороши мгновения. Свистят они, однако. Прислушался. Динка отрывисто сопела. Стрекот вертолета не унимался. Аппарат барражировал где-то неподалеку – над участком леса южнее войсковой части. То удалялся на юг, то приближался. Трещал с надрывом, злостью. Ясное дело – прощупывают тайгу тепловизором – а ну, кто тут тепленький? Иначе чего летали бы в кромешной тьме? Не видно ж ни фига… Туманов ухмыльнулся. Давайте, ребята, работайте. Пашите почем зря…
Внезапно он услышал голоса. Ах ты е-мое… Посетители. Затаил дыхание, навострился. Обернулся в один, бесконечно обостренный слух. Он умел это делать… По краю оврага шли люди. Негромко переговаривались, мужики. Глухо постукивала амуниция. Он уловил на листьях отблеск пляшущего света. Фонарем щупают, гады. Не хотят спускаться. Но нет, шалишь – хотят… Зашуршала осыпь, хлынула на дно оврага, за ней ухнуло что-то тяжелое. Мимо протопали, мелькнул желтый свет.
– Хрена тут делать… – пробубнил прокуренный голос. – Кого ищем? Эти твари давно в тайге, двигаем отсель…
Туманов напрягся. Если проснется Динка, то это все – почитай, готовый колумбарий. Пробуждение она начнет со вполне обоснованного вопля ужаса, который в их условиях будет равен воплю предсмертному. Но нет, сопение продолжалось, не сбиваясь с ритма. Спала. Опять зашелестела осыпь, шаги и ворчание смолкли. Он расслабился. По всему выходило, что собак у «охотников» при себе не было. Он бы услышал скулеж. И это совсем неплохо. Наверное, собаки отказались брать след. Это радовало. Но позвольте… Туманов задумался. А как же сочетаются охваты местности посредством тепловизора с перемещениями боевиков из числа внешней охраны? Своих же повяжут… Да легко! Вас двое. В крайнем случае, вы можете разделиться, и тогда вас станет по одному. А «охотники» разделиться не могут. Не имеют права. Они бродят группами по трое, не удаляясь друг от друга, и при любом сигнале с небес бегут сломя голову в указанный квадрат, чтобы действовать по обстановке. Элементарно, дорогой доктор. Вот только одно непонятно – как долго они собираются утюжить местность в поисках сгинувших кроликов?
Могут день, могут два. Понятно, что утечка информации о бесчинствах, творимых на заброшенной ВЧ, – не самый приятный для них момент. Возможно, они его переживут. Если контора всесильна, она переживет и не такое. Но и сделает все возможное, чтобы утечку предотвратить. А значит, бросит все имеющиеся в ее распоряжении резервы на поимку беглецов. Много чести? Неимоверно много. Они того не стоят. Но что делать?
Сон подкрался незаметно. Ударил резко – как обухом по темечку. Он так и растворился, пребывая в зверски неудобной позе. А проснулся только утром.
Свет проникал сквозь лопухи. В голове было ясно до неприличия. Живы, – обрадовался Туманов, – чего и всем желаем. Боязливо отодвинул корягу. Выбрался одним глазом.
Мир остался на месте. Ночью лил дождь. Пепельная мглистость еще не рассосалась, и в подошве сапога, впечатанного в ночную грязь, стояла вода. Испуганно похлопав глазами, он затянулся ранней свежестью и скрылся в норе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48