А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


...В первый момент Валентино растерялся. Задача подразумевала достаточно продолжительное наблюдение в динамике, тогда как амбулатория не была обустроена для таких мероприятий. Требовался, как минимум, десяток коек, а у Валентино вообще не было ни одной – зачем? Процедуры не занимали и часа, а потом пациенты превращались в пепел и дым.
Пришлось позаимствовать лежаки у господ офицеров. Те, конечно же, пришли в негодование, но ненадолго. Кое-как устроились, позаимствовали кровати в ближайшей деревеньке. Реквизировали – где именем фюрера и Великого Рейха, а где и просто так, без объяснений.
Когда помещение более или менее оборудовали, Валентино приказал набрать группу. Он предупредил, что привести нужно старожилов.
– Они же почти на ладан дышат, – удивился комендант лагеря фон Троттнов. – Вчера прибыла свежая партия, они будут покрепче...
– Это только так кажется, герр комендант, – проникновенно возразил Валентино. – Первое впечатление обманчиво, вы знаете это не хуже меня. Пройдет пара дней, и девяносто процентов из них превратится в гниющие полутрупы. А вот те, что продержались недели...
Фон Троттнов пожал плечами:
– Эти недели не сделали их здоровее. По своему потенциалу они уже мало чем отличаются от упомянутых вами полутрупов, он у них изрядно подорван.
– Потенциал можно восстановить, – прищурился доктор. – Главное, что мы определили его наличие в прошлом, а с новичками черта с два угадаешь. Как говорят русские: «Были бы кости, мясо нарастет». А кости у них неплохие. В переносном смысле, я говорю о задатках.
– Как же вы собираетесь восстановить потенциал? – скептически усмехнулся комендант. С такими задачами он еще не сталкивался. Ему вменялось в обязанность прямо противоположное.
Теперь пожал плечами Валентино:
– Это наша общая задача, герр комендант. Усиленное питание, отдых, здоровый сон. Витамины...
Герр комендант нехорошо расхохотался:
– Вы путаете наш лагерь с Карлсруэ... Позволю себе напомнить, что здесь не курорт. Витамины! Господа офицеры – и те не помнят, как они выглядят.
– Приказ Берлина адресован не только мне. Ответственность общая, и первый спрос – с администрации...
– Вы угрожаете мне?
Фон Троттнов побагровел.
Валентино искренне удивился:
– Бог с вами, герр комендант! Зачем мне это? Господь свидетель – какое мне дело до выносливости этого сброда? Чтобы я стал рисковать нашими дружескими отношениями – ради них?
– Я далек от этой мысли... Вы дрожите за собственную задницу и хотите переложить ответственность на меня...
– У нас с вами общая задница, Рихард. Я левая половина, вы – правая. Или наоборот, как вам будет угодно. Я всецело доверяюсь вашему чувству прекрасного. Мы два полушария единого мозга.
Фон Троттнов, прикинув в уме, признал правоту доктора. Сравнение с полушарием он расценил как комплимент. В прошлом торговец кожей, он плохо разбирался в анатомии и не знал, какое из двух почетнее.
– Хорошо, – буркнул он. – Если руководство настаивает, мы устроим этим обезьянам райские кущи. Но подписей на ходатайствах будет две – моя и ваша... Если ветер переменится, то расход витаминов на скот сочтут диверсией.
– Иначе и быть не может. И в тексте мы сошлемся на директиву с указанием номера...
Комендант подумал еще немного.
– Знаете, дружище, я бы на вашем месте не слишком распространялся об этих витаминах и прочих излишествах. Солдаты и офицеры могут понять нас неправильно. Восстания не будет, но доносов не избежать.
– Из моего санатория еще никто не выписывался, – улыбнулся Валентино. – И не существует потенциала, который бы устоял перед моим клиническим опытом.
...Сережка ничего не понял, когда его провели в палату.
Здесь были настоящие постели с чистым бельем. И вообще было чисто – не как в нормальной больнице, конечно, но и не сравнить с обычными для амбулатории доктора Валентино застенками, запачканными кровью и дерьмом.
Под каждой кроватью – персональный ночной горшок, тоже позаимствованный у офицерского состава.
Правда, Сережку приковали к спинке кровати цепью.
Как и девятерых других.
Пятерых мальчиков и четырех девочек.
Разделять пациентов по половому признаку никто не собирался. Да и самих подопытных вопросы пола интересовали в последнюю очередь.
Доктор Валентино вышел на середину комнаты, держа в руках список.
По-русски он говорил значительно хуже Райнеке, поэтому и речь его приводится здесь с естественными поправками.
– Друзья мои, – торжественно заговорил Валентино, поблескивая очками в тонкой оправе. Он был неимоверно худ, лыс, с огромными кистями и лошадиным оскалом. – Германский Рейх высоко оценил вашу трудовую деятельность на благо Германии. Германский Рейх беспощаден к тунеядцам и лодырям, но он справедлив и щедр к тем, кто оправдывает его надежды. Вы хорошо поработали, что стало для всех приятной неожиданностью, и личным распоряжением фюрера поощряетесь двухнедельным отдыхом. Ваши цепи – вынужденная мера, продиктованная соображениями безопасности и спецификой пенитенциарного заведения. Вы пройдете ускоренный курс оздоровительных процедур, которые помогут вам восстановить силы и послужить к торжеству вашей новой родины...
Никто не понял его слов, будучи не в силах поверить, что Рейх оказывает узникам некую милость.
Не пытаясь далее убедить детей в очевидном, добрый доктор Валентино приступил к перекличке.
– Штребко!
– Я...
– Кудасова!
– Я...
– Остапенко!
– Я, – ответил Сережка.
Доктор Валентино сделал паузу и всмотрелся в него.
– Ты находишься здесь полтора месяца, – заметил он уважительно. – Возможно, это ошибка? Или я действительно прав? Почему же мы с тобой до сих пор не встречались? Почти вся твоя партия уже получила прививки.
– Не знаю... я здесь давно.
Баутце хмыкнул.
– Ты стойкий парень, настоящий солдат. Я возлагаю на тебя очень, очень большие надежды.
Он продолжил:
– Мрожек!
– Я...
– Розенблюм!.. Шацкая... Черединченко... Штокман... Григорян... Плужек...
Удовлетворившись присутствием названных, Валентино аккуратно сложил лист и положил в карман халата.
Халат был свежий.
Валентино питал слабость к чистым халатам. Он старался не замараться, даже когда забавлялся с фенолом, потому что агония, которой заканчивались эти веселые игры, сопровождалась многими нежелательными физиологическими явлениями. Он умудрялся оставаться чистым, когда рвал зубы, выполнял без наркоза полостные операции, вскрывал перочинным ножом позвоночный канал, переливал собачью кровь...
Доктор распахнул дверь и сделал широкий приглашающий жест. Он вел себя как заправский паяц.
Вошли солдаты-санитары с подносами. Витамины еще не подоспели, но пища была с господского стола, и пациенты потеряли дар речи.
– Яд, – вырвалось у мальчугана по фамилии Мрожек.
Он произнес это чуть слышно, как констатацию факта, но Валентино уловил. Доктор укоризненно вскинул редкие светлые брови:
– Нехорошо, юнге... Я вижу последствия враждебной пропаганды. Я обязательно доложу об этом герру коменданту и попрошу его обратить внимание на идеологическую атмосферу в лагере.
Мрожек испуганно замолчал. Он понял только, что печально известный доктор намерен о чем-то наябедничать герру фон Троттнову.
– Ешьте спокойно, – ослепительно улыбнулся Валентино. – Вы заслужили еду. Порции маленькие, потому что вам вредно наедаться сразу. Впоследствии они непременно будут увеличены...
Санитары раздали подносы.
Валентино снял очки и начал сосредоточенно протирать их носовым платком. Когда он поднял глаза, посуда была пуста.
Его новоиспеченные подопечные сидели на постелях и с прежней тупостью смотрели в пол. Выражения их лиц нисколько не изменились.
На лице Валентино, в свою очередь, отразилось секундное отвращение. Он быстро взял себя в руки: медику не пристало испытывать подобные эмоции при виде пациентов.
Он вспомнил, каких трудов ему стоило сдержать это чувство, когда накануне великой войны он участвовал в ликвидации крупной группы пациентов, которые самим фактом своего дармового проживания в психиатрической лечебнице подрывали могущество Рейха и бросали тень на арийскую расу. Немцев среди них было большинство. Тогда ему тоже стало противно: перед ним перетаптывались какие-то грязные животные, но он пересилил себя, заставил себя дотрагиваться до них – нельзя сделать смертельную инъекцию, не касаясь пациента, а пули на них было жалко, государство и без того изрядно потратилось на эту никчемную публику.
– Отдыхайте, милые дети. – Валентино Баутце заставил себя подмигнуть пациентам. Впрочем, шутки давались ему почти без натуги.
Он проследил, чтобы санитары хорошенько проверили замки на цепях.
* * *
Сережка Остапенко лежал и смотрел в потолок.
Потолок был испещрен трещинами, в углах – седая паутина. Тускловатая лампа, забранная в железную сетку. Желтые пятна от протечек. Обычно немцы строят на совесть, но здесь они явно поработали спустя рукава. А может быть, амбулаторию строили никакие не немцы, а «работнички» вроде него самого.
Сережка не наелся.
Но пища, про которую он уже позабыл, что такая бывает на свете, усваивалась, и в голове постепенно оживали мысли. Сперва простейшие, коротенькие, но постепенно они усложнялись.
Щеки слегка порозовели.
На последней мысли: «Все это не к добру» – Сережка отключился, заснул и проспал до обеда.
Его товарищи занимались тем же. К обеду их с шутовской деликатностью разбудили, накормили мясным бульоном. К вечеру доставили витамины, и все получили по первой инъекции.
При виде шприцев ни у кого не осталось сомнений по поводу предстоящего: здесь хорошо знали, что несет в себе шприц.
Ребята были уверены, что теперь-то все и кончится, но жестоко ошиблись.
Все только начиналось.

Глава вторая
МЫШИ ДЛЯ ФЮРЕРА

Две недели, отмеренные доктором Валентино на восстановление подорванного потенциала, пролетели как один тревожный сон.
Подопытные усиленно питались и усиленно отдыхали, однако цепи неизменно напоминали им о реальном положении вещей, и никто не верил в удивительные милости, якобы излившиеся от Великого Рейха и лично от фюрера. Хотя поверить хотелось, как, наверное, хочется верить в чудеса.
Иногда они вплотную приближались к мысли, что чем черт не шутит – слова Валентино могли оказаться правдой, но тут в дело вступали санитары. Эти высшие приматы не привыкли к роли, обычно играемой младшим медицинским персоналом. Они устали прислуживать заведомым покойникам – да их, в конце концов, никто и не заставлял вести себя любезно и обходительно. Начальник пусть шутит и развлекается, коли ему нравится, а им эти игрища давно опротивели.
Поначалу, будучи в легком смятении от режима, назначенного подопытным, санитары держались более или менее тихо. Но очень скоро природа взяла свое. Хотя рук эти дегенераты и не распускали, но с удовольствием позволяли себе разнообразные гримасы, намекавшие детям о скором прекращении вольницы.
Зверские рожи, которые они корчили, в сочетании с ядовитыми улыбками возвещали близкий конец безоблачного оздоровления.
Однажды санитары застали Штребко за проверкой цепи на прочность. Штребко взбрела в голову бредовая идея: он заподозрил, что если режим смягчился, то это смягчение распространилось и на все остальное. Возможно, что оковы не такие прочные, как обычно, а часовой на входе безалабернее и глупее, чем его однополчане.
Значит, можно попробовать смыться.
Штребко не думал, что ни колючая проволока, ни минные заграждения, ни вышки никуда не делись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36