Близорукими глазами всматривалась она в глубь зала. Ее внимание привлек человек в заднем ряду.
Кто бы это мог быть?…
Она прищурилась. Кто-то очень знакомый.
Усталость как рукой согнало, она быстро надела пенсне и сразу узнала…
Да это же Владимир Ильич!
Землячка стремительно поднялась.
— Товарищи, к нам пришел дорогой гость!
Все разом обернулись по направлению ее взгляда и через секунду уже стояли и аплодировали.
— Владимир Ильич, просим, — сказала Землячка, указывая на стул рядом с собой. — Владимир Ильич!
Ленин тоже встал, помахал рукой — жест этот относился к аплодисментам: не нужно, мол, лишнее — и пошел вдоль стены.
— Здравствуйте, Розалия Самойловна. — Он пожал Землячке руку, повернулся к собранию, улыбнулся, поздоровался: — Здравствуйте, товарищи!
Ленин поднял руку, еще раз призывая к порядку, опустился на стул рядом с Землячкой и вполоборота повернулся к смолкшему было оратору:
— Извините, вас прервали. Продолжайте, пожалуйста.
И вот он уже сидит в своей любимой позе, приложив руку к уху, и слушает, слушает с напряженным вниманием, как всегда, когда его что-нибудь интересует.
Рабочие продолжали обсуждать, как формировать отряды.
Ленин придвинул к себе листок бумаги, что-то записал.
— Как фамилия, откуда? — шепотом спрашивает он Землячку.
— Иванов, михельсоновец.
— Возьмите его на заметку, — советует Владимир Ильич. — Мне думается, он годится в начальники продотряда.
Он интересуется фамилиями выступающих, советует Землячке обратить внимание то на одного, то на другого рабочего.
И каждый раз она соглашается с Лениным — кто-кто, а он разбирается в людях!
Постепенно ее все больше заражает напряженное ожидание, царящее в зале.
— Владимир Ильич, вы выступите? — спрашивает Землячка.
— Обязательно.
Ленин тут же встает, поднимая руку, чтобы предупредить новый взрыв аплодисментов, и сразу начинает говорить, экономя время и не дожидаясь формального объявления.
— Из моих объездов по московским рабочим кварталам я вынес твердое убеждение, что все рабочие массы проникнулись мыслью о необходимости создания продовольственных отрядов, — обращается он к своим слушателям. — «Недоверчиво» относятся лишь печатники, которые обычно живут лучше, чем остальные рабочие, за счет буржуазии, отравляющей бедноту своей газетной клеветой. Сознательное отношение широкой массы рабочих к такому основному вопросу русской революции, как борьба с голодом, позволяет мне думать, что социалистическая Россия благополучно изживет все временные неудачи и разруху старого режима. Даже если нам не удастся быстро покончить с чехословаками (что менее всего вероятно), то все же большие запасы хлеба, припрятанные кулаками в Воронежской, Орловской и Тамбовской губерниях, дадут нам возможность пережить последние два трудных месяца до нового урожая. Продовольственный вопрос — самый больной вопрос нашей революции. Все без исключения рабочие должны понять, что борьба за хлеб — это их дело.
Землячка внимательно слушает Владимира Ильича.
Ах эта удивительная его простота! Выхватить самое главное, самое существенное и сказать так, чтобы стало понятно и убедительно для каждого.
Он говорит, что борьба за хлеб — важнейший вопрос момента, надо бороться, но он не сомневается, что стране удастся пережить два предстоящих тяжелых месяца.
— Продовольственные отряды ставят своей задачей только помочь собрать у кулаков излишки хлеба, а не производить (как пытаются наши враги заранее запугать этим деревню) в ней какой-то грабеж всех и вся… За хлеб будут обязательно предоставлены мануфактура, нитки и предметы домашнего и сельскохозяйственного обихода.
Будет сделано так, чтобы к посылаемым в деревню отрядам не смогли пристать хулиганы и жулики, всегда стремящиеся половить рыбку в мутной водице. Лучше посылать туда поменьше людей, но чтобы они были подходящими для этого.
Правда, бывали случаи, когда в отряды проникали нестойкие, слабые духом рабочие, которых кулаки подкупали самогонкой. Но на это обращено внимание… О каждом рабочем, едущем с отрядом, необходимо иметь точные сведения о его прошлом. Необходимо справляться в заводском комитете, в профессиональном союзе, а также и в партийных ячейках — что представляет из себя человек, которому рабочий класс доверяет такое важное дело.
На многих заводах партийные товарищи не хотят принимать в отряд «беспартийных». Это — совершенно напрасно. «Беспартийный», но вполне честный, ни в чем плохом не замеченный, человек может быть весьма ценным товарищем в походе голодных за хлебом…
Все просто и понятно. Собрание заканчивается, однако рабочие долго не отпускают Владимира Ильича, обращаются к нему с вопросами, иногда важными, а иногда и пустяковыми, лишь бы задержать его, лишь бы поговорить с ним еще какое-то время.
«Тысяча и одна служба»
У секретаря райкома множество неотложных дел. Обеспечение промышленных предприятий сырьем и топливом. Снабжение населения продовольствием. Пропаганда политических знаний. И кроме того, в поле его зрения постоянно находится обычная будничная жизнь. Булочные должны выпекать хлеб, магазины, хоть и скупо, хоть и по карточкам, но торговать, дети учиться в школах, а врачи принимать больных… За всем надо уследить, кого уговорить, а кого и заставить.
Землячка не видела ни дня, ни ночи. В обед ее секретарь Олечка, худенькая девочка с русой косой, приносила ей несколько кусочков селедки с ломтем хлеба и стакан чаю, подслащенного сахарином. Впрочем, иногда обед подавался ночью, а иногда Землячка получала тарелку пшенной каши где-нибудь в рабочей столовой после очередного митинга.
Розалии Самойловне было не до себя, не до родных и друзей, и все-таки ее тревожила судьба одной приятельницы, связь с которой давно прервалась и восстановить которую мешала жизненная круговерть.
Как-то на совещании у Свидерского в Наркомпроде, при распределении промышленным центрам муки, только что привезенной с Украины, она встретилась с секретарем Костромского губкома.
Костроме что-то совсем мало выделили хлеба, и костромич жалобно просил добавить — говорил о тяжелом положении в городе, больше всего, конечно, о положении костромских текстильщиков, но попутно помянул и о том, как бедствуют учителя и врачи.
Тут Землячку осенило. Ведь Катенина живет в Костроме!
Лидия Михайловна Катенина. Верный, испытанный друг. Сколько раз она выручала Землячку!
Катенина хороший врач. Сперва работала в Москве, потом в Чухломе. Жилось ей несладко. Завидной должности она получить не могла, препятствовала ее близость к партии. Работала в фабричных больницах, в земстве. Но это не мешало ей аккуратно посылать Землячке денежные переводы.
— Вам труднее, чем мне, — говорила Катенина. — У меня хоть заработок постоянный, а у вас столько непредвиденных обстоятельств.
В жизни у Землячки было всего два-три человека, которым она могла открыться и признаться в том, что ей плохо. И кому же она писала письма в годы заключения в Литовском замке? Лидии Михайловне Катениной. Кто присылал Землячке передачи? Лидия Михайловна Катенина. К кому Землячка обратилась перед судом с просьбой достать приличное платье, потому что ей не хотелось выглядеть перед своими судьями ни жалкой, ни нищей? К Лидии Михайловне Катениной!
И та готова была все сделать для своего неразговорчивого и раздражительного друга.
А потом Землячка уехала за границу и потеряла Катенину из виду.
В годы войны подполье было особенно сурово, приходилось соблюдать жесточайшую конспирацию, Землячка не смела обнаружить себя. А затем — революция, ни минуты не могла уделить Землячка ни себе, ни своим близким.
— Скажите, — обратилась Землячка к костромичу. — Вы не знаете в Костроме врача Катенину?
Нет, костромич не знал.
— А узнать можете?
Не прошло и недели, как Землячка получила письмо. Действительно, Катенина проживает в Костроме. Работает в больнице. Живет неважно, одиноко.
Землячка не выносила протежирования, не искала его для себя и не оказывала другим, порядочна была до аскетизма, не позволяла себе ни малейших компромиссов с совестью. Но Лидии Михайловне она не могла не помочь, обязана была это сделать, на этот раз она собиралась использовать все свое влияние, чтобы помочь Катениной найти для нее интересную и хорошо оплачиваемую работу.
Она написала Катениной, предложила перебраться в Москву, обещала сделать все, что в ее силах…
Должно быть, Лидии Михайловне и в самом деле плохо жилось, потому что она сразу ответила согласием.
Землячка тотчас поехала к Семашко. К нему часто обращались со всякими частными просьбами, уж такое он возглавлял ведомство, которое призвано помогать множеству отдельных лиц: кому-то надо лечиться, кого-то устроить в больницу; к нему обращались тысячи врачей, но чтобы Землячка пришла просить за врача и вообще кого-то устраивать — это было удивительно!
А она просила:
— Николай Александрович, доктора Катенину я знаю еще со времен подполья, отличный врач и очень отзывчивый человек, она оказала много услуг нашей партии, и я прошу…
Это было даже более чем удивительно, что Землячка хлопочет об устройстве своей знакомой на хорошую работу.
Семашко обещал, рекомендация Землячки значила очень много.
Но хлопотать о квартире для Катениной Землячке не пришлось.
Партия направляла на фронт две с половиной тысячи коммунистов, и в их числе многих видных партийных работников. Землячка давно уже просилась на фронт, и просьба ее была удовлетворена.
«Вас ждет комната и тысяча и одна служба, — писала она Катениной перед отъездом на фронт. — Но меня вы уже не застанете. Выезжаю на фронт. Давно рвусь туда, и счастлива, что Исполком Московский нашел нужным делегировать меня».
Землячка занимала квартиру из трех комнат — одну она оставила за собой, другую предоставила сестре, третью предлагала Катениной.
«Здесь, вероятно, будут жить с вами моя сестра Мария Самойловна и ее муж, — писала она далее. — Надеюсь вернуться целой и невредимой, конечно, после победы».
А когда Катенина через несколько дней приехала в Москву, Землячка уже находилась на Северном фронте.
«Жаль, что оставила за собой комнату, вряд ли придется жить зимой в Москве, — месяц спустя писала Землячка в Москву из Котласа. — Пока фронт будет держаться, я с фронта не уеду».
Беспартийные коммунисты
Ранняя осень на Северной Двине. Еще только конец августа, а дождь моросит без перерыва. Землю развезло, размыло, грязные оползни протянулись до самой воды. Уныло все вокруг, укрыться бы от такой погоды под крышей. А люди стоят и лежат под мокрым, падающим на голову небом, на берегу неприветливой желто-серой реки и не знают, что делать: то ли идти назад, то ли тонуть тут, в этой непролазной грязи, в рыжей холодной этой воде…
Интервенты развивают наступление на Севере. Англичане, французы, американцы объединили свои силы, и часть из них стремится взять Вологду, а другие пробиваются к Вятке в расчете соединиться с Колчаком.
Второго августа пал Архангельск. Интервенты движутся вдоль железной дороги к Няндоме и по Северной Двине к Котласу.
Котласское направление приобретает особо важное значение, и красноармейские части тратят последние силы, пытаясь удержать Котлас.
Противник обстреливает Вологодский полк и с реки, и с берега. Рвутся артиллерийские снаряды, строчат пулеметы, льет проливной дождь, и сутки уже, как бойцы не получали пищи.
Нет возможности терпеть далее эту муку… Кто возьмется переломить подавленное настроение бойцов?
Два десятка людей в рваных шинелишках и в подбитых ветром пальтишках идут по колено в грязи в расположение Вологодского полка. Двадцать агитаторов, только что прибывших из Петрограда…
Так вот он каков, Котлас!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Кто бы это мог быть?…
Она прищурилась. Кто-то очень знакомый.
Усталость как рукой согнало, она быстро надела пенсне и сразу узнала…
Да это же Владимир Ильич!
Землячка стремительно поднялась.
— Товарищи, к нам пришел дорогой гость!
Все разом обернулись по направлению ее взгляда и через секунду уже стояли и аплодировали.
— Владимир Ильич, просим, — сказала Землячка, указывая на стул рядом с собой. — Владимир Ильич!
Ленин тоже встал, помахал рукой — жест этот относился к аплодисментам: не нужно, мол, лишнее — и пошел вдоль стены.
— Здравствуйте, Розалия Самойловна. — Он пожал Землячке руку, повернулся к собранию, улыбнулся, поздоровался: — Здравствуйте, товарищи!
Ленин поднял руку, еще раз призывая к порядку, опустился на стул рядом с Землячкой и вполоборота повернулся к смолкшему было оратору:
— Извините, вас прервали. Продолжайте, пожалуйста.
И вот он уже сидит в своей любимой позе, приложив руку к уху, и слушает, слушает с напряженным вниманием, как всегда, когда его что-нибудь интересует.
Рабочие продолжали обсуждать, как формировать отряды.
Ленин придвинул к себе листок бумаги, что-то записал.
— Как фамилия, откуда? — шепотом спрашивает он Землячку.
— Иванов, михельсоновец.
— Возьмите его на заметку, — советует Владимир Ильич. — Мне думается, он годится в начальники продотряда.
Он интересуется фамилиями выступающих, советует Землячке обратить внимание то на одного, то на другого рабочего.
И каждый раз она соглашается с Лениным — кто-кто, а он разбирается в людях!
Постепенно ее все больше заражает напряженное ожидание, царящее в зале.
— Владимир Ильич, вы выступите? — спрашивает Землячка.
— Обязательно.
Ленин тут же встает, поднимая руку, чтобы предупредить новый взрыв аплодисментов, и сразу начинает говорить, экономя время и не дожидаясь формального объявления.
— Из моих объездов по московским рабочим кварталам я вынес твердое убеждение, что все рабочие массы проникнулись мыслью о необходимости создания продовольственных отрядов, — обращается он к своим слушателям. — «Недоверчиво» относятся лишь печатники, которые обычно живут лучше, чем остальные рабочие, за счет буржуазии, отравляющей бедноту своей газетной клеветой. Сознательное отношение широкой массы рабочих к такому основному вопросу русской революции, как борьба с голодом, позволяет мне думать, что социалистическая Россия благополучно изживет все временные неудачи и разруху старого режима. Даже если нам не удастся быстро покончить с чехословаками (что менее всего вероятно), то все же большие запасы хлеба, припрятанные кулаками в Воронежской, Орловской и Тамбовской губерниях, дадут нам возможность пережить последние два трудных месяца до нового урожая. Продовольственный вопрос — самый больной вопрос нашей революции. Все без исключения рабочие должны понять, что борьба за хлеб — это их дело.
Землячка внимательно слушает Владимира Ильича.
Ах эта удивительная его простота! Выхватить самое главное, самое существенное и сказать так, чтобы стало понятно и убедительно для каждого.
Он говорит, что борьба за хлеб — важнейший вопрос момента, надо бороться, но он не сомневается, что стране удастся пережить два предстоящих тяжелых месяца.
— Продовольственные отряды ставят своей задачей только помочь собрать у кулаков излишки хлеба, а не производить (как пытаются наши враги заранее запугать этим деревню) в ней какой-то грабеж всех и вся… За хлеб будут обязательно предоставлены мануфактура, нитки и предметы домашнего и сельскохозяйственного обихода.
Будет сделано так, чтобы к посылаемым в деревню отрядам не смогли пристать хулиганы и жулики, всегда стремящиеся половить рыбку в мутной водице. Лучше посылать туда поменьше людей, но чтобы они были подходящими для этого.
Правда, бывали случаи, когда в отряды проникали нестойкие, слабые духом рабочие, которых кулаки подкупали самогонкой. Но на это обращено внимание… О каждом рабочем, едущем с отрядом, необходимо иметь точные сведения о его прошлом. Необходимо справляться в заводском комитете, в профессиональном союзе, а также и в партийных ячейках — что представляет из себя человек, которому рабочий класс доверяет такое важное дело.
На многих заводах партийные товарищи не хотят принимать в отряд «беспартийных». Это — совершенно напрасно. «Беспартийный», но вполне честный, ни в чем плохом не замеченный, человек может быть весьма ценным товарищем в походе голодных за хлебом…
Все просто и понятно. Собрание заканчивается, однако рабочие долго не отпускают Владимира Ильича, обращаются к нему с вопросами, иногда важными, а иногда и пустяковыми, лишь бы задержать его, лишь бы поговорить с ним еще какое-то время.
«Тысяча и одна служба»
У секретаря райкома множество неотложных дел. Обеспечение промышленных предприятий сырьем и топливом. Снабжение населения продовольствием. Пропаганда политических знаний. И кроме того, в поле его зрения постоянно находится обычная будничная жизнь. Булочные должны выпекать хлеб, магазины, хоть и скупо, хоть и по карточкам, но торговать, дети учиться в школах, а врачи принимать больных… За всем надо уследить, кого уговорить, а кого и заставить.
Землячка не видела ни дня, ни ночи. В обед ее секретарь Олечка, худенькая девочка с русой косой, приносила ей несколько кусочков селедки с ломтем хлеба и стакан чаю, подслащенного сахарином. Впрочем, иногда обед подавался ночью, а иногда Землячка получала тарелку пшенной каши где-нибудь в рабочей столовой после очередного митинга.
Розалии Самойловне было не до себя, не до родных и друзей, и все-таки ее тревожила судьба одной приятельницы, связь с которой давно прервалась и восстановить которую мешала жизненная круговерть.
Как-то на совещании у Свидерского в Наркомпроде, при распределении промышленным центрам муки, только что привезенной с Украины, она встретилась с секретарем Костромского губкома.
Костроме что-то совсем мало выделили хлеба, и костромич жалобно просил добавить — говорил о тяжелом положении в городе, больше всего, конечно, о положении костромских текстильщиков, но попутно помянул и о том, как бедствуют учителя и врачи.
Тут Землячку осенило. Ведь Катенина живет в Костроме!
Лидия Михайловна Катенина. Верный, испытанный друг. Сколько раз она выручала Землячку!
Катенина хороший врач. Сперва работала в Москве, потом в Чухломе. Жилось ей несладко. Завидной должности она получить не могла, препятствовала ее близость к партии. Работала в фабричных больницах, в земстве. Но это не мешало ей аккуратно посылать Землячке денежные переводы.
— Вам труднее, чем мне, — говорила Катенина. — У меня хоть заработок постоянный, а у вас столько непредвиденных обстоятельств.
В жизни у Землячки было всего два-три человека, которым она могла открыться и признаться в том, что ей плохо. И кому же она писала письма в годы заключения в Литовском замке? Лидии Михайловне Катениной. Кто присылал Землячке передачи? Лидия Михайловна Катенина. К кому Землячка обратилась перед судом с просьбой достать приличное платье, потому что ей не хотелось выглядеть перед своими судьями ни жалкой, ни нищей? К Лидии Михайловне Катениной!
И та готова была все сделать для своего неразговорчивого и раздражительного друга.
А потом Землячка уехала за границу и потеряла Катенину из виду.
В годы войны подполье было особенно сурово, приходилось соблюдать жесточайшую конспирацию, Землячка не смела обнаружить себя. А затем — революция, ни минуты не могла уделить Землячка ни себе, ни своим близким.
— Скажите, — обратилась Землячка к костромичу. — Вы не знаете в Костроме врача Катенину?
Нет, костромич не знал.
— А узнать можете?
Не прошло и недели, как Землячка получила письмо. Действительно, Катенина проживает в Костроме. Работает в больнице. Живет неважно, одиноко.
Землячка не выносила протежирования, не искала его для себя и не оказывала другим, порядочна была до аскетизма, не позволяла себе ни малейших компромиссов с совестью. Но Лидии Михайловне она не могла не помочь, обязана была это сделать, на этот раз она собиралась использовать все свое влияние, чтобы помочь Катениной найти для нее интересную и хорошо оплачиваемую работу.
Она написала Катениной, предложила перебраться в Москву, обещала сделать все, что в ее силах…
Должно быть, Лидии Михайловне и в самом деле плохо жилось, потому что она сразу ответила согласием.
Землячка тотчас поехала к Семашко. К нему часто обращались со всякими частными просьбами, уж такое он возглавлял ведомство, которое призвано помогать множеству отдельных лиц: кому-то надо лечиться, кого-то устроить в больницу; к нему обращались тысячи врачей, но чтобы Землячка пришла просить за врача и вообще кого-то устраивать — это было удивительно!
А она просила:
— Николай Александрович, доктора Катенину я знаю еще со времен подполья, отличный врач и очень отзывчивый человек, она оказала много услуг нашей партии, и я прошу…
Это было даже более чем удивительно, что Землячка хлопочет об устройстве своей знакомой на хорошую работу.
Семашко обещал, рекомендация Землячки значила очень много.
Но хлопотать о квартире для Катениной Землячке не пришлось.
Партия направляла на фронт две с половиной тысячи коммунистов, и в их числе многих видных партийных работников. Землячка давно уже просилась на фронт, и просьба ее была удовлетворена.
«Вас ждет комната и тысяча и одна служба, — писала она Катениной перед отъездом на фронт. — Но меня вы уже не застанете. Выезжаю на фронт. Давно рвусь туда, и счастлива, что Исполком Московский нашел нужным делегировать меня».
Землячка занимала квартиру из трех комнат — одну она оставила за собой, другую предоставила сестре, третью предлагала Катениной.
«Здесь, вероятно, будут жить с вами моя сестра Мария Самойловна и ее муж, — писала она далее. — Надеюсь вернуться целой и невредимой, конечно, после победы».
А когда Катенина через несколько дней приехала в Москву, Землячка уже находилась на Северном фронте.
«Жаль, что оставила за собой комнату, вряд ли придется жить зимой в Москве, — месяц спустя писала Землячка в Москву из Котласа. — Пока фронт будет держаться, я с фронта не уеду».
Беспартийные коммунисты
Ранняя осень на Северной Двине. Еще только конец августа, а дождь моросит без перерыва. Землю развезло, размыло, грязные оползни протянулись до самой воды. Уныло все вокруг, укрыться бы от такой погоды под крышей. А люди стоят и лежат под мокрым, падающим на голову небом, на берегу неприветливой желто-серой реки и не знают, что делать: то ли идти назад, то ли тонуть тут, в этой непролазной грязи, в рыжей холодной этой воде…
Интервенты развивают наступление на Севере. Англичане, французы, американцы объединили свои силы, и часть из них стремится взять Вологду, а другие пробиваются к Вятке в расчете соединиться с Колчаком.
Второго августа пал Архангельск. Интервенты движутся вдоль железной дороги к Няндоме и по Северной Двине к Котласу.
Котласское направление приобретает особо важное значение, и красноармейские части тратят последние силы, пытаясь удержать Котлас.
Противник обстреливает Вологодский полк и с реки, и с берега. Рвутся артиллерийские снаряды, строчат пулеметы, льет проливной дождь, и сутки уже, как бойцы не получали пищи.
Нет возможности терпеть далее эту муку… Кто возьмется переломить подавленное настроение бойцов?
Два десятка людей в рваных шинелишках и в подбитых ветром пальтишках идут по колено в грязи в расположение Вологодского полка. Двадцать агитаторов, только что прибывших из Петрограда…
Так вот он каков, Котлас!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39