И третью – первых семи. За этим нетрудно уследить, если привыкнуть. Игроки могут узнать цифры по радио и сложить их. Кроме того, сделать одноразовую ставку, или bolletta, на нью-йоркский номер. Мы принимаем ставки во множестве точек, а у нас их много: в магазинах, в пиццериях, в винных погребках, парикмахерских. Даже в одном хозяйственном магазине. Мы используем квитанцию в трех экземплярах. Так что у каждого остается копия. У того, кто ставит, в точке, принимающей ставку, и у банка, как мы его именуем. Это всего лишь два парня в небольшом арендованном офисе с компьютером, секретаршей и большой корзиной для бумаг; за всеми приглядывает охранник. Охранников мы часто меняем, чтобы не происходило ненужного сближения. Всю документацию называем работой, она стекается в банк. Таких банков у нас девять. Каждый обслуживает от пятнадцати до двадцати точек. А точек у нас сто шестьдесят две. Доход около трех тысяч баксов в день с каждой. Так что наличные быстро накапливаются. Мы выплачиваем примерно шестьдесят пять процентов от суммы выручки. То есть получаем приличный доход. Мы вычисляем шансы на выигрыш, используя данные всех девяти банков. У наших конкурентов, вроде этих гребаных русских, обычно по одному или два банка, но рано или поздно они разоряются. Из-за того, что им приходится выплачивать по большим выигрышам на нью-йоркский номер, а общее количество ставок настолько ничтожное, что они остаются в минусе. Итак, у нас девять банков. Если мы видим, что на какой-то номер ставок очень много, мы перестаем принимать их. Раньше мы передавали ставки кое-кому из партнеров по бизнесу, предлагали раскрутить ту часть, с которой нам трудно было справиться. Но это слишком все усложняет, к тому же мы попадаем к ним в зависимость. Может быть, их офис прослушивается. Например, Маленький Готти помогает нам принимать ставки. И всегда ошибается в номерах. Выходит, что раньше у тебя все сходилось, а теперь сплошные обломы. О'кей, так почему у нас будет вакансия? Был у нас один парень, управлял девятью банками. Но у него начались проблемы. Руки стали чесаться. Так что пришлось ему отрезать пальцы. Я не шучу. Я такими вещами не шучу. У меня дети. И я спуску никому не дам. Деньги мы, конечно, все вернули. Из пенсионного фонда его отца. Сыночек-полукровка хренов. Но это не моя проблема. Нам нужен кто-то, у кого хватит мозгов управлять девятью банками одновременно и кто умеет считать. Кто…
– Я в этом не заинтересована.
– Что?
– Я не заинтересована.
– Послушай, ты не знаешь, сколько это приносит…
– И не хочу знать.
– Принеси-ка ей еще чая со льдом. Дай-ка я расскажу тебе о другой работе.
– Боюсь, что и это не для меня.
– А все же послушай. Бога ради, ведь мы тут говорим о серьезных возможностях. Стало быть, так. Мы покупаем телефонные карточки у телефонных компаний, используя маленькую подставную фирму. Покупаем эдак миллионов на девять. За столько их можно продать. Платим мы за них миллионов восемь. Покупаем за восемь, продаем за девять. Это большие деньги, так что мы распределяем их между пятью или шестью вкладчиками. Но продажа карточек ведет к серьезным издержкам. Нужно дать рекламу, нанять персонал и тому подобное. В этом бизнесе существует конкуренция. Реальный доход составляет где-то около семи процентов. Устойчивый, но не очень большой. Уйдет много времени на то, чтобы при семи процентах сделать большие деньги. Поэтому мы тратим какое-то время, шесть – восемь месяцев, и зарабатываем себе репутацию кредитоспособных клиентов у телефонной компании. Потом делаем большой заказ на карточки, миллионов на тридцать; торгуемся. Торгуемся изо всех сил. Скажем, мы соглашаемся заплатить за карточки двадцать пять миллионов. О'кей. В то же время начинаем рекламную кампанию, объявляя, что будем продавать карточки по сниженным ценам. Мы намереваемся продать карточек на тридцать миллионов примерно миллионов за двадцать. Понимаю, выглядит, будто мы теряем деньги. Распускаются слухи, что какая-то определенная карточка куда выгоднее всех остальных. Покупатели очень чувствительны к цене. Все эти кубинцы и бразильцы, звонящие домой. Остается только подготовить почву, а потом, в нужный момент, выбросить карточки в продажу. Обычно поближе к Рождеству, Дню благодарения, Дню матери, в то время, когда все начинают звонить. Ты пытаешься получить столько наличных с продажи, сколько возможно. Затем, когда спрос на дешевые телефонные карточки доходит до пика, делаешь телефонной компании большой заказ на новую партию. Кредит у тебя хороший, никто ничего не подозревает. Ты делаешь заказ на партию карточек стоимостью в тридцать миллионов и быстро продаешь их за двадцать. В то же самое время ты…
– Ничего не платишь телефонной компании. Выписываешь им необеспеченный чек, прикарманиваешь двадцать миллионов, увольняешь всех служащих и объявляешь банкротство.
– Именно так. На то, чтобы провернуть всю эту операцию, уходит год, с начала и до конца. Мы обеспечим тебе офис во Флориде. Твое имя не будет стоять на документах…
– Нет, извините.
– Не подходит?
– Нет.
– А заработок легкий.
– Меня это не интересует.
– А как насчет подрядов на цементные работы?
– Извините, нет. Правда, нет.
– А возможность хорошая. Не чета Риковым делишкам с этими дерьмовыми японскими мотоциклетами.
– Уверена, но и это не для меня.
– Почему?
Ну не скажешь же ему прямо в глаза – да потому, что ее участие в делишках Рика их обоих связывало, что она лучше проведет время в библиотеке Колумбийского университета, что она женщина, которой двадцать два года. Зачем ей менять жизнь?
– Ты его любишь?
– А это так важно?
– Ты слишком для него хороша, я думаю.
– Вот этого я не знаю.
– Что такое в нем, этом Рике, за что его женщины любят? За мускулы разве?
– У него лицо печальное.
– Не понял.
– У него лицо печальное. Я думаю, за это.
– Не понимаю женщин. Ни хрена не понимаю. Я женат сорок два года, у меня три сестры и две дочки, но я ни черта не понимаю в женской логике. Ну, хорошо, а как насчет ресторана? Хочешь заправлять рестораном?
– А в чем это заключается?
– Ну, весь смысл в том, чтобы иметь ресторан, который со стороны выглядит как заведение, приносящее доход. А дохода-то никакого и нет.
– Обычно все как раз наоборот.
– Разумеется, да. Но, как правило, свои доходы хочется скрыть. В этом случае нам нужен ресторан солидный, респектабельный и почти не приносящий дохода. Мы владеем парой таких в Маленькой Италии и одним на Пятьдесят шестой улице. Поскольку мексиканцы могут вполне сойти за итальянцев, учишь их нескольким фразам – buonappetito, еще парочке, и туристы уже не различат, с кем имеют дело. В ресторане есть специальный зал для банкетов, который не очень-то используется. Плата наличными за этот зал поступает с доходов от наших других операций, вроде той, с лотереей. Мы берем эти деньги и делаем вид, что закатываем шикарный банкет в нашем ресторане. Двести человек, музыка, еда, дорогое вино, все вместе стоит под шестьдесят – семьдесят тысяч. А на самом деле ничего не стоит, поскольку никакого банкета и не было. Но наличные в ресторан поступили. Единственная запись о событии примерно такая – четверг, шесть вечера, частная вечеринка, Мастрангелло. Какое-нибудь имя, любое имя. Гости заплатили наличными, и сумма заявлена. Выглядит замечательно. Потом эти деньги тратятся на покупку легальных товаров.
– Которые, конечно, никто не покупает.
– Правильно. Ты делаешь вид, что покупаешь рыбу, или оливковое масло, или выпивку. Стоимость списывается. Так мы отмываем деньги. Видишь ли, Кристина, одна из моих самых больших проблем, хоть верь, хоть нет, это управиться с наличными. Я должен знать, где они и где их нет. Они, между прочим, много места занимают. Ты их в ящик складываешь, он становится черт знает каким тяжеленным. У меня этих ящиков полно, их приходится перепрятывать, делать невидимыми. Ты ведь такие деньжища на свой чековый счет не положишь. Можно, конечно, отправить их на Каймановы острова или еще куда… Но мне эта идея не нравится. Я старомоден и таким вещам не доверяю. Ну да ладно, ресторан закупает продукты у поставщиков, которых мы контролируем. Эти предприятия действуют на вполне законных основаниях. Просто продают оливковое масло и тому подобное. Таким образом, наличные циркулируют в замкнутом круге и отмываются. Конечно, теряешь проценты на издержках, но такова цена стирки. Когда они выплывают, невозможно проследить их источник. Сто долларов от нашей лотереи превращаются в заказ на рыбу и выпивку для вечеринки, которой не было. Устраиваем двадцать банкетов в месяц. Из них только десять на самом деле. Остальные десять – на бумаге. Так можно скрыть полмиллиона, а то и больше.
У нас есть пара ресторанов для яппи. Там тоже отчебучиваем подобные номера. Официанты и официантки не суют свой нос куда не надо, потому что ты нанимаешь такого сорта ребят, которые тратят все свое свободное время на выпивку и траханье. Просто невероятно, как увлеченно они трахают друг друга в ресторанах. И в уборных, и на кухне. Знаешь, один из моих менеджеров однажды наблюдал, как охаживали девицу на замороженной телячьей туше. А парень даже поварского колпака не снял. Эти мне полукровки. Ничего не помнят. Наркотики употребляют. Ты их нанимаешь и через пять месяцев увольняешь. Текучка в ресторанном бизнесе просто невероятная. Ну вот… Будешь жить в Манхэттене, тихо, спокойно…
– Не могу. Извините.
И тогда сидевший в цветастой рубашке Тони Вердуччи отхлебнул чая со льдом и недоуменно на нее посмотрел. Не привык он к такому неуважению. Ей же хотелось, чтобы он о ней просто забыл. Так или иначе, никаких контактов с ней после и во время ее ареста он не налаживал.
Деревянная дубинка с треском прошлась по решетке камеры.
– Уэллес!
– Да? – отозвалась она в темноту, дыхание перехватило страхом. Она услышала звон ключей охранниц и, подняв голову, увидела двух внушительных тюремных матрон, нависших над ней. Одна черная, другая белая. Здоровенные тетки, с бычьими шеями и толстенными ногами.
– Подымайся, – объявила черная, – поедешь на экскурсию.
– Куда? – спросила Кристина.
– Сама должна знать.
– Куда меня повезут?
– Давай одевайся. Я же тебе сказала, сегодня утром у тебя экскурсия, дамочка. Подымайся. – Матрона сунула мясистую лапу Кристине под мышку.
– Натягивай одежду, – приказала другая. Она протянула пластиковый мешок, в котором Кристина привезла свои пожитки из Бедфорда.
– Зеленую? – Кристина кивком указала на тюремную робу.
– Нет, – ответила матрона. – Вольную.
– Могу я только…
– Нет! Мы спешим.
Она встала и помочилась; надзирательницы, слишком хорошо знакомые с видом справляющих нужду женщин, бесстрастно наблюдали. На глазах у них она оделась, натянув джинсы и майку. Соски затвердели от холода, ей было неприятно, что матроны это видят. Ей завели руки за спину, защелкнули наручники и вытолкали из камеры. Несколько женщин-заключенных, охочих до любых развлечений, которые мог предоставить тюремный коридор, стояли, вцепившись в прутья. «Эй, тебя что, на электрический стул тащат, сука белая?» Может быть, тюремный департамент переводил ее в другую тюрьму, но тогда почему ей сказали переодеться в вольную одежду? До открытия судов еще несколько часов; скорее всего, ее переводят на север штата, в другую тюрьму.
– Куда меня ведут? – спросила она опять.
– Скоро узнаешь.
Ее повели прямо к бело-голубому тюремному микроавтобусу, стоявшему снаружи; прежде чем она в него влезла, надели ножные кандалы и, усадив на скамейку, просунули сквозь них свободно болтавшуюся цепь. Она была единственной заключенной в этом обычно битком набитом автобусе, что выглядело странным, принимая во внимание переполненность тюрем и их ограниченный бюджет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Я в этом не заинтересована.
– Что?
– Я не заинтересована.
– Послушай, ты не знаешь, сколько это приносит…
– И не хочу знать.
– Принеси-ка ей еще чая со льдом. Дай-ка я расскажу тебе о другой работе.
– Боюсь, что и это не для меня.
– А все же послушай. Бога ради, ведь мы тут говорим о серьезных возможностях. Стало быть, так. Мы покупаем телефонные карточки у телефонных компаний, используя маленькую подставную фирму. Покупаем эдак миллионов на девять. За столько их можно продать. Платим мы за них миллионов восемь. Покупаем за восемь, продаем за девять. Это большие деньги, так что мы распределяем их между пятью или шестью вкладчиками. Но продажа карточек ведет к серьезным издержкам. Нужно дать рекламу, нанять персонал и тому подобное. В этом бизнесе существует конкуренция. Реальный доход составляет где-то около семи процентов. Устойчивый, но не очень большой. Уйдет много времени на то, чтобы при семи процентах сделать большие деньги. Поэтому мы тратим какое-то время, шесть – восемь месяцев, и зарабатываем себе репутацию кредитоспособных клиентов у телефонной компании. Потом делаем большой заказ на карточки, миллионов на тридцать; торгуемся. Торгуемся изо всех сил. Скажем, мы соглашаемся заплатить за карточки двадцать пять миллионов. О'кей. В то же время начинаем рекламную кампанию, объявляя, что будем продавать карточки по сниженным ценам. Мы намереваемся продать карточек на тридцать миллионов примерно миллионов за двадцать. Понимаю, выглядит, будто мы теряем деньги. Распускаются слухи, что какая-то определенная карточка куда выгоднее всех остальных. Покупатели очень чувствительны к цене. Все эти кубинцы и бразильцы, звонящие домой. Остается только подготовить почву, а потом, в нужный момент, выбросить карточки в продажу. Обычно поближе к Рождеству, Дню благодарения, Дню матери, в то время, когда все начинают звонить. Ты пытаешься получить столько наличных с продажи, сколько возможно. Затем, когда спрос на дешевые телефонные карточки доходит до пика, делаешь телефонной компании большой заказ на новую партию. Кредит у тебя хороший, никто ничего не подозревает. Ты делаешь заказ на партию карточек стоимостью в тридцать миллионов и быстро продаешь их за двадцать. В то же самое время ты…
– Ничего не платишь телефонной компании. Выписываешь им необеспеченный чек, прикарманиваешь двадцать миллионов, увольняешь всех служащих и объявляешь банкротство.
– Именно так. На то, чтобы провернуть всю эту операцию, уходит год, с начала и до конца. Мы обеспечим тебе офис во Флориде. Твое имя не будет стоять на документах…
– Нет, извините.
– Не подходит?
– Нет.
– А заработок легкий.
– Меня это не интересует.
– А как насчет подрядов на цементные работы?
– Извините, нет. Правда, нет.
– А возможность хорошая. Не чета Риковым делишкам с этими дерьмовыми японскими мотоциклетами.
– Уверена, но и это не для меня.
– Почему?
Ну не скажешь же ему прямо в глаза – да потому, что ее участие в делишках Рика их обоих связывало, что она лучше проведет время в библиотеке Колумбийского университета, что она женщина, которой двадцать два года. Зачем ей менять жизнь?
– Ты его любишь?
– А это так важно?
– Ты слишком для него хороша, я думаю.
– Вот этого я не знаю.
– Что такое в нем, этом Рике, за что его женщины любят? За мускулы разве?
– У него лицо печальное.
– Не понял.
– У него лицо печальное. Я думаю, за это.
– Не понимаю женщин. Ни хрена не понимаю. Я женат сорок два года, у меня три сестры и две дочки, но я ни черта не понимаю в женской логике. Ну, хорошо, а как насчет ресторана? Хочешь заправлять рестораном?
– А в чем это заключается?
– Ну, весь смысл в том, чтобы иметь ресторан, который со стороны выглядит как заведение, приносящее доход. А дохода-то никакого и нет.
– Обычно все как раз наоборот.
– Разумеется, да. Но, как правило, свои доходы хочется скрыть. В этом случае нам нужен ресторан солидный, респектабельный и почти не приносящий дохода. Мы владеем парой таких в Маленькой Италии и одним на Пятьдесят шестой улице. Поскольку мексиканцы могут вполне сойти за итальянцев, учишь их нескольким фразам – buonappetito, еще парочке, и туристы уже не различат, с кем имеют дело. В ресторане есть специальный зал для банкетов, который не очень-то используется. Плата наличными за этот зал поступает с доходов от наших других операций, вроде той, с лотереей. Мы берем эти деньги и делаем вид, что закатываем шикарный банкет в нашем ресторане. Двести человек, музыка, еда, дорогое вино, все вместе стоит под шестьдесят – семьдесят тысяч. А на самом деле ничего не стоит, поскольку никакого банкета и не было. Но наличные в ресторан поступили. Единственная запись о событии примерно такая – четверг, шесть вечера, частная вечеринка, Мастрангелло. Какое-нибудь имя, любое имя. Гости заплатили наличными, и сумма заявлена. Выглядит замечательно. Потом эти деньги тратятся на покупку легальных товаров.
– Которые, конечно, никто не покупает.
– Правильно. Ты делаешь вид, что покупаешь рыбу, или оливковое масло, или выпивку. Стоимость списывается. Так мы отмываем деньги. Видишь ли, Кристина, одна из моих самых больших проблем, хоть верь, хоть нет, это управиться с наличными. Я должен знать, где они и где их нет. Они, между прочим, много места занимают. Ты их в ящик складываешь, он становится черт знает каким тяжеленным. У меня этих ящиков полно, их приходится перепрятывать, делать невидимыми. Ты ведь такие деньжища на свой чековый счет не положишь. Можно, конечно, отправить их на Каймановы острова или еще куда… Но мне эта идея не нравится. Я старомоден и таким вещам не доверяю. Ну да ладно, ресторан закупает продукты у поставщиков, которых мы контролируем. Эти предприятия действуют на вполне законных основаниях. Просто продают оливковое масло и тому подобное. Таким образом, наличные циркулируют в замкнутом круге и отмываются. Конечно, теряешь проценты на издержках, но такова цена стирки. Когда они выплывают, невозможно проследить их источник. Сто долларов от нашей лотереи превращаются в заказ на рыбу и выпивку для вечеринки, которой не было. Устраиваем двадцать банкетов в месяц. Из них только десять на самом деле. Остальные десять – на бумаге. Так можно скрыть полмиллиона, а то и больше.
У нас есть пара ресторанов для яппи. Там тоже отчебучиваем подобные номера. Официанты и официантки не суют свой нос куда не надо, потому что ты нанимаешь такого сорта ребят, которые тратят все свое свободное время на выпивку и траханье. Просто невероятно, как увлеченно они трахают друг друга в ресторанах. И в уборных, и на кухне. Знаешь, один из моих менеджеров однажды наблюдал, как охаживали девицу на замороженной телячьей туше. А парень даже поварского колпака не снял. Эти мне полукровки. Ничего не помнят. Наркотики употребляют. Ты их нанимаешь и через пять месяцев увольняешь. Текучка в ресторанном бизнесе просто невероятная. Ну вот… Будешь жить в Манхэттене, тихо, спокойно…
– Не могу. Извините.
И тогда сидевший в цветастой рубашке Тони Вердуччи отхлебнул чая со льдом и недоуменно на нее посмотрел. Не привык он к такому неуважению. Ей же хотелось, чтобы он о ней просто забыл. Так или иначе, никаких контактов с ней после и во время ее ареста он не налаживал.
Деревянная дубинка с треском прошлась по решетке камеры.
– Уэллес!
– Да? – отозвалась она в темноту, дыхание перехватило страхом. Она услышала звон ключей охранниц и, подняв голову, увидела двух внушительных тюремных матрон, нависших над ней. Одна черная, другая белая. Здоровенные тетки, с бычьими шеями и толстенными ногами.
– Подымайся, – объявила черная, – поедешь на экскурсию.
– Куда? – спросила Кристина.
– Сама должна знать.
– Куда меня повезут?
– Давай одевайся. Я же тебе сказала, сегодня утром у тебя экскурсия, дамочка. Подымайся. – Матрона сунула мясистую лапу Кристине под мышку.
– Натягивай одежду, – приказала другая. Она протянула пластиковый мешок, в котором Кристина привезла свои пожитки из Бедфорда.
– Зеленую? – Кристина кивком указала на тюремную робу.
– Нет, – ответила матрона. – Вольную.
– Могу я только…
– Нет! Мы спешим.
Она встала и помочилась; надзирательницы, слишком хорошо знакомые с видом справляющих нужду женщин, бесстрастно наблюдали. На глазах у них она оделась, натянув джинсы и майку. Соски затвердели от холода, ей было неприятно, что матроны это видят. Ей завели руки за спину, защелкнули наручники и вытолкали из камеры. Несколько женщин-заключенных, охочих до любых развлечений, которые мог предоставить тюремный коридор, стояли, вцепившись в прутья. «Эй, тебя что, на электрический стул тащат, сука белая?» Может быть, тюремный департамент переводил ее в другую тюрьму, но тогда почему ей сказали переодеться в вольную одежду? До открытия судов еще несколько часов; скорее всего, ее переводят на север штата, в другую тюрьму.
– Куда меня ведут? – спросила она опять.
– Скоро узнаешь.
Ее повели прямо к бело-голубому тюремному микроавтобусу, стоявшему снаружи; прежде чем она в него влезла, надели ножные кандалы и, усадив на скамейку, просунули сквозь них свободно болтавшуюся цепь. Она была единственной заключенной в этом обычно битком набитом автобусе, что выглядело странным, принимая во внимание переполненность тюрем и их ограниченный бюджет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72