А между ними — отвратительный день.
Сны первой ночи он приписал боязни, что ему не распутать этого дела, и тому, что давно ничего не ел. Утром он съел двойную порцию бекона, яйца, тост и сладкие булочки в «Уилшир дерби» и поехал в главное управление службы шерифа просматривать дела об убийствах. Ни одного убийства с участием животных не зарегистрировано; а единственный случай нанесения порезов на гомосексуальной почве, весьма отдаленно напоминающий случай с Гойнзом, расследован и закрыт: ссора любовников. Убийца схвачен и все еще сидит или казнен в штате Калифорния.
А дальше пошла морока.
Созвонился с Карен Хилтшер и ласково упросил обзвонить другие отделения профсоюза музыкантов, которые могли ангажировать Марти Гойиза, и джаз-клубы Лос-Анджелеса, которые могли нанимать тромбониста самостоятельно. Попросил ей проверить в полицейских участках города дела о грабежах: его интересовали дела грабителей-музыкантов, в которых есть упоминания о Гойнзе. Девушка нехотя согласилась, он послал ей в трубку воздушный поцелуй, обещал позвонить позднее и поехал снова в профсоюзное отделение 3126.
Там администратор позволила ему вновь взглянуть на записи о трудовой деятельности Рога Изобилия, и Дэнни выписал кучу адресов клубов и придорожных ресторанчиков, начиная с первого выступления Безумного Марти в 36-м. Остаток дня он объезжал эти клубы, в которых теперь стояли музыкальные автоматы или торговали гамбургерами. Многие заведения уже раз пять поменяли хозяев, в других хозяева оставались старые. Но ответ у всех стоек был одинаков: глядя на снимки Гойнза пожимали плечами, спрашивали: «Какой Марти?», делали невозмутимое лицо, когда слышали историю о грабителе-музыканте, и чесали в затылке при упоминании мальчишки-грабителе с забинтованным лицом.
В сумерки он позвонил Карен узнать новости. Ничего: опять «Какой Марти?», а дела грабителей выявили одиннадцать имен — семь негров, два мексиканца и двое белых с группой крови АВ+ и 0-. Черт!
Вспомнил о своем обещании Дженис Модайн, позвонил в отделение Сан— Димас и поговорил с начальником отдела автокраж. Джон Лембек все еще сидел под арестом и был подвергнут допросу по поводу угонов ряда автомашин. Дэнни охарактеризовал его как ценного осведомителя, сделав упор на то, что в тюрьме Лембек будет совершенно бесполезен для полиции. Начальник отдела автокраж согласился поставить его на освобождение. Было очевидно, что до того как Джона отпустят, его хорошенько отдубасят, но это не будет идти ни в какое сравнение с тем, как Дэнни вздует его сам.
Затем он поехал домой, принял четыре рюмки виски и уселся за свои досье: стал надписывать ярлычки и клеить их к папкам — «Опросы», «Отсев», «Хронология», «Районы поиска», «Материальные улики», «Данные о преступлении». Пока писал подробное изложение событий, голову сверлила мысль: где жил Мартин Гойнз после выхода из лечебницы Лексингтон и до своей смерти? В конце концов Дэнни позвонил ночному дежурному лечебницы и попросил сообщить, кто из калифорнийцев освобождался одновременно с Гойнзом. После двадцатиминутного ожидания по междугородной лини пришел ответ — никто.
Полное изнеможение и дрожь в онемевших от писанины руках совсем лишили его сна. Четыре дополнительные рюмки виски и метание на сбитых простынях постели наконец сделали его бесчувственным, а потом снова собаки, та же кинокамера с зубами, его зубами, кусающая бесчисленные трупы с группой крови 0+. За плотным завтраком Дэнни пришел к выводу о необходимости визитов к собаководам. Позвонил в главное управление шерифа, получил список и предупреждение быть осторожным: хозяева собачьих питомников в Малибу-каньон — белая шантрапа, выходцы из бедняцких районов штата Теннесси. Они разводят питбулей, что законом не запрещается, а бои собак устраиваются на юге Лос-Анджелеса, и никто из них со времен войны за это к ответственности не привлекался.
С прибрежной автострады Дэнни свернул на Каньон-роуд и поехал через покрытые кустарниками холмы, пересеченные ручьями и лощинами. Дорога была узкая, двухполосная; по левую руку попадались детские лагеря, конюшни и изредка кемпинги, а по правую — высилась сооруженная как барьер от наступающих деревьев стена и далеко внизу виднелись просторы буро-зеленого леса. Торчавшие посреди кустарников указатели вели к домам и людям; взгляду Дэнни предстали кровли вилл, черепичные крыши, трубы экстравагантных охотничьих домиков. Постепенно качество недвижимости падало: никаких видов на океан, никакого морского бриза, кустарник становился все гуще и вскоре дома исчезли. Едва Дэнни начал спуск с хребта Малибу, он заметил все признаки скорого появления собачьих питомников: взору открылись покрытые рубероидом хибары, а поредевшая листва уже не давала тени, и становилось жарко.
Служащий отдела нравов, с которым разговаривал Дэнни, сообщил о трех питомниках, расположенных на протяжении мили грунтовой дороги с вывесками «ЩЕНКИ ПИТБУЛЕЙ» — «АВТОЗАПЧАСТИ». Дэнни увидел такую вывеску сразу, едва кончился асфальт, и дорога длинным ровным полотном стала уходить к долине Сан-Фернандо. Он съехал на грунтовку и три четверти мили скреб днищем непроезжую дорогу, минуя лачуги, в каких обычно живут сезонные рабочие. Потом он увидел питомники — три сарая из шлакоблоков за оградой из колючей проволоки, три одинаковых двора заваленных полуосями, ведущими валами и блоками цилиндров; три коренастых мускулистых пса в отдельных загонах.
Дэнни подъехал поближе к забору, приколол к пиджаку свой жетон и посигналил — проявил любезность по отношению к обитателям хибар. В ответ собаки залаяли; Дэнни подошел к ограде.
Они не походили на собак его снов — черных и гладких со сверкающими белыми клыками. Эти были коричневые, пятнистые и в крапинку, широкогрудые, с тяжелой челюстью и телом из сплошных мышц. У них не было огромных гениталий, как у собак из его снов; их гавканье не было лаем смерти, они не казались страшными — это были просто животные, выращенные с недоброй целью. Дэнни стал разглядывать псов в ближайшем загоне и подумал, как они поведут себя, если их погладить по голове. Потом сказал им, что они не похожи на других знакомых ему собак и он рад этому.
— Пистон, Пилка и Челнок. Выиграли шестнадцать боев. Рекорд Южной Калифорнии для одной псарни.
Дэнни повернулся на голос. В дверях хибары сразу налево от него увидел жирдяя в комбинезоне. На нем были очки с очень толстыми стеклами: со зрением у него явно были серьезные проблемы. Дэнни отколол свой жетон и сунул его в карман, подумав, что человек любит поговорить, и решил применить тактику страхового агента.
— Можно вас на два слова? Хотелось бы поговорить о ваших собаках.
Человек не спеша двинулся к ограде, щурясь и часто мигая.
— Бут Конклин. Вы насчет купить себе хорошего пита?
Дэнни посмотрел Конклину в глаза. Один глаз бегал, второй был мутный и закрыт катарактой:
— Дэн Апшо. Расскажите мне о них.
— И расскажу и покажу, — сказал Конклин, указывая на загон с пятнистой собакой, и открыл щеколду. Пес выскочил, ударил передними лапами в ограду и стал лизать проволоку. Дэнни наклонился и почесал его морду. Скользкий красный язык скользнул ему по пальцам.
— Хороший мальчик, славный парень, — сказал Дэнни и тут же отбросил гипотезу доктора Леймана как совершенно негодную.
Хозяин проковылял назад, взял в руки длинную палку:
— Первый урок с этими собаками — не сюсюкать с ними — они не будут вас уважать. Пистон — хлебом не корми, дай только на ноге попрыгать. Брюки промокают в момент. Уоллас — он мне родня — так его окрестил — Пистон, потому как он всегда норовит вставить пистон. Лежать, Пистон!
Пес продолжал лизать Дэнни палец; Конклин огрел его по заднице палкой. Пес взвизгнул, попятился и, упав на спину, стал тереться спиной о землю, болтая в воздухе всеми четырьмя лапами. Дэнни почувствовал, как его руки сжались в кулак. Конклин сунул палку псу в пасть. Он сжал челюсти, Конклин поднял его и держал на вытянутой руке. Дэнни открыл рот. Конклин спокойно продолжал говорить, будто держать на конце палки семьдесят фунтов живого веса было для него пустяком:
— Питы — сами бойцы, так что им это нипочем. Но я вам не продам собаки, ежели вы будете с ней панькаться.
Пистон недвижно висел в воздухе, от рычания его шея вибрировала. Каждый мускул на теле собаки четко прорисован, и животное казалось Дэнни совершенством дикой красоты. Он сказал:
— Я живу в квартире и собаку держать не могу.
— Значится, пришли так — поглядеть да поболтать?
Рычание Пистона становилось глуше и добродушнее, его яички поджались и высунулся член. Дэнни отвел взгляд:
— Больше расспросить.
Конклин глянул искоса, глаза за толстыми стеклами очков сузились:
— А вы часом не полицейский?
— Нет. Я — страховой инспектор. Занимаюсь иском, связанным со смертью, и подумал, что вы мне сможете помочь в одном вопросе.
— Всегда рад помочь, верно, Пистон? — сказал Конклин, поднимая и опуская палку с висевшей на ней собакой, и одновременно тряся ее. Пистон взвыл, издал визг и заскулил. Дэнни понял, что происходит, и уставился в толстые стекла очков. Пистон издал последний вой-визг-скулеж, отпустил палку и рухнул на землю. Конклин рассмеялся:
— Вы, видать, не понимаете, как с питами шуткуют. Задавайте ваши вопросы, молодой человек. У меня есть родственник, он тоже по части страхования, так что я вашего брата навидался.
Пистон подкрался к забору и старался потереться мордой о колено Дэнни. Тот сделал шаг назад:
— Речь идет об убийстве. Убитый был жертвой человека, но полицейский, производящий дознание, считает, что после убийства на труп напустили собаку, койота или волка. Как думаете, возможно такое?
Конклин сунул в рот зубочистку.
— Семейство псовых, мистер, я хорошо знаю; волк, там койот исключаются — ежели только убийца не морил их нарочно голодом, а потом не оставил мертвяка им на съедение. А что за следы остались на трупе?
Дэнни смотрел, как Пистон свернулся на земле и заснул, расслабив мышцы после кувырканий и прыжков.
— Укусы. Следы от зубов, внутренности изгрызены и будто обсосаны. Все это происходило где-то в помещении, когда полиция обнаружила тело, оно было чистым.
Конклин фыркнул:
— Тогда тут волк или койот ни при чем — они сатанеют, сжирают все к черту, да и в доме их держать не получится. А вы, стало быть, думаете это пит? Или другая собака?
— Пожалуй, так.
— Уверены, значит, что следы укусов не от зубов человека?
— Нет, в этом никто не уверен. Бут Конклин указал на своих собак:
— Мистер, я собак развожу для своих двоюродных и знаю, как добиться от собаки того, что мне надо. И ежели я бы совсем сбрендил и решил бы заставить своего пса сожрать человечьи кишки, я так полагаю, что способ бы я нашел. Но скажу вам вот что: хоть я и люблю собачьи бои, но однако ж не могу представить, чтобы кому-нибудь из людей пришло в голову устроить такое.
— А если бы захотели, как бы вы это сделали? Конклин потрепал Пистона по спине; пес лениво помахал хвостом.
— Я бы морил его голодом, держал в клетке и пускал сук бегать у него перед носом, пока бы совсем не взбесился. Надел бы ему намордник, связал ноги и перевязал бы ему прыгалку, так чтобы он сам не мог освободиться. Потом надел бы резиновую перчатку и подрочил бы ему, а потом перевязал бы ему яйца, чтобы он кончить не мог. Потом раздобыл бы крови от сучьей течки и целую неделю, а то и дольше брызгал бы ему на морду и в нос, чтоб это ему было и еда и любовь. Ну, а потом, с мертвяком, я бы налил побольше такой кровищи туда, где, стало быть, мне нужно было, чтоб он кусал. И знаете что еще, мистер? Сам бы я при этом держал бы наготове ружьишко, чтобы псина после такой тренировки не сожрала б меня самого. Такой ответ вас устроит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77