Что за нелепость я пишу! Призрак моего давным-давно погибшего брата – всего лишь результат серьезного нервного перенапряжения и разыгравшегося воображения. Стефан – галлюцинация... правда, весьма стойкая галлюцинация, которой трудно противиться.
Неужели пережитое горе и впрямь подвинуло меня на самую грань безумия? Мне показалось, будто я балансирую над пропастью. Но ведь я и вправду собственными глазами видел появившегося из ниоткуда Стефана. И дядино необъяснимое омоложение я тоже видел собственными глазами.
Безумие, словно хищная птица, вцепилось когтями в мою голову. Дядя утверждает, будто все это мне примерещилось. И золотой перстень на пальце у Ласло, и кровь на его рукаве. Может, и Джеффрис мне тоже примерещился?
Нет. Ведь мы же провели с англичанином достаточно времени. Если он – плод моей фантазии, то как тогда получилось, что с ним общалась и Мери, и слуги? Я не имею права сомневаться в увиденном, иначе действительно сойду с ума. Допустим, Стефан – галлюцинация, пусть впечатляющая, но все же галлюцинация. Но я видел, видел это проклятое кольцо на пальце Ласло! И дерзкие, наглые ответы кучера я не придумал.
К тому времени, когда я управился с лошадьми и прошел в дом, мне удалось более или менее справиться с нервами. Это было как нельзя кстати, поскольку Мери еще не спала. Она явно тревожится за меня. Я старался скрыть от нее все ужасы, произошедшие за последние дни, но вряд ли преуспел. Я вновь увидел на лбу жены знакомую морщину, которая появляется всякий раз, когда Мери чем-то взволнована или озабочена. Тщательно подбирая слова, Мери сообщила мне, что Жужанна, судя по всему, больна какой-то странной и непонятной болезнью. Я чувствовал: жену это сильно удручает. И тем не менее я не мог отделаться от ощущения, что Мери скрывает какую-то другую, еще более неприятную новость, не желая меня огорчать. Вероятно, моя дорогая боится мне сказать, что ей здесь плохо.
В свою очередь, Мери спросила, не обеспокоен ли я чем-нибудь. Я стал уверять ее, что у меня все хорошо, а мой усталый вид имеет вполне понятную причину. Жена удержалась от дальнейших расспросов, но не думаю, чтобы она мне поверила.
Мы легли довольно рано. Вопреки своей привычке, я не притронулся к дневнику. Я был изможден физически и душевно.
Желая успокоить меня, Мери взяла мою руку и положила себе на живот, дабы я мог ощутить, как внутри шевелится ребенок. Этот проказник словно почувствовал наше внимание и так застучал по материнскому чреву, что мы невольно забыли все наши беды и засмеялись. Мой смех был на грани того, чтобы обернуться слезами, ибо я ощутил, как ко мне возвращается удивительное чувство любви и благодарности, которое я испытал, когда мы ехали сюда из Вены и я смотрел на спящую жену.
Я быстро уснул, но через час проснулся. Мне приснился Пастух. Подняв окровавленную морду, он смотрел на меня белыми волчьими глазами. Я боялся вернуться в этот сон и потому встал, зажег лампу и сел писать дневник.
Дорогая моя Мери! Наше дорогое, еще не рожденное дитя! Я мечтал привезти вас на свою родину. Откуда мне было знать, что мы окажемся в безумном мире?
Глава 5
ДНЕВНИК МЕРИ УИНДЕМ-ЦЕПЕШ
11 апреля. Утро
В предыдущую ночь я почти не сомкнула глаз, хотя и притворилась спящей, когда Аркадий вернулся из замка. Я была слишком взбудоражена и настойчиво желала разобраться во всем увиденном. Час за часом лежала я без сна, слушала ровное дыхание мужа и молила Бога, чтобы утром все мои ночные видения оказались кошмарным сном.
В эти дни я часто молюсь. Тайно. Аркадий знает о моей вере в Бога (какими улыбками, исполненными терпимости, одаривали мы друг друга, когда каждый из нас брался рассуждать о религии, естественно делая это со своих позиций). Но не в мрачного и гневливого Бога англиканской церкви, который проклял бы моего мужа за безверие. Я молюсь другому Богу: мудрому, любящему. Мой Бог слишком хорошо знает человеческую природу, чтобы всерьез обращать внимание на смехотворные принципы людей, их зависть и постоянную вражду. Мой Бог не станет гневаться на Аркадия за его атеизм и уж конечно не обречет мужа на вечные муки.
Увы, мой Бог, наверное, находится слишком далеко от Трансильвании. Хотя лично я никогда не верила в дьявола, любой, кто попадает в эти места, непременно ощущает владычество какой-то темной, злобной силы... Нет, Бог явно не услышал моих молитв. Проснувшись утром, я с ужасом поняла, что видела не кошмарные сны, а кошмарную действительность.
Более того, я получаю все новые и новые подтверждения истинности своих наблюдений. Как было бы хорошо, если бы то, чему я сегодня стала свидетельницей, оказалось просто моей выдумкой. Молю своего Бога, чтобы именно так и получилось. Мои разум и сердце утратили согласие. Разум объявляет увиденное абсолютно ложным и настаивает на том, что я сошла с ума. Сердце утверждает обратное. Но я не имею права беспокоить Аркадия каждой своей фантастической догадкой. Вначале я должна проверить, насколько они истинны.
Вчера Жужанна опять не спустилась к завтраку, и я снова пошла к ней в спальню. Не успела я постучать, как дверь отворилась и в коридор вылетела Дуня с подносом, на котором громоздились тарелки. Вопреки обыкновению, она не поклонилась мне. Зато в этот раз Дуня не отвела глаз, и в них я прочитала испуг и отчаяние.
– Дуня, что-нибудь случилось? – спросила я у нее по-немецки.
Вместо ответа Дуня сдвинула свои черные, с рыжеватым отливом брови. Глаза девушки были полны невыразимой душевной муки. Сначала она приложила палец к губам, а затем махнула рукой, словно бы приглашая меня отойти подальше от двери. Разумеется, я согласно кивнула. Удерживая в одной руке поднос, другой она неслышно затворила дверь спальни. Сделав несколько шагов, Дуня обернулась посмотреть, иду ли я следом.
Наконец она остановилась, повернулась ко мне и, перегнувшись через поднос, охрипшим голосом прошептала:
– Он все-таки это сделал! Он сломал schwur!
Дуня употребила явно немецкое слово, но я не знала его значения.
– Кто сделал? И что сломал? – спросила я.
– Влад, – боязливо озираясь по сторонам, ответила Дуня.
Не сомневаюсь, если бы у нее в руках не было подноса, она осенила бы себя крестным знамением.
– Домнишоарэ– молодая хозяйка – очень плоха. Очень плоха.
– Жужанна? – переспросила я, оглянувшись на дверь спальни. – Она больна?
Дуня быстро закивала головой.
– Очень плоха, – повторила она.
У меня все еще не было полной уверенности по поводу сцены, которую я наблюдала предыдущей ночью. Я истолковала слова Дуни как подтверждение своих догадок. Соблазнение Владом собственной племянницы и его игривость в обращении со мной давали мне все основания считать его грязным животным, лишенным моральных устоев. Я невольно покраснела, подумав, что и Дуня знает о ночных визитах Влада и обеспокоена их последствиями. Возможно, наутро у Жужанны случился нервный срыв, сопровождавшийся упадком сил. Вскоре эта новость разлетится по дому, а затем станет достоянием всей деревни.
– Я должна немедленно поговорить с Жужанной, – объявила я Дуне и повернулась, чтобы пойти в спальню.
– Фрау Цепеш! – почти прошипела горничная. – Доамнэ! Вы должны поверить! Он ее укусил. Я знаю, ваш муж не поверит, но кто-то из вас должен поверить и помочь ей!
Я застыла на месте, потом опять повернулась к Дуне. Та шумно опустила поднос на пол, затем кинулась ко мне. В глазах этой девушки было столько мольбы, что я не удивилась бы, если бы она грохнулась передо мной на колени.
– Как понимать твои слова? – тихо, чтобы не услышала Жужанна, спросила я. – Что значит «укусил»?
Дуня притронулась к своей шее чуть выше ключицы.
– Здесь, – шепнула она. – Он укусил ее в это место.
Мне вдруг подумалось, будто я всю жизнь провела в темной комнате, и вот впервые туда внесли светильник. Мое тело одеревенело. Я сразу же вспомнила, как мистер Джеффрис, посмеиваясь, сказал пару дней назад: «Вампир, мадам... Он якобы заключил договор с дьяволом и получил бессмертие в обмен на души невинных людей».
– Стригой? – спросила я и только потом сообразила, какое слово произнесла.
– Да, стригой. Да! Мы должны ей помочь!
Не знаю, поверила ли я тогда до конца словам Дуни. Но дверь спальни я открывала с предчувствием чего-то ужасного.
Переступив порог, я попала в мрачную, гнетущую атмосферу и сразу подумала, что трагические события вокруг Жужанны еще только начинают разворачиваться. Воздух в спальне показался мне холодным и застоявшимся. Такая же атмосфера царила в склепе, когда хоронили Петру. Вдобавок к этому мой нос уловил едва ощутимый запах тления. Я тут же подумала: поскольку Влад был здесь всего несколько часов назад, возможно, я сгущаю краски и даю волю своему воображению.
Черные волосы Жужанны разметались по подушкам. Брут сидел рядом, положив свою большую квадратную голову на край постели. В собачьих глазах, неотрывно глядящих на хозяйку, я уловила тревогу. Когда я вошла, пес повернул морду ко мне и тихо заскулил, словно прося о помощи.
Увидев Жужанну, я торопливо прикрыла рот рукой, чтобы не вскрикнуть от ужаса.
Она напоминала живой труп. Мертвенная бледность ее лица сливалась с белизной подушек и ночной сорочки. Глаза ввалились, и вокруг них залегли темные круги. Лицо осунулось, и на нем еще сильнее выступили скулы. Фамильная горбинка на носу стала еще заметнее. Глаза и скулы придавали Жужанне странное сходство с дикой кошкой. В ее нынешнем облике было даже что-то красивое... Красота увядания.
Я присмотрелась. Такое ощущение, будто передо мной лежала покойница с неподвижным, восковым лицом, но живыми глазами, сиявшими от странного возбуждения. Теперь я увидела, что она не лежит, а полусидит, утопая в трех подушках. Дыхание Жужанны было частым и прерывистым. Перед нею находилось нечто вроде подставки, на которой лежал раскрытый дневник. Жужанна силилась туда что-то записать, останавливаясь на каждом слове.
Мое появление удивило и насторожило ее. С проворством, которое стоило ей последних сил, она захлопнула изящную тетрадку (однако мне все-таки удалось разглядеть, что дневник ведется по-английски – вероятно, Жужанна не хотела, чтобы любопытные служанки ненароком прочли ее записи). Жужанна улыбнулась мне, блеснув зубами. Я заметила, что ее сероватые десны как будто сжались, сделав зубы непривычно длинными.
Я тоже улыбнулась, постаравшись стереть со своего лица отразившийся на нем ужас (глядя на Жужанну, я не могла отделаться от мысли, что смотрю на оскалившийся череп). Неужели она действительно больна и болезнь стремительно прогрессирует? Еще вчера Жужанна выглядела просто слабой и уставшей, сейчас я сказала бы, что она находится на пороге смерти.
– Жужанна! – воскликнула я. – Что с вами, моя дорогая?
Она не поднялась – на это у нее не хватило сил. Она едва смогла набрать воздуха и прошептать:
– Не знаю. Я ощущаю невероятную слабость. И спина нестерпимо болит.
Жужанна вяло шевельнула рукой. Мне показалось – нет, конечно же, только показалось, что ее плечи почти выровнялись, в то время как еще вчера одно плечо было на несколько дюймов выше другого.
– Но вы не волнуйтесь, Мери. Мне все равно...
Жужанна снова улыбнулась, и ее глаза блеснули каким-то завораживающим безумием.
– Не тратьте силы на слова, – тоном больничной сиделки велела я. – Вы и так слишком слабы.
Я повернулась к Дуне (она вошла следом за мной и стояла испуганная, но готовая к решительным действиям). Ее худенькие руки были сложены возле груди, словно она молча молилась.
– Дуня, пошли кого-нибудь из слуг за врачом, – распорядилась я.
– Мне не нужен врач, – прошептала Жужанна, но мы обе даже внимания не обратили на столь нелепое заявление.
– Врач живет в Бистрице, – ответила Дуня. – Если сейчас послать за ним, к вечеру он будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50