В окно было видно, как подъехала к дому грузовая машина, отделанная черным крепом. Из машины выпрыгнули мужики и стали выбрасывать еловые ветки...
- Ну вот! Выстелят тебе, Ваня, сейчас последнюю твою дорожку хвоёй таёжной... Мне бы, что ли, помереть уж заодно...
7
Был закат. За деревней все лежало уже во мраке, зато она золотилась и сияла, как чудо-град в море-окияне. Особенно светились рябины. А сквозь их листву полыхали кострами окна. Все прео-бразовалось, даже проржавевшая рукоять рябининского колодца и та будто позолотой покрылась.
Селиванов сидел на ступеньке крыльца, и ему казалось, что он - один большой, немигающий глаз, видящий все вокруг, наблюдающий за всем, но никак не участвующий в жизни. Через час-другой стемнеет, люди, что воют песни в доме, разбредутся, и он останется один на один с ночью.
Собаки, привязанные около дровенника, встретившись с его взглядом, чуть шевельнули хвостами, но он никак не ответил им. "Продать их надо!" подумал он. И то, что такая невозмож-ная мысль пришла ему в голову, не удивило его. Ведь как было: когда засыпал могилу, в земле камень оказался, а когда он по гробу стукнул, Селиванов в груди боль от удара почувствовал, потому что хоронил и самого себя. А когда гроб из дому выносили, почему он подумал: "Зачем такой длинный?" - Потому что на себя примеривал! А когда гроб опустили, он долго не мог команду дать, чтоб засыпали... Разве не подумывал рядом лечь? Почему ворчал, что узка могила, - поленились мужики?
Но было в душе и нечто другое, что никак мыслью не оборачивалось и мешало додумать вопрос о своей жизни.
Шатаясь, вышел из избы Оболенский. Его перед тем вымыли, постригли и переодели. Пока рта не раскрывал, казался вполне приличным. Но ведь, сукин сын, матюгнулся, когда гроб в сенях углом зацепился за наличник. Снес бы ему башку, не держи он гроб...
Увидев Селиванова, проковылял к нему, остановился в двух шагах.
- Я на тебя, Селиваныч, теперь всю жизнь зло иметь буду!
- Ишь ты! - удивился тот.
- Пошто сразу не сказал, что отец он мне? Какое право имел?
- А ты какое право имел балбесом вырасти? Из детдома сколь хошь людей выходит, а ты свиньей выполз! Тебя отцу родному стыдно показать было! Да он, может, от тоски с твоего вида в тайгу помирать подался!
- У меня вся жись поломанная! - хныкнул Оболенский.
- Каждый свою жизнь сам ломает и чинит! - буркнул Селиванов и махнул рукой. - Иди, лакай самогон! Праздник тебе, нажраться можешь до синих белков!
- А мне, может, он сегодня в горло не лезет! Я, может, тоже помереть хочу!
- Ты-то! - презрительно сплюнул Селиванов и вдруг встрепенулся. - А может, и взаправду помереть хочешь! А?
- А чо! Запросто... - не очень уверенно подтвердил Оболенский. Селиванов вскочил.
- Слушай, паря! Нету здесь нам с тобой простору! Айда в Слюдянку! Там ресторан! Музыку закажем такую, чтоб Иван оттуда услышал! Душа-то его теперь над всем миром летает, все слышит, все видит! Нешто здесь с ней поговоришь!
Он схватил парня за рукав, и они почти побежали от дома в сторону тракта.
Громадный скотовоз заглотнул их в свою кабину и помчал прочь от солнца, которое перед заходом цеплялось за вершины сосен.
Они ехали и орали похабные песни, старик и сопляк, а шофер сначала было насторожился, но потом загоготал и стал подпевать. В тряске Селиванова развезло, он то и дело замолкал и тупо вопрошал: "Куды едем?" Оболенский орал шоферу: "Куды едем?". Тот ржал и кричал: "В вытрезвитель!". На полдороге их захватили сумерки. Шофер включил фары. Когда в их лучах рисовалась встречная машина или мотоцикл, Селиванов хватал шофера за рукав и кричал: "Дави! Дави его, гада, чтоб не отсвечивал!" Оболенский стал клевать носом, Селиванов бил его локтем в живот, тот вскрикивал, стукался лбом о дверку кабины, матюгался и снова засыпал. Селиванов же словно боялся остановиться в лихости своей и балагурстве, будто страшился собственного молчания и покоя.
Криком встречал и провожал он все, что пролетало мимо них в сумерках. Когда же дорога была пуста, бранил громко шофера и его машину.
Слюдянка вывернулась из-за поворота огнями. В кабину хлынула прохлада байкальского вечера и чуть утихомирила Селиванова. Очнулся Оболенский и невнятно замычал.
- Куда выкинуть вас? - спросил шофер.
Селиванов сказал:
- В церкву! - и сам удивился.
Оболенский икнул и дернулся. Машина проскочила по открытому переезду, обрызгала грязью несколько палисадников и прохожих, рыча проползла по хиленькому мосту и остановилась у церкви. Щедро отвалив шоферу, Селиванов вытолкал из кабины икающего Оболенского и выкарабкался сам.
- Где ресторан-то? - спросил Оболенский.
- Жди здесь! - крикнул Селиванов и направился к церковной калитке. Над крыльцом горела лампочка, на двери висел пузатый замок. Селиванов качнул его туда-сюда, почесал в затылке.
- Тебе кого? батюшку? - раздался за его спиной старушечий голос. - Так вон же дом! А служба кончилась, - охотно пояснила старушка. - Иди, иди! Постучись. Собачки там нету...
"Собачки! - подумал Селиванов. - Сам ищу, кому бы глотку порвать!.." Он поднялся на двухступенчатое крыльцо, постучал в дверь и почти сразу услышал шаги; в сенях заскрипела задвижка. "Ишь, не боится поп, не спрашивает. А ежели я с дубиной?"
- Вам что? - спросил священник, не узнав Селиванова в свете слабой лампочки.
- Это ж я!
- А-а! Не признал. Заходите!
- Нет, нет! - поспешно ответил Селиванов и замялся. - Это, значит, поминаю я друга свово... - И вдруг сунул руку за пазуху, вытащил пачку мятых денег и протянул священнику.
- Что вы! - отступил тот. - Вы и так дали более, чем следовало!
- А я не за то! Я хочу за поминание! Вечное! То есть, сколько денег хватит... Чтоб каждый день...
Священник покачал головой:
- Не могу! Не положено... У нас казначей есть, он квитанции выписывает...
- А я не ему хочу! Тебе! Не возьмешь, порву и вокруг церкви раскидаю!
Священник испугался.
- Но я не имею права!
- А я имею! Не хошь - твое дело! Раскидаю! Твой Бог поймет, потому я по совести...
Селиванов двинулся с крыльца.
- Постойте же! - крикнул священник в отчаянии.
- Берешь или нет?
- Сколько вы даете?
- Я не кошка, в темноте не вижу! Сколько даю, столько бери!
- Хорошо, я сосчитаю и все оприходую и сообщу вам...
- Не священник ты, - сказал Селиванов, - а бухгалтер с мясокомбината! Я тебе толкую, что жизни мне нет, душа из тела выпрыгивает, а ты меня оприходываешь...
Он выругался, ткнул ему деньги и, размахивая руками, зашагал к калитке. Но не дойдя, остановился и бегом вернулся назад.
- Слушай... и за меня там чего-нибудь, ну, чего полагается... Я человек порченый, но ты словечко замолви... на всякий случай...
Священник сунул в карман деньги, шагнул вплотную к Селиванову перекрестил его.
- Благословляешь? А на что? Когда сосунком был, мать таскала меня на это дело, чтоб, значит, жизнь свою праведно прожил! А теперь-то чего, когда жизнь прошла...
Священник перебил его.
- Будете в Слюдянке, заходите! В любое время! Пожалуйста!
- Поздно мне обращаться! Бывай здоров!
- Ну что? - заскулил Оболенский. - В ресторан-то пойдем?
- Без ресторана нынче никак нельзя! - сказал Селиванов. Но пройдя немного, вдруг остановился около одного дома. У двери светилась табличка. Освещенные окна были закрыты занавесками, по ним плавали тени.
- Надо же! - с удивлением и злобой процедил Селиванов. - В две смены работают! А пристроились-то - у самого Бога под боком! Стой тут! - приказал он Оболенскому.
За первой дверью был маленький коридорчик. Вторая дверь - заперта. На видном месте - кнопочка розовая. Селиванов нажал. Открыл ему высокий молодой человек в сером костюме, с галстуком, справный и подтянутый.
- Тебе что, дед? - удивленно спросил он.
Селиванов ссутулился, скособочился, морщины на лице собрал.
- Да я это, как его, то есть, значит, огепеу тута располагается?
- Что? - изумился тот.
- Я говорю, огепеу...
- Ты с луны, дед, свалился? Огэпэу уже сорок лет как нет!
- Ишь ты! - поразился Селиванов, всплеснул руками и присел даже. Нету, стало быть! Да не может такого быть, чтобы нашей власти народной без огепеу жить! Обманываешь старика?!
Чуть похолодев лицом и заложив руки в карманы, молодой человек снисходительно пояснил:
- Когда-то было огэпэу, а теперь называется - Комитет государственной безопасности, кэгэбэ.
- Кэ-э, гэ-э, б-э-э... - протянул задумчиво Селиванов. - Ить-то имечко какое себе подыскали! Бодучее!..
- Тебе что надо, дед?!
Это прозвучало уже совсем холодно.
- Дык, значит, до начальника мне бы! Дельце неотложное имеется. Он за какой дверью помещается-то?
Тот непроизвольно взглянул на дверь слева, и Селиванов тотчас направился к ней. Холеная, белая ладонь преградила ему путь.
- Начальник занят. Говори. Я передам.
- Оно можно, конечно, - жалобно простонал Селиванов. - А ты в каком звании состоишь, извиняюсь?
- Старший лейтенант.
Селиванов выпрямился и с презрением оглядел его.
- Лейтенант! - сказал он возмущенно. - И я тут с тобой время теряю? Тьфу!
Обойдя его, он толкнул дверь плечом и закрыл за собой.
В комнате, в торце длинного стола, сидел в кресле мужчина лет сорока, тоже в костюме, при галстуке, и что-то писал. Не дав ему рта открыть, Селиванов торопливо заговорил:
- Извиняюсь, конечно, шел мимо, гляжу, свет горит, сообразил, что во вторую смену работаете, вот удача, думаю, извиняюсь, конечно, но вопросик мне требуется один выяснить, потому как для жизни моей он самый первый вопрос есть! Так что не гоните старика!
- В чем дело? - сурово спросил начальник.
- Значит, знать необходимо мне, это... власть наша, советская которая, как долго она, родимая, еще нами править будет?
- Как фамилия?
- Фамилия-то? - Селиванов широко улыбнулся. - Мы свою фамилию завсегда говорим! Значит, Селиванов я, Андрей Никанорыч! А ваша, извиняюсь?
- Пьян? - отрубил начальник.
- Есть малость! - охотно согласился Селиванов.
- Документы при себе?
Селиванов будто ждал этого вопроса и тут же подскочил к начальнику с паспортом. Тот бросил взгляд на первую страницу, на прописку и вернул паспорт.
- Иди проспись, а завтра мы поговорим с тобой о советской власти.
Селиванов будто бы даже и не услышал угрозы в голосе.
- Завтра? Это можно! А не обманете? Дозарезу мне надо...
- Пошел вон! - рявкнул начальник и грохнул кулаком по столу.
Извиняясь и кланяясь, Селиванов попятился к двери. Выходя из дома, он услыхал, как начальник крикнул: "Каюров!" И косым взглядом увидел кинувшегося в кабинет лейтенанта.
Из мрака выплыл Оболенский.
- Ну чо?
- Пошли! Время уже много, а нам надо успеть нажраться до свинства!
Оболенский захохотал.
- А чего ты там делал, Селиваныч?
- Спросил, когда их власть кончится!
Оболенский будто язык проглотил - долго-долго молчал.
У дверей ресторана тасовалось с десяток парней и девок. На стекле висело объявление: "Мест нет". Селиванов пробился к двери и затарабанил. В стекле появилась важная физиономия швейца-ра в ливрее, похожей на собачью упряжку. Селиванов придавил ладонь к стеклу. Лицо стража вытянулось, а руки резво зашевелились на дверном крючке. А когда магическая ладонь со стекла легким шлепком перекочевала на ладонь швейцара, тот остолбенел, но ровно настолько, чтобы Селиванов с Оболенским протиснулись в приоткрытую дверь. Они поднялись на второй этаж. В зале нещадно грохотал оркестр, на небольшом пространстве между рядами столов тряслось несколько пар. Официантки белыми ромашками сновали сквозь пестроту и задымленность зала. Оставив Оболенского у двери, Селиванов шмыгнул за столики. И там свершились какие-то замысловатые комбинации, в итоге которых обнаружился свободный столик с двумя стульями.
Селиванов махнул рукой. Оболенский шустро подскочил к столу. В этот момент снова рявкнул оркестр. Ударник так колотил тарелками, что казалось, будто он хлопает потолком об пол, сплющивая присутствующих в немую кашу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23