Иногда он употреблял выспренние н высокопарные слова. Иногда он становился немного педантичным. Он говорил медленно, с ударением на каждом слове.
— Вы не знаете китайцев. Вы не были в Китае и не жили там? Если я спрашиваю вас, жили ли вы там, я не хочу сказать, что вы несколько недель провели в одном из портовых городов, в хорошей гостинице. Ваш мистер Лайн поступил так, и он, понятно, ничего не имел от своего пребывания в Китае.
— Я ничего не знаю про мистера Лайна, — прервал его Мильбург, который почувствовал, что Линг-Чу каким-то образом ставил его в связь с дурным поведением этого человека.
— Хорошо, — сказал Линг-Чу и хлопнул себя плоским лезвием ножа по руке.
— Если бы вы жили в Китае, — я хочу сказать в настоящем Китае, — тогда бы вы, быть может, имели понятие о нашем народе и о наших особенностях. Общеизвестно, что китайцы не боятся ни смерти, ни боли, это, понятно, немного преувеличено, потому что я знал многих преступников, которые боялись и того, и другого.
На секунду его тонкие губы скривились в улыбку, как Будто он с удовольствием вспоминал об этих ужасных сценах. Но потом он снова сделался серьезным.
— С точки зрения европейца, мы все еще очень необразованны, но, по нашему собственному мнению, мы обладаем старой культурой, которая стоит гораздо выше культуры запада. Это я собираюсь втолковать вам.
Мильбург онемел от ужаса, когда Линг-Чу приставил к его груди острие своего ножа. Но китаец держал нож так легко, что Мильбург едва ощущал его прикосновение,
— Мы ценим права личности не так высоко, как европейцы. Например, — объяснил он заботливо Мильбургу. — мы не очень нежно обращаемся с нашими пленными, когда мы того мнения, что, применяя некоторую силу, мы можем добиться у них признания.
— Что вы собираетесь делать со мной? — в ужасе спросил Мильбург. которому вдруг пришла в голову ужасная мысль.
— В Англии, а также в Америке, хотя американцы уже немного хитрее, преступника после ареста подвергают только продолжительному допросу. При этом он имеет возможность врать своим судьям, сколько угодно его фантазии. Ему предлагают вопросы и спрашивают его без конца, и не знают, говорит ли он правду, или лжет.
Мильбург тяжело дышал.
— Теперь вы поняли, куда я клоню?
— Я не знаю, чего вы хотите, — дрожащим голосом ответил Мильбург, — я знаю только, что вы собираетесь совершить ужасное преступление.
Линг-Чу сделал ему знак замолчать.
— Я совершенно точно знаю, что я делаю. Послушайте только, что я вам сейчас скажу. Приблизительно неделю тому назад ваш шеф, мистер Торнтон Лайн, был найден мертвым в Гайд-парке. На нем были только рубаха и брюки, и кто-то положил ему на грудь шелковую рубашку, чтобы унять кровь.
Он был убит в квартире маленькой молодой женщины, чье имя я правильно не могу произнести, но вы знаете, о ком я говорю.
Мильбург неподвижно уставился на китайца и после этих слов слабо кивнул головой.
— Он был убит вами, — медленно сказал Линг-Чу, — потому что он открыл, что вы его обокрали, и вы боялись, что он предаст вас в руки полиции.
— Это неправда, — заревел Мильбург. — Это ложь! Я говорю вам, что это неправда!
— Это мы сейчас узнаем, правда ли это, или нет.
Китаец сунул руку в карман. Мильбург широко раскрытыми глазами наблюдал за ним, но тот вынул только серебряный портсигар. Линг-Чу взял папиросу и молча курил, все время глядя на Мильбурга, потом он поднялся, подошел к шкафу, взял оттуда довольно большую бутылочку и поставил ее рядом с маленькой коричневой.
Линг-Чу докурил сигарету и бросил окурок в пепельницу, стоявшую на камине.
— В интересах всех участвующих, — медленно и спокойно сказал он, — чтобы правда выплыла наружу. Это в интересах моего почтенного господина, Ли-Иена — охотника на людей, а также и в интересах почтенной маленькой женщины.
Он взял нож и склонился над полумертвым от ужаса Мильбургом.
— Ради Бога, отпустите меня! — закричал он, и его слова потонули в рыданиях.
— Это не принесет вам большого вреда, — сказал китаец и провел своим ножом четыре линии по груди Мильбурга. Острый кинжалообразный нож, казалось, едва дотрагивался до кожи пленника, но красные следы, отнюдь не более яркие, чем если бы Мильбург почесался, ясно видны были на теле. Пленник чувствовал только щекотку, а потом легкую жгучую боль. Китаец положил нож на стол, а потом взялся за маленькую бутылочку.
— В этом сосуде находится экстракт из нескольких растений, причем здесь больше всего испанского перца. Но это совсем другой перец, чем ваш. Это особая разновидность, которая растет только в нашей стране. Здесь, в этой бутылке, — он показал на большую, — находится особое китайское масло, которое сейчас же успокаивает боль. вызываемую этой перечной тинктурой.
— Что вы собираетесь делать, вы — собака, дьявол?
— Я буду маленькой кисточкой медленно смазывать эти места перечной тинктурой, — он коснулся груди Мильбурга своими длинными пальцами. — Совсем медленно, миллиметр за миллиметром. — Тогда вы почувствуете боли, каких никогда не испытывали. Вы всю жизнь будете вспоминать об этом: боль пронижет вас с ног до головы. Я часто думал о том, как это просто узнавать правду, и если вы вообразите, что лишаетесь от боли рассудка, то все-таки еще не сойдете с ума.
Китаец медленно откупорил бутылочку, обмакнул маленькую кисточку в жидкость, и Мильбург с ужасом видел, как он вытащил ее из горлышка. Линг-Чу внимательно наблюдал за пленником, и когда этот большой человек открыл рот, чтобы закричать, он быстро воткнул ему в рот платок, который с невероятной быстротой вытащил из своего кармана.
— Погодите же, погодите! — прохрипел, глотая слова, Мильбург. — Я должен вам сказать кое-что, что ваш господин должен знать.
— Так, это очень хорошо, — холодно сказал Линг-Чу и снова вынул платок из его рта. — Итак, теперь говорите мне, но только правду.
— Что я должен вам сказать? — спросил Мильбург, у которого от страха крупными каплями выступил на лбу пот.
— Вы должны сознаться, что убили Торнтона Лайка — это единственная правда, которую я желаю выслушать.
— Но, клянусь вам, что я не убивал его! Клянусь вам, слышите, я говорю правду! — воскликнул Мильбург, обезумевший от страха и ужаса.
— Нет, погодите, погодите же, — заскулил он, когда Линг-Чу снова взялся за платок. — Вы знаете, что случилось с мисс Райдер?
— Что случилось с мисс Лайдел? — быстро спросил Линг-Чу. (Китайцы не выговаривают буквы «р»).
Затаив дыхание и слабым голосом Мильбург рассказал, как он встретился с Сэмом Стэй. И в своем испуге верно передал слово за словом весь свой разговор с ним.
Линг-Чу, сидя на кровати, прислушивался к его словам. Когда Мильбург кончил, он отставил бутылку в сторону и закупорил ее.
— Моему господину угодно, чтобы маленькая молодая женщина не находилась в опасности, — сказал он. — Сегодня вечером он не возвратится, поэтому я должен сам пойти в госпиталь. С вашим допросом можно еще подождать.
— Отпустите меня! — воскликнул Мильбург, — я хочу помочь вам.
Линг-Чу покачал головой.
— Нет, вы останетесь здесь, — сказал он с угрожающей улыбкой. — Я сперва пойду в госпиталь, и если все в порядке, я снова вернусь к вам. Тогда мы посмотрим, в чем вам следует сознаться.
Он вынул из шкафа чистое белое полотенце, покрыл им лицо своей жертвы и брызнул на него несколько капель из третьей бутылочки, которую он также вынул из шкафа. Мильбург потерял сознание и не мог больше вспомнить ничего, пока, приблизительно через час, он не поглядел в удивленное лицо Тарлинга. ХХХIV Тарлинг склонился над ним и развязал узлы, которыми Мильбург был привязан к кровати. Этот большой, сильный человек был бледен, как мел, и дрожал. Тарлингу пришлось его поддерживать, чтобы он был в состоянии усесться. Тарлинг и Уайтсайд внимательно наблюдали за ним. Сыщик исследовал надрезы на его груди и облегченно вздохнул, установивши, что Линг-Чу еще не успел приступить к пытке, которая так часто доводила китайских преступников до предела безумия. Он ни мало не сомневался в том, что именно Линг-Чу доставил сюда Мильбурга и привязал его к кровати.
Уайтсайд поднял лохмотья одежды, которые Линг-Чу сорвал с Мильбурга, и положил их рядом с Мильбургом на кровать. Тарлинг сделал полицейскому инспектору знак перейти в соседнюю комнату.
— Что это все означает? — спросил Уайтсайд.
— Мой друг Линг-Чу хотел на свой собственный лад узнать, кто убил Торнтона Лайна. По счастью, он еще не начал пытки. По всей вероятности, он прервал свою работу, когда Мильбург сказал ему, что мисс Райдер находится в опасности.
Он посмотрел на бессильного и усталого человека, сидевшего на кровати.
— Он немного больше меня, но я думаю, что мое платье ему подойдет.
Он быстро направился в свою спальню и скоро вернулся оттуда с кое-какой одеждой.
— Ну, Мильбург, вставайте и одевайтесь! Полуголый Мильбург взглянул на него. Он все еще был вне себя, и его руки и губы дрожали.
— Полагаю, что лучше будет, если вы наденете это платье, а не будете бегать в костюме реверенда— Правда, моя одежда будет вам не очень к липу, — саркастически добавил Тарлинг.
Мильбург поднялся и взял в руки платье. Оба сыщика удалились в соседнюю комнату. Спустя короткое время дверь отворилась. Мильбург, шатаясь, вошел в комнату и тяжело опустился на стул.
— Чувствуете ли вы себя настолько сильным, чтобы выйти на улицу? — спросил Уайтсайд.
— Выйти? — Мильбург растерянно оглянулся. — Куда я должен уйти?
— На полицейский пост, — сухо сказал Уайтсайд. — У меня при себе приказ арестовать вас, Мильбург, потому что вас подозревают в совершении предумышленного убийства, поджога, воровства и растраты.
— Предумышленного убийства! — звенящим голосом воскликнул Мильбург и поднял свои дрожащие руки. — Вы не можете обвинять меня в этом, клянусь, что я невиновен!
— Где вы в последний раз видели Торнтона Лайна? — спросил Тарлинг.
Мильбург сделал отчаянное усилие взять себя в руки.
— Я видел его в последний раз живым в его бюро, — начал он.
— Когда вы в последний раз видели Торнтона Лайна? — резко повторил Тарлинг. — Это все равно — видели ли вы его живым или мертвым?
Мильбург не ответил. Уайтсайд положил ему руку на плечо и сказал, глядя в сторону Тарлинга:
— Моей обязанностью в качестве полицейского чиновника является необходимость предостеречь вас в том, что все, что вы сейчас скажете, может быть приведено против вас в качестве улики на суде.
— Подождите, — ответил Мильбург. Его голос совершенно осип, и он едва мог дышать.
— Могу я получить стакан воды? — спросил он, смачивая языком свои засохшие губы.
Тарлинг принес ему освежающий напиток, и он залпом жадно выпил стакан воды. Казалось, что выпитая вода вернула ему отчасти его прежнее высокомерие и нахальство. Он вдруг встал со стула и оправил жилет — он теперь был одет в старый охотничий костюм Тарлинга — и в первый раз после продолжительного времени улыбнулся.
— Господа, — сказал он своим обычным тоном. — вам трудно будет доказать, что я замешан в убийстве Торнтона Лайна, также трудно будет доказать, что я имею что-нибудь общее с пожаром фирмы Бэшвут и Саломон — я предполагаю, что вы думали об этом, когда говорили о поджоге. И труднее всего будет доказать, что я обкрадывал фирму Торнтона Лайна. Девушка, совершившая это преступление, сделала уже письменное признание, как вы это лучше знаете, мистер Тарлинг. — Он, улыбаясь, посмотрел на сыщика, твердым взглядом ответившего на его улыбку.
— Я ничего не знаю ни о каком признании, — сказал он с ударением на каждом слове.
Мильбург. ухмыляясь, наклонил голову. Хотя на его лице еще был написан страх, который нагнало на него обращение Линг-Чу, но к нему все же до известной степени вернулась его обычная самоуверенность.
— Этот документ был сожжен, и сделали это именно вы, мистер Тарлинг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32