- Я не утверждал, что все три преступления были совершены психические неуравновешенным человеком. Я только сказал, что "если бы они были делом рук какого-нибудь сумасшедшего"...
- Ну это одно и то же.
- Не совсем.
- Ладно, допустим, это я сказал, что все, похоже, указывает на то, что речь идет о душевно больном.
И, повернувшись к Мегрэ, добавил:
- Мы об этом беседовали с тобой вчера. Отсутствие мотива во всех трех случаях... Сходство орудий убийства...
Потом, обращаясь уже к Верну, закончил:
- Будьте добры, повторите комиссару то, что вы мне излагали только что.
- Я не эксперт и в этой области не более, чем любитель. Развивал общую идею. Большинство считает, что психически ненормальные люди обязательно и ведут сея как таковые, то есть без всякой логики и последовательности в своих мыслях. На деле же зачастую бывает наоборот. Умалишенные имеют свою, присущую только им, логику. Трудность в том и заключается, чтобы обнаружить её в их поединках.
Мегрэ, не произнося ни слова, смотрел на него своими большими и с утра мрачноватыми глазами. Он сожалел, что по дороге сюда не остановился, чтобы осушить рюмашку и взбодрить тем самым желудок.
Реальность этого небольшого кабинета, где в воздухе начал клубиться дымок от его трубки, а в камине поплясывали короткие язычки пламени, представлялась ему сомнительной, а эти два человека, рассуждавшие о безумии, то и дело косясь на него в ожидании реакции, казались в некотором смысле вылепленными из воска фигурами. Они тоже не принадлежали к этой жизни. Делали заученные жесты, обменивались затверженными фразами.
Что такой человек, как Шабо, мог знать о том, что происходит на улице? И уж тем более в голове убийцы?
- Вот эту логику я и пытаюсь выявить, начиная с первого преступления.
- Именно с него?
- Ну, со второго. Впрочем, уже после насильственной смерти дяди я подумал, а не замешан ли в ней какой-нибудь невменяемый субъект?
- И вы что-нибудь выяснили?
- Еще нет. Я лишь вычленил кое-какие образующие эту проблему элементы, которые могут нас сориентировать.
- Например?
- Пожалуйста: он наносит удар спереди. Не так-то легко изложить мою мысль в упрошенном виде. Человек, решившийся на убийство ради самого убийства, то есть на то, чтобы лишить другие существа жизни, но одновременно не желающий, чтобы его поймали, избрал бы для этого менее опасное средство. А этот тип, конечно же, не хочет попасться, раз избегает оставлять следы. Вы следите за моими размышлениями?
- До сих пор это было не слишком сложно.
Верну нахмурился, почувствовав иронию в голосе Мегрэ. В сущности, не исключено, что он из числа застенчивых. Не смотрел в глаза. Укрываясь за толстыми стеклами очков, довольствовался тем, что украдкой бросал на собеседника острые взгляды, и тут же отводил глаза, уставившись в какую-то точку пространства.
- Но вы согласны с тем, что он из кожи лезет вон, лишь бы его не обнаружили?
- Да, все выглядит таким образом.
- И тем не менее в течение одной недели он трижды нападает на людей и каждый раз добивается своей цели.
- Верно.
- Во всех трех случаях он мог бы ударить сзади, что уменьшало бы вероятность того, что жертва успеет закричать.
Мегрэ пристально вглядывался в Верну.
- Исходя из того, что даже сумасшедший ничего не делает беспричинно, я делаю вывод о том, этот убийца жаждет бросить вызов судьбе или же презирает тех, на кого обрушивает свои удары. Некоторые люди испытывают потребность самоутвердиться, пусть даже ценой преступления или ценой их серии. Иногда это делается из-за стремления самим себе доказать собственное могущество, значимость или отвагу. Другие убеждены, что им необходимо взять реванш над своими ближними.
- До настоящего времени этот тип атаковал только слабых. Робер де Курсон был семидесятитрехлетним стариком. Вдова Жибон - калека, а Гобийяр в момент нападения был мертвецки пьян.
На этот раз заговорил следователь, по-прежнему держась рукой за подбородок и, судя по внешнему виду, весьма довольный собой.
- Я тоже подумал об этом. Возможно, это какой-то симптом, но нельзя исключать и случайность. Я стремлюсь обнаружить хоть какую-то логику, определяющую поступки и поведение в целом незнакомца. Стоит нам её выявить, и до его задержания останется рукой подать.
Он говорил "нам", как если бы само собой разумелось, что он тоже участвует в расследовании, Шабо не воспротивился этому.
- Поэтому-то вы и гуляли вчера вечером? - спросил комиссар.
Ален Верну вздрогнул и слегка покраснел.
- Частично. Я действительно направлялся к своему другу, но признаю, что вот уже три дня, как брожу по улицам столь часто, как могу, изучая поведение прохожих. Город наш небольшой. Вполне правдоподобно, что убийца не ушел в подполье и не избегает появляться на людях. Как и все, ходит по тротуарам, даже опорожняет рюмку-другую в кафе.
- Вы полагаете, что сумеете распознать его, если встретите?
- Возможно и так.
- Считаю, что Ален может оказаться нам полезным, - тихо произнес несколько сконфуженный Шабо. - То, что он высказал здесь сегодня утром, представляется мне вполне разумным.
Доктор встал, и в этот момент в коридоре послышался шум, в дверь постучали, и в неё просунулась голова инспектора Шабирона.
- Ах, вы не один? - сказал он, глядя при этом не на Мегрэ, а на Алена Верну, чье присутствие здесь, видимо, представлялось ему неуместным.
- В чем дело, инспектор?
- Я тут привел одного, хотел, чтобы вы его поспрошали.
Доктор заявил:
- Я ухожу.
Его не удерживали. Пока он покидал помещение, Шабирон не без горечи бросил Мегрэ:
- Ну что, патрон, похоже, вы все же встряли в это дело?
- Это газета так утверждает.
- Вполне может статься, что расследование не займет много времени. Допускаю даже, что оно завершится через несколько минут. Так я приглашаю своего свидетеля, месье следователь?
И повернувшись в сторону полусумрачного коридора, рявкнул:
- Проходи! И не бойся.
Чей-то голос откликнулся:
- А мне ничуть и не страшно.
В кабинет вошел низенький человечек, худой, с бледным лицом и жгучими глазами, одетый в костюм цвета морской волны.
Шабирон представил его:
- Эмиль Шалю, преподаватель в школе для мальчиков. Садись, Шалю.
Шабирон был из тех полицейских, кто обращаются на "ты" равно как к обвиняемым, так и свидетелям, будучи уверенными в том, что это производит на них впечатление.
- Этой ночью, - начал он, - я принялся опрашивать жителей улицы, на которой убили Гобийяра. Не исключаю, будут утверждать, что это, мол, рутина...
И он покосился на Мегрэ, словно комиссар был личным врагом рутины.
- ... Случается, однако, что она оказывается полезной. Улица эта не длинная. Нынешним утром я ранехонько продолжил прочесывать её. Эмиль Шалю живет в тридцати метрах от того места, где было совершено преступление, на третьем этаже дома, в котором первый и второй заняты под офисы. Давай, Шалю, выкладывай.
Тот только и ждал момента, когда мог бы начать говорить, хотя явно не питал никаких симпатий к следователю. А посему повернулся в сторону Мегрэ.
- Я услышал шум на тротуаре, похожий на топание на месте.
- Во сколько?
- Чуть позже десяти вечера.
- Дальше.
- Шаги удалились.
- В каком направлении?
Следователь задавал вопросы, но каждый раз посматривал на Мегрэ, как бы желая передать слово ему.
- В сторону улицы Республики.
- Шаги ускоренные?
- Нет, нормальные.
- Мужские?
- Наверняка.
У Шабо был вид человека, расценившего, что это не столь уж и знаменательное открытие, но инспектор вмешался:
- Дождитесь продолжения. Скажи им, что было потом, Шалю.
- Прошло несколько минут, и также со стороны улицы Республики в улицу втянулась группа людей. Они сгрудились на тротуаре, громко между собой переговариваясь. Я услышал, как произнесли слова - сначала "доктор", затем "комиссар полиции" - поднялся, чтобы выглянуть в окно и выяснить, что случилось.
Шабирон ликовал.
- Вы понимаете, месье следователь? Шалю услышал шарканье ног. Только что он мне уточнил, что при этом был и другой звук - мягкий, схожий с тем, что возникает, когда на тротуар падает тело. Ну-ка повтори, Шалю.
- Все правильно.
- Почти сразу же после этого кто-то двинулся в сторону улицы Республики, где расположено кафе "У почты". У меня есть и другие свидетели, ожидающие в приемной, все они посетители заведения, находившиеся там в тот момент. Было десять минут одиннадцатого, когда туда ворвался доктор Верну и молча направился к телефонной кабине. Он с кем-то переговорил, вышел и, завидя доктора Жюсьё, игравшего в карты, что-то шепнул тому на ухо. Жюсьё, обращаясь к посетителям, громко воскликнул, что только что совершено преступление, и все выбежали на улицу.
Мегрэ наблюдал за своим другом Шабо, его лицо окаменело.
- Вы схватываете, что это означает? - продолжал инспектор с какой-то агрессивной радостью, как если бы он кому-то персонально мстил. - Согласно доктору Верну, тот увидел на тротуаре почти уже остывшее тело и бросился в кафе "У почты" с намерением оповестить полицию. Если бы все так и происходило, то шаги с улицы послышались бы дважды, и Шалю, не смыкавший глаз, отметил бы это.
Шалю не состоит на криминальном учете. Он уважаемый учитель. И не имеет причин выдумывать какую-нибудь историю.
Мегрэ по-прежнему не откликался на призыв вмешаться, о чем его взглядом умолял друг. Последовало довольно длительное молчание. Видимо, стремясь хоть чем-то его оправдать, следователь черкнул несколько слов в лежавшем перед ним досье, и когда поднял голову, то не мог скрыть охватившего его напряжения.
- Вы женаты, месье Шалю? - тусклым голосом спросил он.
- Да, месье.
Было заметно, что оба настроены враждебно по отношению друг к другу. Шалю тоже был как натянутая струна, придерживался вызывающего и резкого тона. Казалось, он бросает вызов магистрату: а ну-ка попробуй, дескать, опровергнуть мои показания.
- Дети есть?
- Нет.
- Ваша жена была с вами прошлой ночью?
- В той же самой кровати.
- Спала?
- Да.
- Вы легла в одно с ней время?
- Как обычно, когда мне не нужно корпеть над домашними заданиями учеников. Вчера была пятница, и их вообще не было.
- В котором часу вы и ваша супруга отошли ко сну?
- В половине десятого, может, несколькими минутами позже.
- Вы всегда так рано ложитесь?
- Мы встаем в пять тридцать утра.
- Зачем?
- Потому что мы пользуемся предоставленной всем французам свободой пробуждаться тогда, когда им заблагорассудится.
Мегрэ с интересом наблюдавший за ним, готов был поспорить, что преподаватель занимается политикой и состоит в какой-нибудь левой партии, даже, вероятно, был её активистом. Он относится к тем людям, которые принимают участие в шествиях, выступают на митингах, бросают в почтовые ящики листовки и отказываются "проходить", когда слышат это слово от полиции.
- Значит, в девять часов тридцать минут вечера вы оба легли спать и, как я полагаю, заснули.
- Мы ещё минут десять говорили между собой.
- Это подводит нас к без двадцати десять. После чего оба погрузились в сон?
- Только жена.
- А вы?
- Я нет. Засыпаю с трудом.
- Получается, что когда вы услышали шум на тротуаре в тридцати метрах от вас, вы ещё бодрствовали?
- Именно так.
- И даже не дремали?
- Нет.
- То есть вовсе не смыкали глаз?
- Я был в состоянии, достаточно активном для того, чтобы уловить шум типа топтания на месте с последующим падением тела.
- Шел ли дождь?
- Да.
- Живет ли кто-нибудь над вами?
- Нет. У нас третий этаж.
- Тогда должны были слышать, как дождь барабанил по крыше?
- К этому привыкаешь и в конце концов не обращаешь внимания.
- Как и на шум воды, стекающей по водосточной трубе?
- Конечно.
- Получается, что те звуки, о которых вы рассказали всего лишь часть общего фонового гула?
- Но есть существенная разница между журчанием воды, шарканьем ног или стуком ударившегося оземь тела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21