— А как Джина?
Иона покраснел. Пытаясь это скрыть, покраснел еще сильнее и почувствовал, что у него горят уши.
— Думаю, у нее тоже все хорошо.
Баскен был на несколько лет моложе его; родился он на другом берегу канала, в одном из домов, окружающих кирпичный завод. Он часто появлялся на рынке, и если у кого-нибудь из торговцев случалась кража, занимался ею, как правило, он.
— Ее нет?
Иона помедлил, сказал «нет», а потом, словно бросаясь головой в омут, выпалил:
— Она ушла в среду вечером, сказав, что идет посидеть с малышом Клеманс, дочки Анселя. С тех пор не вернулась, и я ничего о ней не знаю.
Ионе полегчало, потому что он сказал наконец правду, раз и навсегда разделался с историей про поездку в Бурж, которая его преследовала. Баскен слыл рассудительным и порядочным человеком. Иона слыхал, что у него пятеро детей и что его жена, болезненная светлая блондинка, на самом деле крепче многих сильных с виду женщин. На Старом Рынке вообще можно по услышанным там и сям разговорам узнать все о человеке, которого в глаза не видел. Иона не знал г-жу Баскен, жившую в маленьком доме на окраине города, но, вероятно, встречал ее, когда она ходила за покупками.
Инспектор не хитрил с ним, не старался в чем-то уличить. Он спокойно стоял у прилавка с книгой в руке, словно покупатель, болтающий о дожде и хорошей погоде.
— У нее был с собой багаж?
— Нет, ее чемодан наверху.
— А платье, одежда?
— Она ушла в одном красном платье.
— А пальто?
Не следует ли из этих слов, что Баскен знает больше, чем кажется? Иначе с какой ему стати думать о пальто?
О пальто подумал Фредо, это так, но лишь после того, как обшарил спальню. Выходит, в полицию сообщил Фредо?
— Оба ее пальто тоже в шкафу.
— У нее были с собой деньги?
— Если и да, то немного.
Сердце Ионы колотилось в стесненной груди, и он с трудом сохранял естественный тон.
— У вас нет даже представления, куда она могла отправиться?
— Никакого, господин Баскен. В среду в половине первого ночи я так забеспокоился, что дошел даже до дома Клеманс.
— Что она вам сказала?
— Я не зашел к ним. Свет не горел. Я подумал, что они уже спят, и не захотел беспокоить. Надеялся, что Джина вернулась другой дорогой.
— Вы кого-нибудь встретили?
Этого вопроса Иона боялся больше всего, потому что понял — речь идет об алиби. Он отчаянно попытался припомнить, потом обескураженно признался:
— Нет. По-моему, нет. — И тут же добавил:
— На Буржской улице я слышал разговор какой-то пары, но не разглядел их.
— Вы никого не встретили по дороге?
— Не знаю, не обратил внимания. Я думал о жене.
— Постарайтесь вспомнить.
— Стараюсь.
— Мог вас видеть кто-нибудь из окна?
— На углу улицы Премонстрантов и Двух Мостов в чьем-то окне горел свет, — возликовал Иона.
— В чьем?
— Не знаю, но могу показать дом.
— Окно было открыто?
— Нет. Кажется, нет. Штора была опущена. Я даже подумал, не болен ли кто-нибудь в доме.
— Почему вы об этом подумали?
— Просто так. Было очень тихо…
Баскен наблюдал за ним с серьезным видом, но без суровости или неприязни. Со своей стороны Иона счел естественным, что тот выполняет свои обязанности; пусть уж лучше это будет Баскен, чем другой. Инспектор обязательно поймет.
— Джине уже случалось… — начал он смущенно.
— Знаю. Но она никогда не пропадала по четыре дня, верно? И всегда был кто-то, кто знал, где она.
Что он хочет этим сказать? Неужели это означает, что, убегая из дому. Джина ставила кого-то в известность — отца, например, или подругу, вроде Клеманс?
Баскен сказал это намеренно: он знал, что говорит, знал, кажется, даже больше, чем Иона.
— Вы поссорились в среду?
— Мы никогда не ссорились, клянусь вам.
Г-жа Лальман, мать юной калеки, пришла обменять книги; разговор прервался. Слышала ли она сплетни?
Похоже, она знакома с инспектором, во всяком случае, знает, кто он, потому что смущенно попросила:
— Дайте мне что-нибудь в том же духе.
Поняла ли она, что букиниста попросту допрашивают? Чувствуя себя лишней, она поспешно ушла, а Баскен поставил книгу на полку и закурил.
— Не ссорились, даже когда она ночевала не дома?
— Даже тогда. Я ни разу ни в чем ее не упрекнул, — сказал Иона с нажимом.
Полицейский нахмурился, и Иона понял, что в это трудно поверить. И все же он сказал правду.
— Вы хотите сказать, что вам это было безразлично?
— Меня это огорчало.
— И вы не желали, чтобы она это видела?
Он заметил в глазах у Баскена настоящее любопытство, в котором, похоже, не было ничего профессионального, и ему захотелось, чтобы тот до конца понял его мысль. Лицо Милька покрылось испариной, очки запотели.
— У меня не было в этом необходимости. Она это знала. На самом деле она стыдилась, но ни за что не хотела этого показывать.
— Джина стыдилась?
Вскинув голову, Иона почти закричал — настолько он был убежден в своей правоте:
— Да! И было бы жестоко заставлять ее стыдиться еще больше. Это ни к чему бы не привело, понимаете?
Она не могла иначе. Такой уж она родилась…
Пораженный, инспектор смотрел на Иону, и на одно мгновение у того появилась надежда убедить собеседника.
— У меня не было никакого права упрекать ее.
— Вы ее муж.
— Конечно, — устало вздохнул Иона. Он понял, что начал надеяться слишком рано.
— Сколько раз такое случалось за два года? Ведь вы женаты уже два года, не так ли?
— Да, в прошлом месяце исполнилось два. А сколько раз — я не считал.
Это было не совсем так. Он мог бы припомнить все, что надо, за несколько секунд, но это не имело значения; последний вопрос напомнил ему исповедь у священника.
— А последний раз?
— Полгода назад.
— Вы знали с кем?
— Нет! Нет! Зачем мне было знать? — опять повысил голос Иона. Если бы он знал, с кем Джина спала, — к чему бы это привело? К еще большей отчетливости возникающих в голове картин, к еще большим мучениям?
— Вы ее любите?
— Да, — негромко ответил Иона. Ему было неприятно говорить о том, что касалось только его.
— Короче, вы ее любите, но не ревнуете.
Это был не вопрос. Это был вывод, и Иона не стал спорить. Он пал духом. Столкнулся уже не с более или менее явной холодностью людей с рынка, а с умозаключениями человека, который в силу своей профессии должен был бы его понять.
— Вы уверены, что Джина ушла из дому в среду вечером?
— Да.
— В котором часу?
— Сразу после ужина. Она быстро помыла посуду — только вот забыла сковородку — и объявила, что идет к Реверди.
— Она поднималась в спальню?
— Кажется, да.
— Вы не уверены?
— Уверен. Сейчас я вспомнил.
— Она долго там пробыла?
— Не очень.
— Вы проводили ее до двери?
— Да.
— Заметили, в какую сторону она пошла?
— К улице Премонстрантов.
Он вновь увидел красное пятно платья в сумраке улицы.
— Вы уверены, что ваша жена не провела ночь со среды на четверг здесь?
— Уверен, — ответил Иона и опять покраснел. Он тут же хотел объясниться, догадавшись, что последует дальше, но Баскен оказался проворней.
— Однако вы сказали ее отцу, что в четверг в десять минут восьмого она села в буржский автобус.
— Сказал и вижу, что напрасно.
— Вы солгали?
— Это не было ложью в буквальном смысле.
— Вы повторили это многим, причем с подробностями.
— Позвольте мне объяснить…
— Сперва ответьте на мой вопрос. Была ли у вас причина скрывать от Палестри, что его дочь ушла в среду вечером?
— Нет.
Никакой особой причины у него не было, но ведь все началось не с этого. Если бы ему дали рассказать все подробно, у него появилась бы надежда быть понятым.
— Вы признаете, что Палестри знал о поведении дочери?
— Пожалуй, да.
— Анджела тоже. Он не делала из этого секрета.
Он готов был заплакать от бессилия.
— Вы настаиваете, что Джина стыдилась, тогда как она ничего не скрывала, совсем напротив.
— А о каком?
Иона так устал, что готов был отказаться от своих слов. Двое умных людей говорили друг с другом, но говорили на разных языках, да и мыслили по-разному.
— Ей было все равно, что о ней говорили. Это…
Он хотел объяснить, что ей было стыдно перед собой, но инспектор не дал ему раскрыть рот.
— А вам тоже было все равно?
— Конечно.
Язык его оказался быстрее мысли. Иона сказал правду и ложь одновременно. Кроме того, он понял, что сказанное будет противоречить тому, что он еще только собрался объяснить.
— Стало быть, у вас не было причин скрывать ее отъезд?
— Я не скрывал.
В горле у него пересохло, глаза пощипывало.
— Тогда какая разница, — продолжал Баскен, не давая ему опомниться, — уехала она в среду вечером или в четверг утром?
— Вот именно.
— Что вот именно?
— Разницы никакой. И это доказывает, что я, в общем-то, не лгал.
— Не лгали, утверждая, что ваша жена уехала автобусом семь десять в Бурж навестить Лут? И повторив это как минимум шестерым, включая вашу тещу?
— Послушайте, господин Баскен…
— А я и хочу вас послушать.
Все было верно. Инспектор пытался понять Милька, но что-то в поведении Ионы начало его раздражать.
А тот, заметив это, растерялся. Как прежде у Ле Бука, между ним и его собеседником встала стена, и он опять начал спрашивать себя: неужели он не такой, как все?
— Я надеялся, что Джина вернется в четверг утром.
— Почему?
— Потому что она, как правило, пропадала всего на одну ночь.
Ему было трудно об этом говорить, но он вытерпел бы и горшие мучения, лишь бы его оставили в покое.
— Увидев, что она не вернулась, я решил, что она придет в течение дня, и вел себя так, словно ничего не произошло.
— Почему?
— Потому что не стоило…
Быть может, кто-то другой повел бы себя иначе? Нет, нужно пользоваться тем, что ему дали выговориться.
— Около десяти я, как обычно, пошел к Ле Буку.
— И сказали, что ваша жена уехала утренним автобусом к подруге в Бурж.
— Нет! — выйдя из себя, яростно крикнул Иона.
— Разве вы не сказали это в присутствии нескольких свидетелей?
— Сказал, но не так. Это не одно и то же. Ле Бук, спросил, как поживает Джина, и я ответил, что хорошо.
Ансель стоял рядом со мной и может подтвердить.
А Фернан, по-моему, заметил, что не видел ее утром на рынке.
— В чем же вы видите разницу?
— Погодите! — взмолился Иона. — Вот тогда я и сказал, что она уехала в Бурж.
— Почему?
— Чтобы объяснить ее отсутствие и дать ей время вернуться, прежде чем пойдут сплетни.
— Вы только что сказали, что ей это безразлично.
Иона пожал плечами. Конечно, сказал.
— И что вам тоже безразлично…
— Допустим, меня застали врасплох. Я находился в баре, вокруг были знакомые, и меня спросили, где моя жена.
— Вас спросили, где она?
— Сказали, что не видели ее. А я ответил, что она в Бурже.
— Почему в Бурже?
— Потому что время от времени она ездила туда.
— А зачем было говорить про автобус семь десять?
— Потому что я вспомнил, что вечером автобуса в Бурж нету.
— Вы подумали обо всем.
— Об этом я подумал случайно.
— А о Лут?
— О ней, по-моему, даже не я первый заговорил. Если я не ошибаюсь, Ле Бук спросил: «Она поехала навестить Лут?» Всем известно, что Лут в Бурже и что она дружит с Джиной.
— Любопытно! — тихо сказал Баскен, глядя на него внимательнее, чем раньше.
— Все очень просто, — ответил Иона, пытаясь улыбнуться.
— Возможно, не так уж и просто! — серьезным тоном и с раздосадованным видом промолвил инспектор.
6. Полицейский на велосипеде
Быть может, Баскен надеялся, что Иона одумается и признается? Или просто хотел лишний раз подчеркнуть неофициальный характер визита? Во всяком случае, перед уходом он опять повел себя, как вначале, — принял вид случайного посетителя и, повернувшись спиной к букинисту, стал листать книги. Наконец посмотрел на часы, вздохнул и взял со стола шляпу.
— Мне пора. У нас еще будет возможность поговорить.
Баскен сказал это не с угрозой, а так, словно перед ним стояла еще не решенная задача. Иона проводил его до двери, которая оставалась открытой, и по привычке всякого торговца окинул взглядом улицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19