А она все говорила! Это невероятно — она все говорила! Может быть, от усилившейся тревоги?
— Послушай, дружок… Хочешь, когда я вылечу лапу, уедем куда-нибудь вдвоем? Например, в Швейцарию, высоко в горы, где только снег и чистый воздух.
Ему хотелось ответить: «Слишком поздно!» Но он все улыбался. Ему казалось, что от него самого исходит покой этого вечера. Он снова видел Блини и Элен в салоне яхты, возле стола, где лежала колода карт. Блини хохотал, хохотал, как невинный младенец из Священного Писания. Лгал, как дети лгут! Хотел Элен, как ребенок хочет игрушку!
— Налей мне!
Он налил. Она посмотрела на него снизу вверх — ведь он стоял, а она полулежала.
— Ты сердишься за то, что я сейчас тебе сказала?
— А что ты мне сказала?
Самое странное, что он произнес эти слова по-русски и сказал ей русское «ты». Она поняла, он ведь кое-чему обучил ее на своем языке.
— …что ты слишком труслив, чтобы меня бросить…
— Нет!
— Неужели ты можешь уйти от меня, работать как другие, жить как все, кого мы видим на улице? Сейчас — да! Сейчас он все может!
— Знаешь, Владимир, я ведь люблю тебя больше, чем если бы ты был мне сыном.
Начинается нытье! Как всегда, стоит ей напиться. Скоро расплачется.
— Когда я была маленькой, я хотела быть прачкой. Понимаешь, у меня нет честолюбия! Мне хотелось расстилать белые простыни на садовой траве, взбивать мыльную пену руками, закатав рукава…
Он отвел глаза.
— Пойдем в комнату, если хочешь, — сказала Жанна, повернувшись к темной спальне.
— Нет…
Нет! Здесь будет лучше! Он сам не понимал, чего он ждет Ему подумалось, что утром, когда он проснулся в пляжной кабинке, ему ничего такого и в голову не приходило.
А Лили? Должно быть, пошла в кино. Ни о чем не догадывается. Никто ни о чем.
— Собственно, самый счастливый — это тот, кто не думает.
Он устало вздохнул. Слишком много она говорит. И вечно одно и то же. Внизу, в гостиной, зажегся свет, очевидно, Эдна туда спустилась.
— Обещай, что никогда меня не бросишь, Владимир, дружок ты мой!
Он снова встал в нерешительности. Морщины Жанны Папелье растворились в полутьме, но тревога заполняла ее глаза.
— Что тебе?
А он просто подходит к ней. Лицо его сейчас было лицом безумца или ясновидца. Он только сейчас заметил на светлом небосводе, еще хранившем отблески солнца, серебрящуюся луну.
— Владимир!
Она через силу засмеялась. Попыталась отодвинуться, но уперлась в спинку кушетки.
— Да что с тобой? Что я тебе такое сделала?
Он уже был близко, совсем близко — и вдруг резким движением обхватил дрожащими руками ее шею.
Она не вскрикнула, у нее только вырвался нелепый какой-то звук, будто ее сейчас стошнит. Он отвернулся, потому что она смотрела прямо на него, глаза ее уже вылезали из орбит, а он не выносил физических страданий.
Он дрожал всем телом, панический ужас охватывал его все сильнее. Страшнее всего была мысль, что она мучается и неизвестно, когда умрет.
Ноги ее судорожно дергались, даже та, что была в гипсе. Владимир не чувствовал своих рук, только болели большие пальцы. Наконец ему показалось, что она обмякла, и он отпустил ее шею Но после мгновения неподвижности она вдруг пошевелила головой, и он, обезумев от мысли, что ей все еще больно, схватил со стола сифон и нанес женщине сильный удар по голове, по обесцвеченным волосам.
Сифон не разбился! Владимир глубоко вздохнул, отодвинул соблазнительную бутылку виски и нетвердыми шагами пошел к лестнице.
Действительно, в гостиной была Эдна. Услышав шум, она приоткрыла дверь в темный коридор.
— Это вы, Владимир? Что происходит?
— Да ничего.
— Она собирается спуститься?
— Не сейчас.
— А вы уходите?
Он был не в состоянии ответить. Вышел на крыльцо, прошел через сад, рывком захлопнул за собой калитку.
Кончено! Он шел по улице, сбегающей вниз по склону навстречу вечерним огням Канн. Он обрел наконец избавление!
Теперь надо все начать сначала, начать с той поры, когда в его жизни еще не было Жанны; найти Блини, работать вместе с ним, пусть официантом в кафе, пусть кем угодно, лишь бы снова стали они бедолагами и слушали бы опять пластинки на своем граммофоне… «Знаешь что? С этим покончено! — крикнет он Блини, едва завидев его. И так как тот сразу не поймет, спокойно добавит:
— Она умерла! Я убил ее!
Он чуть было не зашел в бистро, но удержался. Нет! Ему вовсе не хочется выпить. Он не должен пить.
Он остановился на автобусной стоянке, откуда машины идут в Гольф-Жуан. Минутку постоял в нерешительности. Он пока что не чувствовал себя в опасности, даже не думал о том, как и когда найдут труп.
Он сел в автобус, вышел на той остановке, что была напротив кафе Полита, раскланялся с Тони, который пил на террасе аперитив. Потом одумался и сделал шаг назад.
— Который час?
— Около девяти.
— Спасибо.
Тони следил за ним, но угадать, в чем дело, не мог. В салоне яхты горел свет. Сиделка все еще была тут. Девушки, сидя друг против друга, о чем-то болтали вполголоса. Обе подняли головы, чтобы узнать, кто там ходит по палубе, — и не обратили на него никакого внимания.
Спустившись в кубрик, Владимир вытащил из-под койки единственный свой костюм, несколько узковатый на нем, так как был куплен еще в Германии, в магазине готового платья.
Надевая брюки, он упал и криво ухмыльнулся, поняв, что все еще пьян.
Да какое это имеет значение? Или он собрался зайти в салон и объявить девушкам, что все кончено и им не о чем беспокоиться?
Они снова увидели его, когда он прошел мимо. Может быть, даже заметили, что он одет необычным образом?
У Полита делать ему было нечего, но он тем не менее зашел, и все с удивлением на него уставились — его еще никогда не видели в городском костюме.
— В отпуск собрались?
Он засмеялся и взглянул туда, где обычно находилась Лили, — но сегодня ее там не было.
— Еду встретиться с Блини, — объявил Владимир.
— Он, значит, все еще в наших краях?
— Возможно…
На этом он собрался уйти, только еще, довольно долго стоял у двери, держась за ручку.
А наверху, на террасе виллы «Мимозы», Эдна, решившаяся наконец подняться наверх, кричала во весь голос, звала на помощь.
Но комиссар полиции явился только полчаса спустя, и кого бы он ни стал расспрашивать, каждый отвечал: «Владимир…» Жанна Папелье оставалась вдвоем с Владимиром. И вот Владимир исчез.
— А кто он, этот Владимир?
— Русский…
— А кроме этого?
— Яхта была на его попечении…
Когда два инспектора под предводительством Дезирэ поднялись на борт, они обратились с тем же вопросом к недоумевающим девушкам.
— Владимир?
— Он только что ушел. А в чем дело? Что он такое натворил?
— Он убил мадам Папелье.
Эдна не хотела оставаться на вилле на ночь. У мсье Папелье телефона не было, и в Ниццу отправили машину, чтобы дать ему знать о случившемся.
На кухне инспектор полиции приканчивал уже початую бутылку виски и слушал доверительные высказывания дворецкого.
— Этим и должно было кончиться!
Почему? Дворецкий никогда бы не сумел объяснить. Но тем не менее продолжал утверждать с полной уверенностью:
— Этим должно было кончиться!
Владимиру смутно хотелось вести себя так, как Блини, поэтому он целый час просидел на вокзальной скамье. Потом сел в поезд, идущий в сторону Тулона.
Но приехав туда, сразу увидел, что жандармы осматривают пассажиров одного за другим.
Как в прежние времена, когда они с Блини ездили без билетов, он вышел на противоположную сторону, обнаружил незапертый багажный вагон, влез туда и спрятался за грудой чемоданов и ящиков. Поезд свистнул и пошел дальше, а Владимир услышал, как захлопнулась дверца вагона, зажег сигарету, уселся на какой-то сундук и наконец перевел дыхание.
Ему показалось, что жизнь теперь начинается сначала.
Глава 9
А о нем еще раз зашел разговор как-то вечером. Игра в белот закончилась раньше обычного, а начать еще партию что-то не хотелось. Лето уже подошло к концу, и всем надоело ложиться спать в два-три часа утра, особенно Политу, который в шесть часов должен был вставать.
Хотя на дворе стоял октябрь, кафе уже обрело зимний вид. Печь не топили, но каждому хотелось за беседой приткнуться к ней поближе.
Еще несколько дней — и пора окончательно закрывать террасу.
— Ну, что касается меня — я пошел спать, — пробормотал Итальянец, с трудом поднимаясь со стула. — Завтра мне в Ниццу ехать…
В кафе сидели вице-мэр. Тони, Полит и еще новичок, рантье, недавно купивший особняк возле вокзала. Итальянец открыл дверь и заявил:
— Смотрите-ка, дождь пошел!
И верно, сеял мелкий дождичек, холодный, как роса.
— Возьми дождевик Владимира! — крикнул ему Полит. Вот уже три месяца, как черный клеенчатый дождевик Владимира висел тут, все на том же гвозде. Уже вошло в привычку говорить в случае дождя: «Возьми дождевик Владимира!»
И брали, а назавтра приносили, потом еще кто-нибудь забирал его, когда шел дождь.
— Так его и не нашли, как ни искали, — заметил вице-мэр, набивая трубку. — Эге! Стоит заговорить о нем — у Лили уже ушки на макушке!
— Чудак-человек был! — вставил Тони.
— Уж не тебе говорить! Если бы и дальше так пошло, тебе перепало бы мало-помалу все, что было на «Электре»! Политу тоже не терпелось вставить слово:
— Никак не пойму, за что он ее убил…
— Да перепились оба, черт их дери! Вообще-то им ничего не стоило сцепиться, что кошке с собакой. Шофер мне как-то шепнул, что, когда они друг с дружкой переругаются, брань такая идет, хуже грузчиков. А старуха уж как умела крыть!
— Знаешь, что мне сказали? Будто она разбогатела на этих «домах».
— Враки, — решительно заявил вице-мэр. — Я-то ведь видел ее документы! Во-первых, развод с Лебланше принес ей кругленькую сумму. А уж что касается последнего мужа, Папелье, у него крупнейшие предприятия в Марокко и Алжире. Кстати, как раз через Лебланше он и получил свои концессии, когда такое еще водилось, потом занялся строительством порта в Касабланке…
Полит машинально вертел в руках сифон, потом, в свою очередь, встал и со вздохом заключил:
— И все-таки никогда бы я не подумал, что такое может случиться…
Он чувствовал себя очень усталым. Четверть часа спустя вице-мэр ушел домой, и в кафе закрылись ставни.
— Напомни мне утром, чтобы я заказал пиво, Лили! — крикнул ей Полит, поднимаясь к себе в спальню.
Комната Лили была внизу — маленький чуланчик за кухней, окном во двор. Занавесок не было, поэтому она гасила свет, раздеваясь, и зажигала опять, уже надев ночную рубашку. В комнатке было жарко, оттого что кухонная труба проходила как раз в стене, отделявшей ее от кухни. И в этот вечер Лили, как всегда, снова зажгла свет и встала черед зеркалом, чтобы причесаться на ночь. Полит вечно сердился, потому что, стоило ей уйти к себе, она добрых полчаса изводила зря электричество.
— И что ты такое там делаешь? — повторял он.
Да ничего! Просто это был единственный за весь день кусочек времени, когда она чувствовала себя дома, за закрытой дверью: смотрелась в зеркало, чистила зубы, убирала не спеша белье, просматривала какую-то газету, а то и оторванный газетный лист, старалась не поддаться сну, лишь бы подольше протянуть это удовольствие.
Перед сном она, как всегда, открыла окно. Потом погасила свет и вздохнула, натянув одеяло до подбородка.
Должно быть, прошло какое-то время — Лили показалось, будто ее разбудил легкий звук, не то скрип, не то треск. Не шевельнувшись, девушка открыла глаза и увидела какую-то фигуру за окном. Закричать она не решилась и замерла, не шелохнувшись.
— Лили, — шепнул чей-то голос. В то же время кто-то раздвинул пошире створки окна я перешагнул через подоконник, продолжая шептать:
— Не пугайся! Это я… Мне надо поговорить с тобой. Она узнала голос Владимира и села на кровати, прижав руки к груди. Он сделал несколько шагов, и Лили уже разглядела его в бледном свете, шедшем от окна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20