Хелена сообщила остаткам банды, что произошло на поле. Ваш тайный аэродром погорел, и вам осталось одно — ждать. Но меня нужно было срочно нейтрализовать, а для этого найти мой след. Ты поехал к Большому дому, уверенный, что я первым делом помчусь туда, проследил за мной, увидел, что я отправился баиньки в гостиницу, и устроил свой подлый трюк с бомбой. Я остался жив, но хозяин отельчика и мальчишка погибли. Да, я тебе соврал. Мальчик умер, а о твоем носе мне рассказала консьержка. Но ведь нос еще не улика. На свете полно носатых. Чтобы понять, что речь идет о тебе, мне пришлось как следует напрячь память. Я вспомнил, что, вернувшись (как сказали мне) из кино и застав меня в доме, вы нисколько не удивились. Вы не задали мне ни единого вопроса, потому что знали, кто я такой. В тот момент я не обратил внимания на данный эпизод, но потом это всплыло у меня в памяти… Видишь ли, малыш, “это” всегда всплывает в памяти Сан-Антонио. Я закуриваю “Голуаз”.
— Это чтобы ты понял, что лучше тебе заговорить. Будь любезен. Очень любезен. — Я указываю на Толстяка. — Иначе я снова спущу на тебя моего бульдога.
Он в ужасе отшатывается.
— Где Хелена?
— Здесь, — раздается голос.
Красотка стоит в проеме потайной двери за сейфом,
Глава 20
Она делает шаг вперед. Под мышкой автомат. Она держит его с той же легкостью, что и зонтик. За ней следует Мобур, тоже вооруженный надлежащим образом.
Эффект внезапности так силен, что ни Толстяк, ни я не думаем вмешаться.
Наступает молчание. Все смотрят друг на друга, не говоря ни слова.
Инициативу в разговоре беру на себя я.
— Я снимаю перед тобой шляпу, — говорю я Хелене, — потому что ты храбрая девчонка… Да, ты имеешь право на мое уважение…
Кажется, она спешит.
— Бросьте оружие! — приказывает она моему товарищу и мне.
Толстяк вздыхает и берет свой револьвер. Я хорошо знаю моего пухлого товарища и понимаю, что он сейчас рискнет. Мои прогнозы оправдываются. Он делает вид, что бросает оружие на ковер, но в последний момент сжимает его в своей лапе и всаживает маслину в Мобура. Он сказал себе, что, если надо выбирать между мужчиной и женщиной, первым надо нейтрализовать мужчину. Его расчет оказывается неверным: Хелена не обычная женщина. Ее очередь отнимает у Толстяка всякое желание возникать.
Этот обмен любезностями проходит в рекордно короткий отрезок времени. Конечно, мой шпалер тоже вставляет свое слово, но оно оказывается неэффективным, потому что как раз в тот момент, когда я нажимаю на спуск, горничная, которую я упустил из вида, вцепилась в мою руку, и пуля ушла в пол.
Это становится сигналом к свалке. Вся свора набрасывается на меня, и обработанные Толстяком колотят сильнее остальных. Не знаю, какой стимулятор глотнули Длинный Нос и Бертран, но мне так достается!
Меньше чем за пару секунд меня превращают в отбивную.
Я безуспешно отбиваюсь, но меня валят на диван, и высвободиться мне никак не удается.
Я борюсь с бедой терпением и сжимаю челюсти. Я видал и не такое. А потом, я философ… В той игре, что мы ведем, побежденному не приходится ждать снисхождения от победителей.
— Отпустите его! — приказывает вдруг Хелена.
Бешеные волки с сожалением отпускают меня. Я робко пытаюсь шевельнуться и замечаю, что могу это делать без особого труда.
— Встать! — приказывает молодая женщина. Я поднимаюсь.
— Вперед!
Я направляюсь к входной двери, но она меня останавливает:
— Сюда.
Ствол ее автомата указывает на потайную дверь.
Бертран, прижимая к груди окровавленную руку, начинает спускаться по узкой лестнице первым. Я следую за ним, остальные замыкают шествие, оставив тела в кабинете. Хлоп! Сейф занял свое место в стене. Теперь мне точно хана. Никто никогда не обнаружит этот тайный ход, а я в ближайшие минуты присоединюсь в печке к Хелене-второй.
Мы приходим в комнатку, где ворчит эта самая печка.
— Комиссар, — говорит Хелена, — я с большим сожалением вынуждена вам сообщить, что судила вас, признала виновным, приговорила к смертной казни, отклонила ваше прошение о помиловании, а сейчас приведу приговор в исполнение.
Она направляет ствол автомата в мою грудь.
— Одну секунду, — прошу я.
Я сказал это таким твердым, таким непререкаемым тоном, что она дает мне отсрочку.
— Хелена, мне бы не хотелось уходить с неудовлетворенным любопытством. Мне не дает покоя одна мысль: почему после событий этой ночи вы, вместо того чтобы затаиться, думали только, как бы уничтожить меня?
— Потому что это очень удачная мысль, — усмехается Бертран.
Хелена испепеляет его взглядом.
Она вскидывает автомат, но женщины, как я вам уже говорил, всегда будут делать чисто женские глупости. К счастью для мужчин.
Хелена упирает ствол оружия в мою грудь. Она заранее наслаждается моей смертью. Ей хочется увидеть в моих глазах страх. Как она его ищет, гиена!
Я не могу шевельнуть руками, потому что тогда она нажмет на спуск, и иду на дерзкий шаг — бросаюсь вперед. Происходит невероятное: ствол автомата становится для меня тараном. Приклад бьет ее в грудь, заставляя отступить. Случай захотел, чтобы при отступлении ее локоть вошел в соприкосновение с раскаленной трубой печки. Она с воем роняет машину для выдачи разрешений на похороны. Остальные увидели опасность. Они не вооружены, но бросаются вперед. Нельзя допустить, чтобы они завладели автоматом, иначе наступит последняя картина. Поскольку я не могу нагнуться и подобрать его, то наступаю на него ногой.
Я боксирую, стараясь не отступать. Длинный Нос и Бертран колотят меня от души. Хелена и горничная тоже не отстают. Положение безвыходное. К тому же Бертран схватил здоровой рукой кочергу и поднимает ее, чтобы проломить мне череп, в то время как трое остальных держат меня за руку.
— Hands up!
Дверь погреба, не та, что ведет в кабинет, а другая, очевидно, ведущая в другой дом, открыта, и на пороге стоит мужчина.
Я о нем совершенно забыл. Эхо человек с глазами слепого. Убийца Фердинанда.
— Я вовремя подоспел, господин комиссар, — говорит он с жутким акцентом.
Я с удивлением замечаю, с каким изумлением на него смотрят мои враги: как будто впервые видят!
— Прошу прощения, — отвечаю, — но хотелось бы знать, кого мне благодарить. Он кланяется:
— Джо Джойс из Интеллидженс Сервис.
— А!
Мы обмениваемся рукопожатием.
— Я занимаюсь этим делом несколько дней, — сообщает мне он. — Точнее, с момента, когда наш сторожевой корабль обнаружил недалеко от Дувра тело настоящего профессора Стивенса. Поскольку французские службы не сообщили об исчезновении ученого, меня прислали сюда. Я понял, что Стивенс, живущий в Париже, совсем не тот человек, который уехал из Лондона. Этот оказался немецким ученым, специалистом по ядерной физике, которым одна иностранная держава подменила настоящего. Я не стал раскрывать эту подмену сразу, потому что хотел накрыть всю их сеть Я обнаружил, что обитатели дома на улице Гамбетта иногда выходили на параллельную улицу. Сегодня утром я следил за запасным выходом и увидел, как вошли Хелена и какой-то мужчина. Поскольку они не возвращались, я решил зайти и…
— И чертовски правильно сделали.
— Я тоже так думаю.
Мы связываем руки нашим пленникам, поднимаемся по лестнице и оказываемся в доме, похожем на тот, где жил Стивенс. — Я позвоню в контору, чтобы прислали людей и “скорую”.
Джойс кивает.
Я звоню.
В ожидании прибытия подкрепления я спрашиваю моего британского коллегу:
— Вы знаете, что я считал вас убийцей Фердинанда?
— Фердинанда?
— Воришки с улицы Аббесс, которому перерезали горло.
— А! — восклицает он. — Понял… Я проследил за ним, но не знал, что его убили! Значит, вот почему едва он вернулся домой, как оттуда вышел другой член банды.
Он мне его описывает, и я узнаю покойного Франкенштейна.
— Однако хозяин кафе стоял перед дверью и должен был его увидеть. Джойс улыбается.
— Он его не видел, потому что как раз в этот момент отвернулся.
Я хлопаю себя по ляжкам. Черт! Ну конечно! Должен же кто-то был рассказать шпионам о талантах Фердинанда. Кабатчик ведет странную игру. Я ему скажу пару слов.
Мой взгляд падает на Хелену. Мой взгляд, ребята, не дурак. Он предпочитает падать на формы красивой девочки. Хелена мне подмигивает. Не завлекательно, а загадочно, как бы говоря: “Если бы мы могли переговорить с глазу на глаз, то сказали бы друг другу очень интересные вещи!"
Из-за этого, когда приезжают полицейские, я решаю взять малышку с собой в одну из машин.
Мы едем медленно.
— Хелена, — начинаю я, — скоро мы расстанемся. Это дело длилось неполные сутки, однако у меня создалось впечатление, что ты мой вечный враг. Я испытываю к тебе привязанность, которую питают к давним противникам. Возможно, причина в том, что ты слишком красива, а полицейский ведь тоже человек, так? Знаешь, у меня все кишки выворачиваются при мысли, что однажды ранним утром тебя привяжут к столбу и дюжина солдат разрядят в тебя свои винтовки…
Она опускает голову.
— Может быть, все дело в том, что ты слишком красива, а полицейский тоже человек. Мы еще можем договориться… Я понял, почему вы хотели во что бы то ни стало убрать меня сегодня утром. Инициатором покушения была ты, а причина: ты не сказала своим дружкам, что перехватила планы: Меня надо было убрать до того, как я поведаю об этом прессе. Ты хотела получить всю выгоду сама. Так, красавица?
Она улыбается. Ее улыбка сводит меня с ума. Я прижимаю ее к себе и, не сдерживая дольше свои инстинкты, крепко целую малышку.
— Если ты так сделала, — продолжаю я, — значит, у тебя душа предпринимателя. В этом случае мы сможем договориться. Верни мне планы, и ты свободна. Я полагаю, это честная сделка. А ты что скажешь?
Она не отвечает.
— Через несколько минут, — добавляю я, — будет слишком поздно. Между нами уже не будет никаких отношений, даже сексуальных.
— Это все один треп, — подает она голос. Чувствую, она колеблется.
— Двенадцать винтовок, нацеленных в твою красивую грудку, Хелена, не будут трепом… Решай…
— Кто мне гарантирует, что вы сдержите слово?
— Я. Ты согласна или нет?
Она смотрит на меня, потом берет мою руку и кладет на свою ляжку. Решив, что она хочет сыграть на моих чувствах, я возмущаюсь:
— Этого мне не надо, дорогая.
— Вы не поняли. Пощупайте мои чулки. Я их ощупываю и чувствую необычные для нейлона твердые комочки.
— Что это значит?
— Формулы, — шепчет она.
— Ну?
— Они вышиты азбукой для слепых на моих чулках. Я издаю восхищенный свист.
— Отлично. Никогда не слышал о такой хитрости. Значит, в портфеле Стивенса были эти чулки?
— Да.
Она их снимает, а я глазею, как подросток. Какие ляжки! Вы и ночью вскочите, чтобы их съесть! Честное слово!
Я беру теплые, как птичье гнездо, чулки, которые она мне протягивает, и сую их в свой карман.
Хелена молчит.
— Вы… сдержите слово? — наконец спрашивает она.
— Еще бы!
— Вы меня правда отпустите?
Вместо ответа я останавливаю машину и в последний раз целую ее в губы.
— Твой рот будет самым прекрасным воспоминанием в моей жизни, лапочка.
Она выходит из машины.
— Вы не выстрелите мне в спину?
— За кого ты меня принимаешь?
— Прощайте, — бормочет она. — Прощай.
Она уходит по тротуару, цокая каблуками. Должно быть, она даже не чувствует голыми ногами холода.
Я поворачиваю ручку рации и вызываю машину, следующую за моей.
— Алло, Гийар?
— Да.
— Видишь на тротуаре возле входа в метро киску, которую я арестовал?
— Да, господин комиссар.
— Я пообещал ее отпустить: сделка ради пользы дела…
— Ладно.
— Но ты-то ей ничего не обещал, верно?
— Понял, шеф…
Я вижу, как он обгоняет меня и останавливается рядом с Хеленой. Тогда я быстро уезжаю, чтобы не видеть продолжения. Я ведь сдержал слово? Дал ей уйти? Я всего лишь человек.
Но поскольку я не только человек, но и офицер секретной службы, то передал Гийару это маленькое сообщение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
— Это чтобы ты понял, что лучше тебе заговорить. Будь любезен. Очень любезен. — Я указываю на Толстяка. — Иначе я снова спущу на тебя моего бульдога.
Он в ужасе отшатывается.
— Где Хелена?
— Здесь, — раздается голос.
Красотка стоит в проеме потайной двери за сейфом,
Глава 20
Она делает шаг вперед. Под мышкой автомат. Она держит его с той же легкостью, что и зонтик. За ней следует Мобур, тоже вооруженный надлежащим образом.
Эффект внезапности так силен, что ни Толстяк, ни я не думаем вмешаться.
Наступает молчание. Все смотрят друг на друга, не говоря ни слова.
Инициативу в разговоре беру на себя я.
— Я снимаю перед тобой шляпу, — говорю я Хелене, — потому что ты храбрая девчонка… Да, ты имеешь право на мое уважение…
Кажется, она спешит.
— Бросьте оружие! — приказывает она моему товарищу и мне.
Толстяк вздыхает и берет свой револьвер. Я хорошо знаю моего пухлого товарища и понимаю, что он сейчас рискнет. Мои прогнозы оправдываются. Он делает вид, что бросает оружие на ковер, но в последний момент сжимает его в своей лапе и всаживает маслину в Мобура. Он сказал себе, что, если надо выбирать между мужчиной и женщиной, первым надо нейтрализовать мужчину. Его расчет оказывается неверным: Хелена не обычная женщина. Ее очередь отнимает у Толстяка всякое желание возникать.
Этот обмен любезностями проходит в рекордно короткий отрезок времени. Конечно, мой шпалер тоже вставляет свое слово, но оно оказывается неэффективным, потому что как раз в тот момент, когда я нажимаю на спуск, горничная, которую я упустил из вида, вцепилась в мою руку, и пуля ушла в пол.
Это становится сигналом к свалке. Вся свора набрасывается на меня, и обработанные Толстяком колотят сильнее остальных. Не знаю, какой стимулятор глотнули Длинный Нос и Бертран, но мне так достается!
Меньше чем за пару секунд меня превращают в отбивную.
Я безуспешно отбиваюсь, но меня валят на диван, и высвободиться мне никак не удается.
Я борюсь с бедой терпением и сжимаю челюсти. Я видал и не такое. А потом, я философ… В той игре, что мы ведем, побежденному не приходится ждать снисхождения от победителей.
— Отпустите его! — приказывает вдруг Хелена.
Бешеные волки с сожалением отпускают меня. Я робко пытаюсь шевельнуться и замечаю, что могу это делать без особого труда.
— Встать! — приказывает молодая женщина. Я поднимаюсь.
— Вперед!
Я направляюсь к входной двери, но она меня останавливает:
— Сюда.
Ствол ее автомата указывает на потайную дверь.
Бертран, прижимая к груди окровавленную руку, начинает спускаться по узкой лестнице первым. Я следую за ним, остальные замыкают шествие, оставив тела в кабинете. Хлоп! Сейф занял свое место в стене. Теперь мне точно хана. Никто никогда не обнаружит этот тайный ход, а я в ближайшие минуты присоединюсь в печке к Хелене-второй.
Мы приходим в комнатку, где ворчит эта самая печка.
— Комиссар, — говорит Хелена, — я с большим сожалением вынуждена вам сообщить, что судила вас, признала виновным, приговорила к смертной казни, отклонила ваше прошение о помиловании, а сейчас приведу приговор в исполнение.
Она направляет ствол автомата в мою грудь.
— Одну секунду, — прошу я.
Я сказал это таким твердым, таким непререкаемым тоном, что она дает мне отсрочку.
— Хелена, мне бы не хотелось уходить с неудовлетворенным любопытством. Мне не дает покоя одна мысль: почему после событий этой ночи вы, вместо того чтобы затаиться, думали только, как бы уничтожить меня?
— Потому что это очень удачная мысль, — усмехается Бертран.
Хелена испепеляет его взглядом.
Она вскидывает автомат, но женщины, как я вам уже говорил, всегда будут делать чисто женские глупости. К счастью для мужчин.
Хелена упирает ствол оружия в мою грудь. Она заранее наслаждается моей смертью. Ей хочется увидеть в моих глазах страх. Как она его ищет, гиена!
Я не могу шевельнуть руками, потому что тогда она нажмет на спуск, и иду на дерзкий шаг — бросаюсь вперед. Происходит невероятное: ствол автомата становится для меня тараном. Приклад бьет ее в грудь, заставляя отступить. Случай захотел, чтобы при отступлении ее локоть вошел в соприкосновение с раскаленной трубой печки. Она с воем роняет машину для выдачи разрешений на похороны. Остальные увидели опасность. Они не вооружены, но бросаются вперед. Нельзя допустить, чтобы они завладели автоматом, иначе наступит последняя картина. Поскольку я не могу нагнуться и подобрать его, то наступаю на него ногой.
Я боксирую, стараясь не отступать. Длинный Нос и Бертран колотят меня от души. Хелена и горничная тоже не отстают. Положение безвыходное. К тому же Бертран схватил здоровой рукой кочергу и поднимает ее, чтобы проломить мне череп, в то время как трое остальных держат меня за руку.
— Hands up!
Дверь погреба, не та, что ведет в кабинет, а другая, очевидно, ведущая в другой дом, открыта, и на пороге стоит мужчина.
Я о нем совершенно забыл. Эхо человек с глазами слепого. Убийца Фердинанда.
— Я вовремя подоспел, господин комиссар, — говорит он с жутким акцентом.
Я с удивлением замечаю, с каким изумлением на него смотрят мои враги: как будто впервые видят!
— Прошу прощения, — отвечаю, — но хотелось бы знать, кого мне благодарить. Он кланяется:
— Джо Джойс из Интеллидженс Сервис.
— А!
Мы обмениваемся рукопожатием.
— Я занимаюсь этим делом несколько дней, — сообщает мне он. — Точнее, с момента, когда наш сторожевой корабль обнаружил недалеко от Дувра тело настоящего профессора Стивенса. Поскольку французские службы не сообщили об исчезновении ученого, меня прислали сюда. Я понял, что Стивенс, живущий в Париже, совсем не тот человек, который уехал из Лондона. Этот оказался немецким ученым, специалистом по ядерной физике, которым одна иностранная держава подменила настоящего. Я не стал раскрывать эту подмену сразу, потому что хотел накрыть всю их сеть Я обнаружил, что обитатели дома на улице Гамбетта иногда выходили на параллельную улицу. Сегодня утром я следил за запасным выходом и увидел, как вошли Хелена и какой-то мужчина. Поскольку они не возвращались, я решил зайти и…
— И чертовски правильно сделали.
— Я тоже так думаю.
Мы связываем руки нашим пленникам, поднимаемся по лестнице и оказываемся в доме, похожем на тот, где жил Стивенс. — Я позвоню в контору, чтобы прислали людей и “скорую”.
Джойс кивает.
Я звоню.
В ожидании прибытия подкрепления я спрашиваю моего британского коллегу:
— Вы знаете, что я считал вас убийцей Фердинанда?
— Фердинанда?
— Воришки с улицы Аббесс, которому перерезали горло.
— А! — восклицает он. — Понял… Я проследил за ним, но не знал, что его убили! Значит, вот почему едва он вернулся домой, как оттуда вышел другой член банды.
Он мне его описывает, и я узнаю покойного Франкенштейна.
— Однако хозяин кафе стоял перед дверью и должен был его увидеть. Джойс улыбается.
— Он его не видел, потому что как раз в этот момент отвернулся.
Я хлопаю себя по ляжкам. Черт! Ну конечно! Должен же кто-то был рассказать шпионам о талантах Фердинанда. Кабатчик ведет странную игру. Я ему скажу пару слов.
Мой взгляд падает на Хелену. Мой взгляд, ребята, не дурак. Он предпочитает падать на формы красивой девочки. Хелена мне подмигивает. Не завлекательно, а загадочно, как бы говоря: “Если бы мы могли переговорить с глазу на глаз, то сказали бы друг другу очень интересные вещи!"
Из-за этого, когда приезжают полицейские, я решаю взять малышку с собой в одну из машин.
Мы едем медленно.
— Хелена, — начинаю я, — скоро мы расстанемся. Это дело длилось неполные сутки, однако у меня создалось впечатление, что ты мой вечный враг. Я испытываю к тебе привязанность, которую питают к давним противникам. Возможно, причина в том, что ты слишком красива, а полицейский ведь тоже человек, так? Знаешь, у меня все кишки выворачиваются при мысли, что однажды ранним утром тебя привяжут к столбу и дюжина солдат разрядят в тебя свои винтовки…
Она опускает голову.
— Может быть, все дело в том, что ты слишком красива, а полицейский тоже человек. Мы еще можем договориться… Я понял, почему вы хотели во что бы то ни стало убрать меня сегодня утром. Инициатором покушения была ты, а причина: ты не сказала своим дружкам, что перехватила планы: Меня надо было убрать до того, как я поведаю об этом прессе. Ты хотела получить всю выгоду сама. Так, красавица?
Она улыбается. Ее улыбка сводит меня с ума. Я прижимаю ее к себе и, не сдерживая дольше свои инстинкты, крепко целую малышку.
— Если ты так сделала, — продолжаю я, — значит, у тебя душа предпринимателя. В этом случае мы сможем договориться. Верни мне планы, и ты свободна. Я полагаю, это честная сделка. А ты что скажешь?
Она не отвечает.
— Через несколько минут, — добавляю я, — будет слишком поздно. Между нами уже не будет никаких отношений, даже сексуальных.
— Это все один треп, — подает она голос. Чувствую, она колеблется.
— Двенадцать винтовок, нацеленных в твою красивую грудку, Хелена, не будут трепом… Решай…
— Кто мне гарантирует, что вы сдержите слово?
— Я. Ты согласна или нет?
Она смотрит на меня, потом берет мою руку и кладет на свою ляжку. Решив, что она хочет сыграть на моих чувствах, я возмущаюсь:
— Этого мне не надо, дорогая.
— Вы не поняли. Пощупайте мои чулки. Я их ощупываю и чувствую необычные для нейлона твердые комочки.
— Что это значит?
— Формулы, — шепчет она.
— Ну?
— Они вышиты азбукой для слепых на моих чулках. Я издаю восхищенный свист.
— Отлично. Никогда не слышал о такой хитрости. Значит, в портфеле Стивенса были эти чулки?
— Да.
Она их снимает, а я глазею, как подросток. Какие ляжки! Вы и ночью вскочите, чтобы их съесть! Честное слово!
Я беру теплые, как птичье гнездо, чулки, которые она мне протягивает, и сую их в свой карман.
Хелена молчит.
— Вы… сдержите слово? — наконец спрашивает она.
— Еще бы!
— Вы меня правда отпустите?
Вместо ответа я останавливаю машину и в последний раз целую ее в губы.
— Твой рот будет самым прекрасным воспоминанием в моей жизни, лапочка.
Она выходит из машины.
— Вы не выстрелите мне в спину?
— За кого ты меня принимаешь?
— Прощайте, — бормочет она. — Прощай.
Она уходит по тротуару, цокая каблуками. Должно быть, она даже не чувствует голыми ногами холода.
Я поворачиваю ручку рации и вызываю машину, следующую за моей.
— Алло, Гийар?
— Да.
— Видишь на тротуаре возле входа в метро киску, которую я арестовал?
— Да, господин комиссар.
— Я пообещал ее отпустить: сделка ради пользы дела…
— Ладно.
— Но ты-то ей ничего не обещал, верно?
— Понял, шеф…
Я вижу, как он обгоняет меня и останавливается рядом с Хеленой. Тогда я быстро уезжаю, чтобы не видеть продолжения. Я ведь сдержал слово? Дал ей уйти? Я всего лишь человек.
Но поскольку я не только человек, но и офицер секретной службы, то передал Гийару это маленькое сообщение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15