– услышал он веселый голос, поднял голову и увидел парня, сидевшего с ним вчера в машине.
– Что вы мне вкололи, погань? – прохрипел Супрун.
– Снотворное!
– Тебя как зовут?
– Митьком!
– Оно и видно.
– Чего видно-то? – окрысился парень. – Дмитрий я.
– Не-ет, милок. Ты Митек!
– А ты кто, Пушкин?
– При чем тут Пушкин? – удивился Супрун.
– Стихами говоришь.
– Милок – Митек… И впрямь стихами заговорил. Голова раскалывается, Митек. Наркоту влили?
– Правду говорю – снотворное. Сидел бы смирно, и все было бы в ажуре. А то выступать начал.
– Вы ж, твари, меня как разбойника везли, с завязанными глазами!
– Насчет тварей-то поосторожнее, – нахмурился Митек. – Я ведь и обидеться могу.
– И что тогда?
– Увидишь – что…
– Ладно. Снотворное так снотворное… А голова почему болит?
– Так глушить тебя пришлось! Ты же чуть связки на руке мне не порвал!
– Не помню…
– После двух стаканов где уж запомнить…
– Каких стаканов?
– Граненых!
Супрун припомнил, что на полпути он потребовал выпить, и ему налили.
– Про первый стакан вспомнил, – усмехнулся он.
– Первый колом, второй соколом, а остальные легкими пташками! – снова рассмеялся парень. – Опохмелить, что ли?
– Хорошо бы…
– Чего тебе? Вина, водки, коньяку?
– Отчего заболел, тем и лечись! Так в народе говорят. Водки налей.
– Жрать-то будешь? – открывая холодильник, спросил Митек.
– Не отравишь? – вроде бы пошутил Супрун.
– Пока не приказали.
– А коли прикажут?
– Ты пей и закусывай, – ставя на стол тарелки с колбасой и копченостями, сказал парень.
– Спасибо. Будешь?
– На работе не пью.
– Дисциплинка что надо!
– А то! Нам зарплату не задерживают! Не то что этим… Летунам!
– Каким летунам?
– А тем, что со скоростью трех звуков летают. По телевизору показывали. Грузчиками на рынках подрабатывают! Летчики! Высший пилотаж! Это ж где, в какой стране может быть такое?! У них же самолеты! Бомбы под крыльями!
– Ну и что?
– Да я бы взлетел и опустился!
– Куда?
– Да хоть на Кремль, хоть на Завидово, хоть на Барвиху! Туда, где эти остолопы окопались!
– Какие остолопы?
– Те, что летчикам зарплату не выдают!
– Да ты патриот, Митек! – удивленно произнес Супрун.
– А ты думал кто? Конечно, патриот!
– Патриоты, Митек, служат в других местах. Ты мелкая пешка в большой игре, на уголовном жаргоне – «шестерка».
– Обижаешь, начальник…
– Правду говорю. Ну какой ты, к лешему, патриот?! Сам посуди. На кого работаешь-то? Говоря грубо, на мафию. А мафия, Митек, рано или поздно исчезает.
– Ошибаешься, начальник. Это мы работаем против мафии.
– Вот те раз! – искренне удивился Супрун. – Вот, скажем, взяли вы меня. Прикажут, и ты пустишь мне пулю в лоб.
– Не задумываясь!
– Но разве я мафиози?!
– Ты – нет. Но все делаешь для того, чтобы настоящие мафиози жили не тужили.
– Ни черта не понимаю! Ну и запудрили тебе мозги, парень…
– Это тебе, начальник, запудрили. Настоящие мафиози в Кремле сидят, в Думе, в министрах бегают, а самые крупные в Нью-Йорке, Париже и Тель-Авиве проживают!
– Ну, спасибо! Просветил! А я-то, дурак, думал, что человек сам кузнец собственного счастья.
– Правильно думал. Так и дальше думай.
– А для чего ты Тель-Авив приплел? Антисемит, что ли?
– Для кого как.
– Не понял, Митек.
– Есть наши жиды, а есть не наши.
– Ну, к примеру, возьмем российских банкиров. Несть им числа! Кто они?
– Наши.
– Почему?
– По кочану!
– С тобой все ясно, – помолчав, произнес Супрун.
– Потому, что мы делаем общее дело, – снизошел Митек.
– И какое же?
– Освобождаем Россию от социализма, коммунизма и прочих «измов».
– И какое общество вы собираетесь построить?
– Возьми Америку, начальник, – оживился Митек. – Кто были предки американцев? Настоящие урки! Лихой народ, отчаянный. А их потомки кем стали? Господами! Живут – лучше не надо!
– Россия – не Америка, Митек. Россия – это Россия.
– Поживем – увидим.
– Это точно. А вообще скажу тебе, хорошие у вас политруки!
– Братаны. Политруки были у вас, а мы все братаны.
– За братанов! – наливая, улыбнулся Супрун.
– За такое и я выпью!
«Отличный момент, – подумал Супрун, наливая Митьку водку, – фужером в зубы, руку на излом, удар ногой в пах!»
Подумал, но действовать не стал. «А если он не один? Наверняка за стенкой, в соседней комнате, сидят мордовороты. Вероятно, и камера где-то ведет на ними наблюдение. Может, они только и ждут, чтобы я сорвался. И тогда… При попытке к бегству…»
– Будь здоров, Митек! – приподнял бокал Супрун и выпил.
– Будь, начальник!
Супрун откинулся на спинку кресла и обвел глазами комнату. Вот и она, родимая, телекамера! Хорошо, что не сорвался. Где он находится? В каком районе? Ехали долго, почти всю ночь.
– Что задумался, начальник? – ухмыльнулся Митек.
– Смотрю, – кивнул на телекамеру Супрун.
– И на тебя смотрят! – осклабился парень.
– Старлей?
– И он тоже.
– Да-а, – протянул Супрун. – Попал…
– А слух шел, мол, предлагали тебе, начальник, виллу в Италии, яхту белоснежную и кучу денег. Правда аль врут?
– Правда.
– И ты отказался?
– Иначе не сидел бы здесь с тобой!
– Видал я дураков, но таких… В первый раз!
– Сам ты дурак, – беззлобно ответил Супрун, поднялся и подошел к окну.
Он увидел недалекие горы, голубое озеро, посреди которого был крохотный остров.
– Семнадцать километров, – уверенно проговорил Супрун.
– Чего? – не понял Митек.
– Местечко, где мы с тобой выпиваем, называется Отрада. Семнадцать километров от Минвод.
– Отдыхай, начальник, – предложил Митек и, внимательно посмотрев на Федора Степановича, направился к двери.
– К старлею побежал?! – крикнул ему Супрун вслед и рассмеялся.
Он приоткрыл дверь, выходящую на веранду, и глубоко вдохнул свежий воздух. Солнце уже садилось, и его ровный свет высвечивал вершины невысоких гор. Над озером кружилась чайка и пронзительно кричала.
Супрун прекрасно понимал, почему он очутился здесь и чьих рук это дело. Одного он не мог понять – для чего нужно было везти его именно сюда, да еще с завязанными глазами. Ведь проще пристрелить его в любом месте, в его же квартире. Неужели заговорила совесть у губернатора? Почему же она молчала, когда убивали Приходько, Скачко, Васильева? Или он на психику давит, на испуг берет? Как бы то ни было, но пока он жив. Быть может, Колесниченко решил поговорить с ним, поставить ему условия – или отказ от борьбы, или смерть? У него еще есть возможность остаться живым, стоит лишь подписать документ, переступить барьер, который называется совестью. Может, представительный мужчина в сером костюме будет снова предлагать ему виллу в Италии? Пойдешь ли ты на это, Супрун? Нет, не пойдешь. Но и умирать неохота. Значит, надо скорее отсюда выбираться.
– Решайся, Федя, – вслух произнес Супрун и решительно рванул дверь веранды.
Приземлился он мягко и, пригнувшись, побежал прочь от дома. Он прекрасно знал местность, и ему надо было во что бы то ни стало побыстрее вырваться за пределы усадьбы. Особняк, куда его привезли, принадлежал губернатору, и, хотя Супрун бывал в нем редко, он все-таки вспомнил, что как-то Колесниченко говорил, что нужно провести сигнализацию вдоль массивной бетонной ограды. Если сигнализация уже установлена, то уйти можно лишь через ворота. Добежав до ограды, Супрун пригляделся и увидел рядом с колючей проволокой тонкие блестящие провода. Итак, оставались ворота, и Супрун решительно зашагал к ним. Ему вдруг припомнились слова его тренера по боксу, бывшего чемпиона России: «Главное, Федя, в боксе – внезапная плюха!» А плюха у Супруна была солидная, если попал, считай – нокаут. Супрун вдруг совершенно успокоился, появилась даже какая-то лихая отчаянность: была не была, терять нечего!
Охранник стоял у ворот и, задрав голову, смотрел в небо, где в необъятном синем просторе парил орел. На лице парня застыла улыбка. С этой улыбкой он мгновенно рухнул на землю, когда на него обрушилась плюха Супруна.
Прихватив короткоствольник и запасной рожок с патронами, Супрун нырнул в придорожные кусты и, пригнувшись, побежал вдоль ручья в сторону заказника, где на берегу горной речки стояла изба лесника Гаврюши. Федор Степанович был знаком с лесником, но по мере приближения к его жилищу начал сомневаться. А вдруг Гаврюша заложит? Очухаются охранники и первым делом примчатся сюда, к леснику, ведь это ближайшее жилое место, поселок же находится аж за семь-восемь километров. И все-таки идти к Гаврюше надо. Супрун знал, что в домике лесника есть телефон – необходимо срочно позвонить жене, чтобы она немедленно уехала с дачи.
Супруну повезло. Дверь дома была открыта, а сам лесник копался в огороде. Федор Степанович осторожно вошел в дом, поглядывая в окно, сквозь которое хорошо был виден Гаврюша, снял трубку и набрал номер телефона своей дачи. Послышались продолжительные гудки. Примерно с минуту ждал Супрун ответа, не дождался и набрал другой номер.
– Слушаю! – прогудел густой уверенный бас.
– Иван, Федор говорит.
– Узна-ал… А я только от Маши. Тебя ждет.
– Слушай внимательно, Иван. Немедленно езжай обратно и забери Машу и детей к себе.
– Откуда звонишь?
– Ты понял меня, Иван?
– Понял.
– И чтобы ни шагу из дому!
– Понял.
– Скажешь, что я уехал. Срочная командировка.
– Куда уехал-то?
– В Москву!
– Что стряслось, Федя?!
– Я надеюсь на тебя, Ваня, Подключи казачков!
– Не беспокойся! Может, помощь нужна?
– Справлюсь. Я, братишка, не пустой!
– Понял.
– Все. Жди звонка!
– Еду, Федя, еду! Будь спокоен!
Супрун положил трубку и вздохнул с облегчением. Теперь он был уверен, что ни жена, ни детишки в заложники не попадут, даже если губернаторские ищейки немедленно выедут из Ставрополя, то до Грачевки по шоссе без малого сорок километров, да до Степного по грунтовой дороге около десяти, а младший брат Ваня рядом, и километра не будет.
Иван Степанович жил в Степном, где работал председателем колхоза, именно колхоза, а не какой-то там ассоциации. У него в хозяйстве были и фермеры, которых он не обижал, а, наоборот, поддерживал всеми силами, а если кто-то из них не справлялся, принимал снова в колхоз. Хозяйство было крепкое, народ председателя уважал, а казаки так чуть ли его не боготворили. Да и было за что. Завели большую конюшню чистокровных скакунов, мальчишки стали бегать в казацкой форме, атаманы в станицах, в основном молодые мужчины, готовы были за председателя хоть в огонь, хоть в воду. Супрун даже затревожился, как бы братишка палку не перегнул. Нагрянут фээсбэшники, казаки их могут на куски разорвать!
Гаврюша так ничего и не заметил, копался в своем огороде, хотя Супрун прошел почти рядом.
Пройдя лесом вдоль речки несколько километров, Супрун присел на поваленное дерево, вытащил бумажник, пересчитал деньги. Их хватало на то, чтобы купить билет до Москвы, да и в вагоне-ресторане посидеть. А может, выйти на дорогу, остановить попутку, доехать до Минвод и в поезд? Однако, поразмыслив, Супрун отказался от этой идеи. Во-первых, наверняка подняты все силы УВД, прямо на вокзале и тормознут, во-вторых, при нем оружие и, если тормознут, разговор будет короток. Нет, нужно дождаться темноты и любыми путями вырваться за пределы края. В своем крае губернатор хозяин, а, к примеру, в Краснодарском он ничто. Значит, необходимо выехать за пределы края, попасть хотя бы в станицу Успенскую, там казачки примут, напоят и накормят.
Особо дожидаться темноты Супруну не пришлось. Проплутав несколько часов по лесу, он наконец вышел к железнодорожным путям в девятом часу вечера. Было уже темно, но невдалеке мерцали огоньки станции.
Станция оказалась маленькой, останавливались на ней лишь местные поезда да ходили на Железноводск редкие электрички. В ларьке Супрун купил бутылку коньяку, пару мясных консервных банок и за неимением хлеба три пачки галет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49